на мостовой

Как только на улице зажигались первые фонари, обстановка приобретала иные значения. Тишина заполоняла двор и даже звук одного, ненавязчиво упавшего листка не нарушал двусмысленность обстановки.
"Твои ладони. Теплые и немного шершавые были сложены на коленях. Взгляд же был устремлён куда-то в сторону. Видимо мысли не давали покоя и сознание было взбаламучено ни на шутку. Теплый весенний ветер щекотал нежную кожу шеи, но не привлекал должного внимания. Сердце отстукивало удары, пока язык не принялся заплетаться, а сознание затуманиваться. Будто вся иллюзия ею и оказалась, заставив зависнуть между навязчивыми желаниями и безграничной свободой.
Дыхание спертое, горечь в горле и хранение тайны на кончике языка. Чертоги разума не что иное, как мозаика из сильнейших потрясений." Голос продолжал настолько тихо, будто боялся огласки, но тень не двинулась с места, продолжая отсчитывать лужи на сырой земле, прямо перед его ногами.
Ресницы подрагивали, а губы плотно сжимались в одну линию. Глаза полыхали присущим им беспокойством. Пальцы скрещивались, а после перебирали минорную дробь по коленной чашечке, изводя прохожих своим звучанием. Совершенное звучание, которое не было нарушено даже отголоском природы.

- Озлобленный наблюдатель? - Сдавленный вскрик, будто подобие молнии, которая разразилась в ночном небе. А где-то в квартирке на третьем этаже должен был заплакать маленький ребенок, утаскивая себе в кровать плюшевого тигра. Но тишина не наступала так же быстро, как была прервана шумом навязчивых капель, которые плавно завозились по подоконникам.

Ответа не последовало и лишь нарушенная шагами возня заметалась, разгоняя колючие капли вдоль по всему двору, щекоча пятки прохожих бродяг. Состояние невесомости и рифмовка из четверостиший, которые врезались в память, подобием тонких игл. Про части тела и состояние сна, когда нет желания проснуться и посмотреть на часы, а будильник прозвенел уже трижды. Тебе никуда не нужно идти, а числа складываются в излюбленный смысл, который понятен лишь тебе одному. Иди скорее, а ноги ведь уже по колено в луже. Холод, сводящий с ума. Мороз, проскальзывающий сквозь расстёгнутую джинсовую куртку, а подобие шарфа скрывает искусанную шею.

Запах табака на всю проходную, а откуда-то сзади доносится голос переходного поэта. Его практически не слышно и лишь музыка, напоминает об образе, который послушно всплыл в памяти. Образ, навеянный первым сочным врезанием зубов в твердую плоть зеленого яблока, а его сок мирным ручьем стекающий вдоль подбородка вниз. Гамма чувств и ощущений, которые ты способен прочувствовать или же тень, которая притаилась у подъезда.
Рука больше не была протянута, а сталь затаилась между ресницами, будто у нее был выбор, где остаться.