Диплом

- Я хочу стать писателем. Напишу свой рассказ, а ты станешь моим первым читателем!
- Ого, давай!
Да, я сел и стал писать эти строки. Просто набирать слово за словом. Предложение за предложением. Тревога забывается. Даже песня и чей-то голос на заднем фоне не так раздражают. И вроде бы появляется сомнительная цель в жизни – стать писателем. Иллюзия, еще одна популяризированная бутафория современной жизни. Кругом одни писатели, взлетающие ввысь на олимп славы, и просто недоумки, жаждущие туда попасть. А я не такой, я бегу. Все дальше и дальше. Как Форест.  От прошлого, настоящего, будущего. А когда остановлюсь, кажется, станет легче.
Я всегда нравился женщинам. Я веселый, и как они говорят, милый.  Умею слушать, а это главное. Меня воспитывали две безумно любящие женщины. Бабушка и мама. И, кажется, они слепили ради одной цели – нравится женщинам. Черт, я когда-то мечтал об отце, или хотя бы деде. Чтобы он показал мне, как собрать мотоцикл, или как правильно пить, курить, злословить с друзьями. Не скажу, что учился шить вместо этого, но что под капотом у машины я не знал. И сейчас не знаю.
Вспоминая ту осень, чувствую теперь безразличие.  Я уезжал из своего города далеко, в другую часть нашей необъятной страны. Меня не было месяц, или полтора, точно не помню. Она исчезла из моей жизни внезапно, однажды перестав отвечать на звонки, или сообщения. Когда я вернулся, она вручила мне красный диплом разбитого сердца со словами «мне очень жаль, Темочка,  я встретила другого».  Я молчал, напряженный, ошеломленный,  совершенно потерянный. В душе была буря, затем дождь, и спустя некоторое время выглянуло солнце. Ты хочешь все изменить, но ничего не делаешь. Это - твой выпускной. Не более того.
Был конец августа. Я хотел пить. Своеобразная жажда охватила меня. Я сказал своему другу в супермаркете:
 - Бери больше.
 - Да ладно, мы же не хотим напиться.
 - Почему? Не честно! Я хочу, а вы нет!  И вы хотите! – я бушевал, пытаясь заглушить этим нелепым шумом, те чувства досады, обиды, разочарования, что таились в моем сердце. Я был эгоистически напорист и неуемен. Но мне казалось, что он видел меня насквозь, видел как тяжело и нелепо я ощущал мир своим раненым  сердцем.
- Ну как знаешь, Тема, – я успел  заметить на его лице беспокойство и  тревогу, прежде чем он положил бутылку в корзину.
- Вот так, молодец – сказал я в одобрение.
- Дело твое.
Еще бы! Я похлопал его по плечу. Мы пошли дальше. Вокруг был будто новогодний ажиотаж. Люди, люди, люди. Толстые и не очень, громкоголосые, писклявые, и большинство отреченных. И да, конечно же, эта современная российская изюминка была у всех – безнадежная грусть в глазах у тех, кому за тридцать. Они берут много еды. Больше, чем могут съесть, чем позволить себе. Они толстеют, и их дети толстеют. Их дети только и умеют, что есть и играть. Разучившиеся думать самостоятельно весельчаки - неужели это наше будущее?
Мы взяли мало еды. Мы были слишком счастливы для этого и свободны! Мы расплатились на кассе. Мой друг опять пофлиртовал с немолодой на вид кассиршей. Он, как и я, просто любит женщин, но улыбается и говорит с ними слишком уж наигранно, фальшивя, как пьяная голодная цыганка. Они это чувствуют. Я чувствую, да и он тоже. Но все что я слышу:
 - Да ладно. Я ее никогда не увижу. Мне все равно.
И еще много других слов.
Мы вышли, звеня пакетами как колокольчиками на выпускном. Все же, там было немного еды. Мы шли и о чем-то говорили. Это был разговор по душам, но из разряда тех, о которых не вспоминаешь. Тебе просто хорошо, беззаботно, у тебя выпускной и впереди новые горизонты.
***
Ее звали Марго. Мы познакомились где-то на просторах интернета. На тот момент все мое нутро отвергало любую форму реального общения. Я избегал людей и доверял лишь некоторым. Мы говорили обо всем подряд, и это давало обманчивое ощущение того, что я кому-то нужен. Не друзьям или родственникам, а тому, кто обо мне ничего не знает. Она была из тех девушек, которые злы на мужчин, властны, несчастны по своей натуре, но талантливы. Это отражало ее имя. Марго… Черт, Марго, почему не Рита.
 - Марго, почему ты Марго, а не Риточка – Маргариточка например? – как то спросил я ее.
 - Это от слова маргарин?
 - Нет.
 - Меня тошнит от имени Риточка. Меня папа так называл.
Я решил не лезть дальше. К черту грусть.
Я позвонил первый. Стоял у подоконника и смотрел в окно. По нему ползала жирная муха. Пока я держал трубку у своего уха, муха бегала по стеклу как сумасшедшая. Хочет на волю, но тупая. Рядом же открытая форточка. А она стучится своим лбом, пытается вырваться на волю, к деревьям, к другим мухам. И все бегает и бегает. И непременно жужжит громко, раздражая всех вокруг. Многие люди такие же. Я все смотрел на муху и ничего не чувствовал. Ни волнения,  ни страсти, ни каких-либо других чувств. Похоже, что вместе с водкой я выпил все свои чувства, уничтожил себя прежнего, а от нового успело появиться только тело, и то без сердца. Я позвонил, потому что когда-то обещал, а мы, мужчины, знаете ли, зациклены на собственном слове.
 - Алло.
А кому я звонил, что делает трубка у моего уха? Чертова муха!
 - Алло, – повторили на том конце тихо, скромно, совсем не властно.
Я вспомнил.
 - Привет, Марго, это Тема, тебе удобно говорить?
И в ответ молчание. А муха тем временем вылетела в форточку. Это глупое создание ударилось в окно балкона. Долог будет ее путь на свободу.
 - Марго?
Муха бьется и бегает… Тишина, нарушаемая лишь жужжанием этой мелкой букашки. Противным, надо сказать.
 - Да, да, извини – меня отвлекли.
Мы договорились о встрече.
***
Я ждал ее у кинотеатра там, где открывается живописный вид на город. Солнце уже уходило за линию горизонта, озаряя облака красно-лиловыми, расширяющимися к центру неба лучами. Откуда-то слева, вместе с темнотой ночи надвигались тучи. Под кровавым светом заката, небо выглядело в своем гордом смятении трагически. Внезапными порывами обрушивался прохладный ветер, и все мы, жители этого города, чувствовали, что солнечным, теплым денькам вот-вот придет конец. Близилась осень, а вместе с ней знакомая моей душе угрюмость.
Солнечные отклики заката скользили вдоль земли, по дорогам, ослепляя прохожих. Я заметил ее маленькую красную куртку и кудрявые черные волосы, когда она была еще далеко от меня. Шла на высоких каблуках, торопясь, быстро переставляя свои тоненькие прямые ножки, немного согнутые в коленях, одной рукой держала сумку, а другой – спасала свои длинные волосы от настойчивого ветра. Чем ближе она подходила, тем отчетливее я понимал, как долго она готовилась к нашей встрече. Тонкий макияж, подчеркивающий ее большие зеленые глаза и «пухлые», сочные губы. Полупрозрачная блузка, в которой сложно что-то скрыть от любопытного взгляда мужчины, и мягкий загадочный шлейф ее духов, который я оценил перед дружеским объятием. Но сейчас, я стоял и смотрел на нее, и готов был сквозь землю провалиться от чувства стыда за свои взлохмаченные волосы, потертые джинсы, отсутствие парфюма, да и эту нелепую юношескую на вид щетину. Это было первое, что я испытал после долгого бесчувственного перерыва. Снова появилась нелепая своеобразная жажда, в какую-то секунду я готов был сорваться и убежать, но был стеснен обстоятельствами: она уже увидела меня и улыбнулась. Я пошел на встречу. 
- Привет, – сказала она первая.
- Привет, - мой голос предательски дрогнул. Я сделал вид, что поперхнулся, и виновато улыбнулся. Убежать бы отсюда поскорее! Я обнял ее, одной рукой нечаянно попал под короткую куртку, прямо на талию, и даже за это мгновение, я успел заметить, как она дрожит от холода. 
- Думаю, нам лучше посидеть вот в том кафе, - и я кивнул в сторону кафе за ее спиной. Она даже не повернулась:
- Нет, я сегодня целый день просидела дома. Просто так ты от меня не отделаешься.
- От красивой, замечательной, очаровательной маленькой куклы? Черт возьми, а так хотел! – а вы видели меня со стороны? Я мог спасти этот вечер только  своим чувством юмора и храбрым безрассудством. Но эффект был противоположный – она насупилась, сжала губы и ударила меня своим острым кулаком прямо под ребро. В следующую секунду прозвучали отрывистые слова:
- Сам ты кукла.
 От неожиданного удара я застонал. Она была сильна, и, похоже, вся ее ненависть к мужчинам вышла наружу в этом мгновенном порыве.
- Не кукла, не кукла, а машина для убийств.
Урок был усвоен - никаких кукол и комплиментов.
- Пойдем, - и я жестом пригласил ее погулять, пытаясь выглядеть приветливее, и скорее увести Марго с «ринга».
- Пойдем, - ответила она спокойно. Прежней боевитости и дух простыл. Ее губы снова стали пухлыми, и появился блеск в глазах.
Мы дошли до перекрестка, повернули налево и двинулись навстречу солнцу. Она рассказывала о чем то, а в моей голове было пусто. Совсем. Вот такая откровенная, страшная пустота, съедающая любую идею и рождающая полное отчаяние и безнадегу. Я не знаю, как волочил ноги, и что-то отвечал невпопад, но мне даже удавалось  шутить. А она улыбалась в ответ. От этого становилось теплее, именно от этого, а не от солнечных лучей. И что-то теплое вливалось в мое сердце. Теплое, живое, новое, что мне нравилось. Я так и не понял, что это было. Может быть, я чувствовал себя нужным, на йоту счастливым, а может быть, опьянел от первого за неделю трезвого вечера. Это осталось тайной.
Было тихо. Ветер стих, солнце почти спряталось. Близилась ночь, а тучи, испугавшись ее, убежали. На небе были видны звезды, а в городе уже зажглись фонари. Мы сидели на лавке, напротив маленького фонтанчика в одном из городских парков.
- Быстро стемнело,  - сказал я.
- Да, прошло… Э-э-э… - она посмотрела на часы, -  чуть менее двух часов.
- Устала?
- Нет, все хорошо. Никогда не была здесь.
- А я был. Часто. И один был.
- Так ты романтик? – спросила она с интересом.
- В какой-то трезвой вселенной – да.
- Пьешь? – ее слова прозвучали грустно.  А мне стало стыдно. За весь этот нелепый день, за жалкие надежды на то, что минуты превратятся в секунды, а она исчезнет.
- Да, случается,- сказал я тихо. Совсем. Почти шепотом.
Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня. Ее большие зеленые глаза отражали все великолепие мира – и звезды на небе, и одинокие фонари и даже самые смелые лучи уходящего солнца.
- Я тоже, - сказала она с улыбкой.
Вот это поворот.
- Много? – поинтересовался я.
- Нет, совсем нет.
Я понял эту игру!
- Ты решила меня поддержать?
Она рассмеялась. И снова тепло огромной высокой волной ворвалось в мое сердце и наполнило его. Я бы поцеловал ее. Если бы не….
- Нет. Решила… - она задумалась, и, спустя какое-то время, продолжила - … решила быть честной.
- Тоже похвально, - сказал я сухо.
Она встала и поправила одежду, взяла свою сумочку и повернулась ко мне со словами:
- Немного замерзла. Мне уже пора.
Я внезапно понял, что не хочу ее отпускать, поэтому вскочил и обнял Марго так, что руки ее были прижаты к телу, и она не могла ими пошевелить. Чмокнул ее в щечку, и оставил в своих объятиях надолго. Она не сопротивлялась, лишь прошептала мне на ухо тихо-тихо:
- Ты со всеми так?
Я не ответил. Замер, и притворился исчезнувшим. Я чувствовал ее запах, ее тело, и наслаждался этим так, будто это было впервые в моей жизни. Я отпустил ее и отошел, сделав шага три назад. Она смотрела на меня, милая, утонченная, ночь была ей к лицу, как и яркое утреннее солнце. Не злилась, а лишь смотрела загадочно, ничуть не удивленно.
- У тебя глаза, большие, зеленые. Таких никогда не видел, - сказал я.
- Спасибо.
- Я должен тебя проводить.
- А хочешь? – спросила она.
- Очень.
- Здорово!
- Прошу, - с этими словами я протянул ей руку, и ее маленькая ладошка утонула в моей.
Мы вышли из парка и направились согласно ее командам. Направо, налево... Прямо. Осторожно машина, а вот тут может упасть цветочный горшок с балкона. Вверх по лестнице и пройти вон в ту арку... Она была рулевой. Сексуальный рулевой, надо сказать.
- Я чувствую себя в лабиринте, - сказал я, когда мы повернули в очередной раз и двинулись прямо в темноту.
- Ты плохо разбираешься в центре города, деревенщина? - спросила она меня.
- Здесь я не был. Ощущение, что вот-вот выскочит минотавр и утащит тебя, принцесса…
Но не успел я продолжить, как услышал:
- Не бойся. Не утащит он тебя, мы почти пришли, - с этими словами она улыбнулась. Не так как обычно. Она была довольна собой и немножко счастлива. Я тогда  впервые увидел ее искреннею улыбку, немного нелепую, как и у всех людей. Это своеобразное настоящее откровение, которым человек делится лишь с избранными. Мне повезло.
- Вот и все. Мы на месте, - сказала она.
Я остановился. Передо мной были несколько ступенек ведущие к железной массивной двери. Это был дом с одним подъездом, высокий, этажей десять или двенадцать, а справа горел фонарь, освещая внутренний двор. Вокруг стояла куча машин, и живой души не было видно. Лишь кромешная тьма, и лучи света, пробивающиеся сквозь нее. Марго прошла несколько шагов вперед и развернулась.
- Как думаешь, какой этаж? – спросила она.
- Окна сюда выходят? – поинтересовался я.
- Да.
- Тогда-а-а, - протянул я и посмотрел вверх, на окна, - не знаю, не одни не горят. И правда, везде темнота, словно это был безлюдный дом.
- Тебя никто не ждет? – спросил я.
- Если не считать кота Бориса, то да, никто.
- Борис? Как в рекламе?
Она кивнула и ничего не стала отвечать. В эту секунду тишина была громче раскатов грома, секунды превратились в часы, а реальность казалась замедленным порнографическим фильмом, который смотришь в первый раз и испытываешь полное стеснение всего тела и души. Я подошел к ней, близко, совсем,  наши носы коснулись друг друга. А она не шелохнулась, лишь приоткрыла свои соблазнительные губы и замерла. В следующие мгновение мы превратились в единое целое, ненадолго, но очень чувственно. Мы вернулись на землю другими людьми, у нас прорезались крылья.
- Ого, что это у нас такое? – прошептала она, как только смогла шевелить своими пухлыми губами.
- Что? – спросил я так же тихо.
- Вот это, шишечка… – она повернулась боком и коснулась меня ниже пояса своим бедром.
Шишечка?! Я клянусь – был скалой, и не один мускул на моем лице не дрогнул. Я смотрел в одну точку, и пытался придумать достойный ответ.
- Будем считать это комплиментом! – сказал я с улыбкой.
- Неплохой комплимент.
И мы рассмеялись по-настоящему, по-детски, прямо друг другу в лицо. Со стороны мы казались пьяными, поймавшими свой кайф, особого вида наркотик, который действовал только на нас двоих.
- Мне пора, пока!- сказала она сквозь смех.
- Может быть, чай? – поинтересовался я навязчиво.
- Не думаю, что Борис готов с тобой познакомиться.
- Он гавнюк и не терпит других мужчин в твоем обществе?
- Он персидский гавнюк, и я лично считаю, что еще рано ему заводить такие скорые знакомства.
Она чмокнула меня в щечку, стрельнула напоследок глазками, сразив наповал, и скрылась за дверью.
***
Вот уже второе утро я просыпался с чистой, свободной от похмелья, головой и мыслями о Марго. День выдался пасмурным, но теплым. Небо было неприветливо окрашено в оттенки серого. Мрачные кляксы, подгоняемые сильным ветром, спешили куда-то. И вся эта меланхоличная идиллия, наблюдаемая мною из окна, ничуть не повлияла на мою бодрость духа. Наоборот - я был воодушевлен и думал о завтрашней встрече, которую еще предстояло назначить. Пару минут спустя я набрал номер Марго и ждал соединения. Тишина... а в следующее мгновение бесчувственный женский голос разъяснил мне что-то про зону доступа. Чертовщина. Я не знал, что делать с этим, как человек, внезапно оказавшийся посреди поля, широкого и бескрайнего, не знает куда идти. Но лишь одно отличало меня от вольного странника - в квартире царил широкий и бескрайний беспорядок. От досады я швырнул телефон на подоконник и принялся за уборку.
Два или три часа не прошли даром. Я работал как негр на плантации, на своей домашней плантации, с полной отдачей так усердно, что после пришлось идти в душ. Я вернулся в чистую квартиру свежим и... голым. Откуда-то доносились знакомые звуки хард-рока. Кажется, это были scorpions – no one like you. Точно! Это были они. Я шел не спеша, до шкафа, что бы взять полотенце. Мокрые ноги проскальзывали по плитке. Клаус с компанией пели все громче. И тут меня осенило - это звонит мой телефон. Я было дернулся к подоконнику, но, поскользнувшись, упал на пол, громко выругавшись при этом. Где-то в колене старая травма дала о себе знать. Я встал, прихрамывая. Хорошо, что я был один, иначе многие бы удивились, увидев на полу голое, мокрое тело, стонущее от боли.
Я опоясался полотенцем, что бы бдительные соседи напротив не увидели ничего лишнего, и подошел к подоконнику. На телефоне висел один пропущенный звонок, только цифры, никаких имен и фамилий. Я перезвонил.
- Алло, - ответил на той стороне женщина, с  мягким, ласковым, голосом. Ей явно было за тридцать, отчего мое любопытство только нарастало.
- Добрый день, это Артем Смирнов, вы мне звонили минуты две или три назад, – сказал я.
- Я?! Звонила? Вам? – она помолчала немного и продолжила, - вы что-то путаете.
- Эм, но я же как-то позвонил вам, верно?
- Послушайте, молодой человек, я вам не звонила, но, похоже, знаю, кто звонил.
- И кто же?
Она не ответила. И трубку не повесила. Оставила меня наедине с тишиной. С ней же не поговорить, с этой тишиной, для этого нужна почетная степень шизофрении. Предыдущая собеседница мне нравилась больше, она хотя бы отвечала, и голос у нее был необычайно чувственный.
- Алло.
Я узнал ее. Это была Марго.
- Привет, Марго! Это Тема, ты мне звонила? – спросил я.
- Привет, – сказала она совсем тихо и замолчала.
- Это была твоя сестра? – продолжил я.
- Нет, мама.
Ну, конечно же! Какая к черту сестра!
- Давай встретимся через часа два, в том парке, – сказала Марго первой.
- Хорошо, в шесть будет нормально?
- Да.
Она была грустной, и весь этот разговор был похож на пытку. И для нее и для меня. Я решил ее развеселить.
- Спроси в чем я одет, – предложил я.
- Что? – спросила она с недоумением.
- Просто спроси в чем я одет,  – повторил я.
- Нет, мне пора, до встречи, - сказала она как отрезала и положила трубку.
А я почувствовал себя идиотом.
***
В итоге мы встретились не в парке. Планы резко поменялись, и ей пришлось куда - то заглянуть. Я уехал на другой край города, и ждал ее около обувного магазинчика. Она опаздывала уже на минут двадцать. Я не чувствовал раздражения, всегда спокойно относился к этому. Мне было чем себя занять. Прогуливаясь взад-вперед, я рассматривал прохожих. Их было много, и все они куда-то спешили. Я запомнил лишь одного. Он шел медленно, но уверенно, и смотрел все время вниз. Обходил других людей словно на автопилоте. Он был весь погружен в себя. Одиночество оставило на нем отпечаток самостоятельности, и эти две выразительные морщины в центре лба. Он исчез так же внезапно, как и появился. Призрак меня из будущего. Чертов призрак МЕНЯ ИЗ БУДУЩЕГО.
Вскоре пришла Марго. Она заулыбалась, как только меня увидела, а при объятиях даже чмокнула в щечку. Я рассчитывал на другое.
- У меня был безумный день, - первое, что она сказала, выдохнув остатки воздуха из своих легких. - А твой?
- У меня тоже не простой, - ответил я, припоминая, как мой мокрый зад шлепнулся на пол.
- Расскажешь?
- Нет. Там слишком много эротики. Начни лучше ты. Думаю, я заслужил это своим ожиданием.
Она заулыбалась. Похоже, слово эротика ее расшевелило.
- Хорошо.
И она принялась рассказывать о прошедшем дне. Оказалось, что Марго была певицей и прошлый вечер выступала в каком-то малоизвестном баре. Она спела вроде бы три песни, и даже успела поругаться со своей конкуренткой. О, если бы вы видели, как она вскипала от ярости снова и снова, пересказывая мне эту сцену. В ней было слишком много откровенной злости, чистые отшлифованные эмоции. А я смотрел на нее, слушал и наслаждался, особо не вдаваясь в подробности. Временами от меня оставалось только тело, руки да ноги. Мыслями я проваливался куда-то в далекие от реальности размышления и все думал об излишней откровенности ее души. А может это я успел стать черствым пнем к своим двадцати годам? Я спрашивал свое сердце, а оно отвечало тишиной, которая с диким звоном заполняла пустое пространство моей души. Я не любил. Не чувствовал. С тех самых пор как стал счастливым обладателем красного диплома разбитого сердца.
- А сегодня утром ко мне явилась мама, - продолжала Марго и дальше рассказала о том, как та дала хороший нагоняй всем ее друзьям за пустые бутылки на полу и недвижимые тела в квартире. Эта ситуация позабавила Марго. Но все же я почувствовал, что у них не простые отношения – Марго стыдилась того, что их застукали. После разборок, а это было уже к обеду, они отправились по магазинам. Мама почти не видела дочку, и, кажется, хотела искупить свою вину перед ней. А для Марго это было своеобразной платой за вчерашнее веселье, а я же – спасением от платы. Все просто.
- Знаешь, мама сказала у тебя сексуальный голос, - сказала она, закончив свою историю.
- Вот такой? – и я попытался изобразить самый сексуальный голос в мире.
Она посмотрела на меня с улыбкой и ответила:
- Нет, не думаю.
- Значит  такой, – и я снова сделал это.
- Н-е-е-е-т, точно нет.
- Похоже, это работает только по телефону, - предположил я.
- Все возможно.
Мы замолчали. А я чувствовал, как меня переполняют идеи, а слова вот-вот и вырвутся наружу.
- А может быть только для твоей мамы? – спросил я тем самым «сексуальным» голосом.
- Прекрати.
- Точно! Ты же не считаешь мой голос сексуальным, а она считает!
-  Я уже сожалею, что поделилась с тобой, - сказала она сухо.
Кажется, я все испортил. Я чмокнул ее в щечку, но это ничего не изменило. Мы повернули направо и пошли вдоль длинного супермаркета. От него нас отделяли парковка, люди, да куча машин. Чем дольше мы молчали, тем больше была пропасть между нами. Вскоре она достигла таких размеров, что ее невозможно было перепрыгнуть. А я и не хотел – играл роль упрямого идиота, притом безупречно.
Внезапно раздался пронзительный крик. Я взял Марго за руку и дернул к себе. Она не сопротивлялась, и была немного напугана. Мы закрутили головами по сторонам, и вскоре нашли источник крика. Какой-то мужик  на парковке, сидя за рулем черного джипа, чуть не сбил с ног полную даму с сумками. Теперь она высказывала ему в лицо о том, какой же он безмозглый, и что у него, такого мужественного хама, «пиписька размером с мизинец». Она настолько испугалась, что  пустилась во все тяжкие. Лицо ее наливалось багровой краской так быстро, сколько гневных слов она успевала на него обрушить. Он вскипел, и послал ее. Быстро, ловко, как привык. Сел в машину и продолжал слушать язвительные вопли этой дамочки, и ловил на себе осуждающие взгляды прохожих. Ему некуда было деваться, она стояла перед машиной, загородив проезд.
- Вот урод, - сказала Марго тихо.
- Точно подмечено, - согласился я и продолжил - хотя дамочка та еще фурия.
- Я бы посмотрела на тебя в этой ситуации.
 Она снова злилась. Хотя я и держал ее руку, не чувствовал себя прощенным. И почему я должен себя так чувствовать? Никогда не понимал женщин. Мы снова молчали. Эта тишина действовала мне на нервы.
Мы переходили дорогу, когда вновь увидели знакомый джип. Он резко вывернул с парковки и мчался прямо на нас, игнорируя знак пешеходного перехода. Он не сбавил скорости, этот сукин сын, он сигналил нам. Я услышал тормозной скрип слишком поздно и успел лишь толкнуть Марго вперед. Она пробежала вперед и нырнула носом на тротуар, а я... не успел. Зато успел почувствовать, как все мои внутренности сжались от удара о капот, затем я завис на какое то время в воздухе и в следующее мгновение проскользил по асфальту. Все это произошло слишком быстро. Я даже не успел подумать о тех, кого люблю, когда-то любил, или буду. Не было обещанных замедленных  черно белых кадров из прошлого. Лишь черный капот, грязный асфальт, ободранные ладони, и хмурое небо. Капот, асфальт, небо. И только сейчас кто-то закричал, именно тогда, когда я увидел небо.
Я был бы рад лежать здесь, но он резко дернул меня и поставил на ноги. Я удержался, балансируя на одной ноге. Он мне показался безумным, этот неотесанный бык, в лице которого переливались краски страха и гнева.
- ЧТО! - крикнул он. Это все, на что был способен его накаченный анаболиками  мозг. Он был шире меня раза в два, словно мистер Олимпия на выезде. Осталось только нанять фургон разукрашенных девиц, надеть стринги, и грести бабло одним этим брутальным 'что'. Я не понял его так же, как не понял ты, дорогой мой читатель, но решил говорить с ним на понятном для него языке:
- То! - крикнул я. Не так как он, но получилось тоже ничего. Я был вне себя от боли и гнева.
- Я в следующий раз задавлю тебя, мразь - прошипел он, и часть слюны в незабываемом воздушном пируэте попала ему на щеку. Меня прорвало от смеха. Даже не смотря на боль. Я осмелел и послал его. Быстро, ловко и надежно. Он точно знал туда путь. По нему видно.
Я помню лишь его лицо за мгновение до удара. Исказившиеся от гнева и безумия, запечатлевшее волевое усилие и полную решимость. А затем звон в голове и твердое приземление на асфальт. Опять все быстро. Быстрее чем в первый раз. Лицо, звон, небо. А затем я услышал, как он сел в машину и уехал.
- Может скорую вызвать? - спросил кто-то.
- Я номер запомнил, - говорил другой.
Я сел на бордюр и осмотрелся. Это были мужчина и женщина. Они о чем-то говорили, жужжали как мухи, слетевшиеся на хорошенькую кучку. Я их не слушал, встал, развернулся и пошел прочь. Все это время Марго стояла не шелохнувшись, не подавая ни звука, ни признаков жизни. Она смотрела на меня с беспокойством, как на бездомного щенка. Я не скулил, прихрамывая, шел себе вперед. Ладони нещадно жгло, а голова раскалывалась от боли. Марго догнала меня метров через десять и пошла рядом молча. Я избегал ее взгляда, мне было почему-то стыдно. И я меньше всего хотел говорить или кого слушать. Она взяла меня за руку как-то особенно, я даже не почувствовал своих ладоней. Затем мы остановились на светофоре. Деревья на той стороне дороги качались из стороны в сторону, а хмурые облака над головой все спешили куда-то. Мимо проезжали машины, поднимая  пыль вверх, и глаза от этого жгло и резало. Мы с Марго продолжали молчать, и не могли выдавить из себя ни слова. Она приблизилась ко мне. А я с усилием удерживал свой взгляд на деревьях. Она прикоснулась своими губами к моей щеке. А в следующее мгновение обняла и поцеловала еще раз. Нежно. Очень нежно. Во мне что-то разрушилось, пала крепость упрямого одиночества, и на ее руинах, среди качающихся деревьев, под серым небом, в пыли, был воздвигнут храм безмятежности и мгновенного счастья. Я обхватил ее за талию и не отпускал.
- Все хорошо Темочка.
Она лгала мне. Все отлично. Это был первый день, когда она назвала меня Темочкой.
***
Я разлагался, как труп, только морально. Лежал на диване  и пялился в белый потолок. Отчуждение под праздничные фанфары ворвалось в мое сердце и до сих пор пировало там. А я разлагался. И грустно и скучно… по Лермонтову. Может быть, начать писать? О чем? Что я могу сказать миру? А надо ли? Все уже написано, все картины нарисованы, вся музыка сыграна, в конце концов, вся жизнь заранее предсказана. Родился, пошел в садик, в школу, в армию, в университет, нашел работу, жена, дети, путешествия, бар по пятницам, внуки, смерть. Добавь прилагательные. Преврати эти предложения в захватывающий рассказ. Придумай романтическую историю. Но все равно будет скучно. А мы боимся ее, скуку. Бежим от нее. А она за нами. Мы боимся быть похожими, стать героями антиутопии, ходить в одинаковых одеждах, жить в одинаковых домах,  мечтать схоже, думать как все. Мы боимся стоять на месте. Мы боимся не стать уникальными. Вот они, страхи двадцать первого века, придуманные нами, для оправдания бесконечной крысиной гонки за идеалами. А все почему? А потому, что если остановится и заглянуть в свое сердце, то увидишь пустоту. Она пугает глубиной, масштабностью. Ни одной собственной мысли  не рождается в твоей голове. Ты ничего не чувствуешь, гуляя по серым улицам,  всматриваясь в лица прохожих.  Вроде бы красивый, успешный, счастливый снаружи, но безобразно пустой внутри.
Так было не всегда. Так было до того, как я снова услышал Scorpions. Эта мелодия пробудила меня, развеяла томные мысли.  Я провернулся по дивану и скатился вниз, на четвереньках дополз до телефона, который лежал в метрах двух от меня на полу. Я был трезв, даже не с похмелья, всего лишь хотел пройтись на четырех конечностях, как собака.
- Алло, - ответил я, развалившись прямо на полу. Было холодно, особо замерзала спина около поясницы.
- Привет! –  сказала Марго  - чем занимаешься?
- Валяюсь на полу в одних трусах…
И это было правдой.
- … Хочешь – присоединяйся! Будем лежать, смотреть в белый потолок, и думать о бренности жизни! – продолжил я.
- Эм… Ты меня как то приглашал к себе, - сказала она, немного удивившись, - я подумала заглянуть, но вечером, часам к одиннадцати я должна буду быть у Ксюши.
Черт возьми, кто такая Ксюша? Кажется ее подруга.
- Ты точно в порядке? – спросила она.
- Да, конечно. Приезжай.
- Хорошо. Буду через час примерно. Напомни свой адрес.
Я сказал свой адрес и предложил ее встретить, а она отказалась. Мы попрощались, и я повесил трубку. Опять белый потолок напротив. Нужно перекрасить его в атласный, нарисовать облака и в левом углу уходящее солнце. Нет, получиться совсем по-детски. А почему и нет, кто сказал, что я взрослый?
На кухне я откопал бутылку красного вина, нашел ветчину и немного сыра в холодильнике.  Больше ничего. Только уже протухшая каша, которую я выбросил. Вот до чего довела привычка жрать на стороне. И это помимо уймы потраченных денег. А что вообще девушки едят? Мюсли, йогурты, конфеты, иногда пью кофе? Но от вина то они точно не отказываются! Я утонул в собственных догадках и оставил все на  «как получится, так и будет».
Я снова работал как негр на плантации, быстро, ловко раскидывал вещи туда, где им положено быть. Мне удалось привести в порядок квартиру за каких-то двадцать минут. Я был в отличной форме. Оставался лишь раскрытый диван с подушкой и одеялом на нем. Настроение было не особое, хотелось поскорее открыть бутылку вина. За окном опять плыли мрачные кляксы. Я не выдержал и закрыл его шторами. Так стало лучше.
Я вышел из душа и прождал Марго долго, все болтая с белым потолком. Она задержалась более чем на час, а я принципиально не звонил. Стемнело. Было около восьми вечера, когда она появилась на пороге моей квартиры. На ней было серое пальто, с большими черными пуговицами. Оно отлично подчеркивало её фигуру,  почти идеальную, словно высеченную древнегреческим скульптором. Я взял ее пальто и повесил, закрыл дверь,  теперь она была в моей власти. Или я в ее власти. Кто знает, черт возьми.
- У тебя темно, - сказала Марго.
- Да, - мы прошли в зал, и я жестом пригласил ее сесть в кресло  - знаешь, кажется, у Лукьяненко есть рассказ о народе, которые всегда жил во тьме. Однажды к ним пришел человек, он принес с собой огонь. Под его светом, народ увидел, что творится вокруг. Тараканы и другие мерзкие букашки в жилищах, а самое главное – люди с несчастными лицами, люди, вымазанные в грязи. Они щурились от света,  прикрывали глаза руками, и ненавидели его, человека, который принес свет. Они убили его. А свет погасили.
- И что будет со мной, если я включу свет? – спросила Марго.
- Не знаю. Рискни  –  сказал я, улыбнувшись.  – Может быть вина?
- Чуть- чуть можно.
- Отлично, из бутылки?
- Нет, из рюмки.
- Убедила, найду бокал.
Я ушел на кухню. Снова достал бутылку, чтобы  лишить ее девственности, а затем опустошить. Я порезал себе палец, пока очищал бутылку от упаковочной шелухи. Видимо слишком торопился. Нашел бокал для Марго, как и обещал, и наполнил его. Замотал палец наскоро  какой-то липкой белой лентой. И отправился обратно, с бокалом в одной руке, и бутылкой вина в другом. Вернувшись, я заметил, что Марго спит, лежа в  кресле. Или не спит. Она выглядела усталой, немного замученной, мне было жаль ее. В комнате горел свет.  Я поставил бутылку и бокал вина на стол, рядом с диваном, и взял плед.
- Надеюсь, ты не хочешь меня задушить, – сказала она, когда я подошел совсем близко. Глупо получилось. Я расправил плед, словно сеть для ловли рыбы, и надвигался на нее, тихо, осторожно, что бы не разбудить. Она открыла глаза и, удивившись, выдала это.
- Зачем? – спросил я.
- Я включила свет.
- Мне придется тебя наказать.
- Да что ты говоришь! – с этими словами она вскочила и с кошачьей грацией и ловкостью выхватила у меня плед из рук, по пути вернув на место мою отвисшую вниз челюсть. Женщины! Минуты две назад она была утомленной, но что-то, и это останется загадкой для меня, вернуло ей бодрость. Теперь она раскрыла свою сеть. У нее был вид опытного рыбака, который не упустит добычу. Я бы хотел добровольно сдаться. Но как бы это сделать достойно?
- И что дальше? – спросил я.
- Не знаю, – сказала она, бросила плед на пол и села в кресло. Вид у нее был прежний.
Очень достойно. Женщины! Никогда не понимал их.
Я подошел к креслу сбоку, наклонился, и поцеловал Марго, положив одну руку  ей на бедро. Она отвечала мне, приближалась, когда я отдалялся, прижималась губами к моим, и тяжело дышала, резко и жадно хватая воздух. Мы целовались быстро, словно боялись не успеть куда-то. Да мы чуть не сожрали друг друга! Я осмелел, и моя рука взбиралась вверх, выше пупка, выше живота, и остановилась на груди. Она была не против, лишь крепче сжала свои руки вокруг моей шеи. Она была в моей власти, а я чувствовал, что она пьяная. Похоже, где-то набралась до меня.
- Меня немного мутит. Я не хочу вина, - призналась она мне в наш маленький перерыв.
- Тогда и я не буду, – я отошел и сел на диван.  – Немного устал, спина затекла.
Мы сидели друг напротив друга, ее рубашка была задрана. Я не прибрал за собой. Молчание длилось достаточно долго. Наконец, я сказал:
- Иди ко мне.
Она встала. Край рубашки вернулся на место, скрыв от меня ее живот. Не все женщины умеют делать это. Умеют смотреть на тебя так, что где-то вверху живота все приятно дребезжит и скручивает. Ты не можешь терпеть это, не можешь контролировать, лишь напрягаешь каждый сантиметр своего тела, становишься одной натянутой струной, которая сорвется с громким лязгом при малейшем прикосновении. Она смотрела на меня так. Я ценил это. Всегда. Не многим удается сделать из человека струну.
Она села ко мне на колени. Я оказался между ее ног, и мне это нравилось. Наши лица были достаточно близко друг к другу. Я не прикоснулся к ней, а вцепился руками в диван, словно это был спасительный жилет для утопающего в море. Я подул на ее грудь.
- Что ты делаешь? - спросила она.
- Остужаю тебя, ты слишком горячая.
Она улыбнулась и поцеловала меня нежно и осторожно, словно боялась обжечь. Я взял ее на руки и посадил ближе к себе, почти вплотную. Мы целовались.
Она свалила меня на спину, а сама вскочила на ноги. Я лег на диван.
- Лежи, - сказала она властно.
Я поднял руки ладонями к ней и спросил:
- А ты?
- А я вот так.
С этими словами она взобралась на меня. Я опять оказался у нее между ног. И мне это нравилось, черт возьми! Она принялась расстёгивать пуговицы моей рубашки, а я ей помогал.
- Нет, ты мою.
- Как скажешь.
Мы молчали.
Мы работали. Как поработаешь, так… Это касается всего, что называют 'прелюдией'. Этих пуговиц было слишком много. Я проигрывал в гонке: замотанный палец давал о себе знать. Она сверкнула глазками как то особенно безумно и порвала рубашку на последних двух пуговицах. Черт. Эта была моя любимая рубашка. МОЯ ЛЮБИМАЯ РУБАШКА.
- Это была моя любимая рубашка, - сказал я тихо.
- Мне очень жаль, - солгала она. Ее глаза светились еще безумнее.
Я взорвался. Стянул с нее рубашку, две тряпичные чашечки, и перевернул ее на спину. Теперь я был сверху. Король! Одежда полетела на пол. Сначала моя. Потом ее. Сверху лежали белые трусики в красный горошек.
Она вскрикнула, похоже, я начал слишком резко.
Я был зол. А она безумна - чуть не откусила мне ухо и не разорвала спину в клочья. Я схватил зубами ее нижнюю губу. Боялся получить на лице асимметрию, итак не красив, да еще с одним ухом. При таком раскладе она могла оказаться последней женщиной в моей жизни.
Безумная... и меня сделала таким. Если вы разные. У вас ничего не получится. Вы должны двигаться вместе. Вы должны оба быть безумными. А если ты эгоист, то она долго с тобой не задержится. Это ваш танец, но ты танцуешь ради нее. Ради нее. Безумной.
Мы лежали под одеялом и смотрели на стену. Немного уставшие и запыхавшиеся. Я обнял ее сзади.
- Трусики сверху, - сказала она, глядя на пол.
Я промолчал и поцеловал ее в шею. Еще и еще, пока она не съежилась, а тело ее не покрылось мурашками. Она встала,  стянула с меня  одеяло и завернулась в него. Я остался голый.
- Ты стесняешься?
- Нет, - с этими словами она скрылась за дверью.
Прошло около минуты.
- Мне холодно! - крикнул я.
Молчание.
-МНЕ ОЧЕНЬ ХОЛОДНО! - крикнул я еще громче.
Затем она вернулась, набросила на меня одеяло и нырнула на свое место. В руке у нее был телефон.
- Ксюша звонила, - сказала она.
- Не отпущу.
- Я должна. Пою. Поехали вместе.
- Нет, не хочу.
- А что ты хочешь?
- Тебя.
- Не чувствую.
- А так? - я прижался к ней.
- О да.
Она повернулась ко мне, и мы повторили танец. Не так как в первый раз. Дольше и тише.
- Дай мне мои трусики, - сказала она после.
Теперь я лежал у края. Потянулся к куче белья и, вытащив оттуда трусики, передал ей.
- Это не мои.
- Разве? А я помню, как стягивал именно эти.
Я передал ей белые в горошек. Она натянула их, а затем две белые чашечки.
- Давай помогу - сказал я.
Она подошла ко мне и повернулась. Вся ее спина была в красных пятнах. Я присмотрелся. Это были красные отпечатки пальца. Моего большого пальца правой руки. Я даже не заметил, как спала повязка. Теперь подушка, одеяло, и спина Марго были в красных отметинах.
- Я оставил на тебе кровавый след, - сказал я с усмешкой, застегивая резинку у нее на спине.
- Видела, ничего страшного.
Я помог ей одеться. Даже застегнул джинсы. Она была не против и отплатила мне тем же, подав мою порванную рубашку. Я ее раздел, я ее и одел - все честно.
Она вызвала такси. Мы еще успели выпить чая, а от бутербродов Марго отказалась.
- Ты мне должна рубашку - сказал я вместо прощания. Она снова засветилась безумством и попрощалась со мной поцелуем.
Я закрыл за ней. Пожелал спокойной ночи белому потолку, разделся и лег спать.
***
Меня разбудил звонок в дверь. Кажется, прошло чуть меньше часа с тех пор, как ушла Марго. Я встал, вытащил из шкафа халат, завернулся в него, подошел к двери и открыл ее. Вывод прост. Смотрите в глазок, прежде чем открыть дверь, смотрите в этот гребанный глазок, внимая цилиндрическому миру. Она стояла напротив, немного потупив взор, виноватая, словно пнула при мне котенка. Кареглазая брюнетка, обычно счастливая и  беззаботная, худенькая, но с широкими бедрами - мечта любого мужчины. Она, вручившая красный диплом разбитого сердца мне прямо в руки. Крис. Моя дорогая любимая Крис, как же я хочу тебя забыть.
Помню, как мы уезжали с ней за город. У ее семьи был большой дом, комнат на шесть, и участок в придачу. Он находился на склоне к реке, в окружении деревьев и густых кустов. На той стороне был лес и небольшие холмы, пересекающие горизонт. Хвойная идиллия. Река была спокойная. Помню, лишь в один ветряный день волны били о деревянный причал особо сильно. Мы прыгнули в воду, представляя, что на море. Уплывали до середины реки и обратно, сопротивляясь волнам.
Дорога в это райское место была сложной. Лишь избранные могли пробиться сквозь природные испытания в виде крутых спусков и подъемов, неровностей и завалов. Ее семья была избранной. И состояла, кстати, почти из женщин: три сестры, две бабушки, мама, и старенький, совсем плохой на вид старик. Не помню, кажется, его звали Гена. Он умер той же осенью.
Мы жили в этом большом доме все вместе. Дружно. Играя по вечерам в настольные игры, после обязательного посещения бани. А днем работали в основном на участке. Гена как-то раз учил меня колоть дрова, объясняя, как рубить, не зацепив сук. Эти простые советы отнимали у нас достаточно времени. Он объяснял все медленно, был совсем плох. Бывало, он спускался вниз по холму, желая помочь мне прорыть водяной канал для поливки грядок. Спускался он долго, скатываясь со ступеньки на ступеньку как на горке, помогая себе тростью. Медленно, но верно. Обычно он спускался вниз за час и, сидя на последней ступеньки, смотрел, как я работаю. Иногда к нам приходила Крис. Часто она приносила с собой бутерброды, а после трапезы оставалась ненадолго и отгоняла от меня комаров - заботилась.
Каждую ночь мы с Крис ждали с трепетом и волнением, как первую. Мы расходились по своим комнатам, и около получаса вслушивались в тишину. Когда все засыпали мы выходили на охоту. Мы были как кошки в ночи, блудливые и развратные, скрытные и почти бесшумные. Обычно она прибегала ко мне, потому что мой талант к бесшумному передвижению был переоценен однажды, в самый первый раз. Я взял на себя эту роль отчаянного первопроходца, смелого и… громкого. Она же была легкой, жила в этом доме давно, и, казалось, знала каждую дощечку под ногами. Но полы все равно предательски скрипели, да и не только полы. Она как-то прокралась ко мне в комнату мышкой, так тихо, что напугала меня, чертовка. Я спал прямо у большого окна, на узкой кровати, и вдвоем бы мы не поместились. Она стянула одеяло, и забралась на меня. Мы понимали друг друга без слов, по блеску в глазах, по легким прикосновениям.  Ласковая, нежная, теплая, уютная. Да, черт возьми. Именно уютная. И не теплая – горячая. Помню, как она закрывала мне рот рукой, как ее волосы лезли мне в глаза и губы, как лунный свет падал на ее грудь, а мои руки тянулись туда, к лунному свету. А еще помню, как она упала на меня без сил, и мы лежали на этой узкой деревянной дощечке, покрытой матрасом, как свет падал на ее спину, и я внезапно подумал, что счастлив
- Давай погуляем, – прошептала она тихо.
Я приподнял ее и вырвался на свободу. Надел штаны, какую то рваную рубаху и вышел на улицу. Была ночь. Достаточно светлая для лета. Я стоял у дома и докуривал вторую сигарету, когда она появилась. Крис была также в штанах и рубахе. Оба в дедовском.
- Я думала ты издеваешься. Ушел молча.
- Не хотел всех разбудить.
Мы вышли из калитки, и повернули к реке. Я дважды ловил Крис, когда она поскальзывалась на камнях. Шли и пялились на землю, чтобы не упасть и не покатиться кубарем вниз по склону. Мы подняли головы почти у самого пирса. Было тихо, как в нашем доме. Да и так же уютно, как на той деревянной узкой дощечки. Ведь мы были вместе. Вода казалась густым туманом, в ней отражалось небо. А где то справа солнце почти спряталось за горизонт, а слева плыла биржа, с несколькими огнями на борту. Мы сели на край пирса и болтали ногами.
- Сегодня подумал о счастье, - признался я.
- О чем именно?
- Что оно существует.
- Когда подумал?
- Когда мы были вместе.
- Мы всегда вместе.
Я посмотрел на нее. Она была искренна.
- Я люблю тебя Крис, - признался я снова.
- Я тебя тоже.
Мы еще долго говорили о чем-то.
- Ай, комарик что ли, - вскрикнула Крис и хлопнула себя по ноге.
- Я схожу с ума, кажется, кто то ползает по мне.
Именно в этот момент режиссер мелодрамы должен кричать 'снято, всем спасибо', а романист завершить свое творение словами 'и они жили долго и счастливо'. Но бог, если он существует, в любой своей ипостаси будь то, Аллах, Будда, Вселенная, ниспослал нам мерзких отвратительных букашек. Я зажег спичку, и мы увидели как по пирсу, прямо в том месте, где мы сидим, шевелится огромное рыжее месиво муравьев. Крис не переносила букашек. Она вскочила и заверещала,  громко, пронзительно, это была ее самая высокая нота. Мне заложило уши, а она стала раздеваться, истерично вопя. Я толкнул ее с пирса. Всплеск воды, знакомый крик, а затем куча ругательств обрушилось на меня. Мне стало жаль ее, да и муравьи почти добрались до пояса. Я прыгнул вслед.
Кажется, мы тогда разбудили всю округу.
- Привет, - сказала она мне на пороге квартиры.
- Привет, - я, словно громом пораженный, смог выдавить из себя только это. Что-то стянуло меня изнутри, мозг отказывался работать, а сердце, наоборот, нещадно билось, с каждым ударом заполнял мою душу сдавленным криком.
- Может быть, пустишь меня? – спросила она с улыбкой.
- Я подумаю.
Я солгал. Я ждал. Она сама уйдет, так ведь?
Секунда. Другая. Третья….
Десятая!
- Тема-а-а-а-а, впусти меня, пожалуйста, мне трудно было прийти, – сказала она наконец.
Я впустил, закрыл дверь, помог ей снять верхнюю одежду. Крис прошла в  комнату. Тогда я впервые задумался вот о чем. Женщины не приходят в мою жизнь постепенно. Бывают голодные времена для сердца и тела, по три, а то и по четыре месяца, когда ты только привыкаешь к одиночеству. Но потом они приходят. Женщины, словно сговорившись, лезут в твою жизнь из всех дверей и окон, разрушая, извращая тебя. И каждый раз, ты словно сдаешь экзамен перед богом, выбирая ту, которой останешься верен. И по этому выбору, ты будущий сможешь кое-что сказать о себе прошлом. Кое-что правдивое, глядя на себя в зеркало однажды утром.
Теперь она сидела напротив, там, где сидела Марго. Она была в джинсах, белой маечки и розовых носках. Последнее я запомнил ярче всего. Противный тошнотворный розовый. Ярче всего.
Она рассказывала мне что-то, а я не слушал. Это была повесть о ее жизни после меня, подруги, родственники, все скучают по мне, спрашивают, что же случилось. Я пытался понять, что в моем сердце. Там тепло, трепетно, там счастье кипит, бурлит, большими пузырями взрывается, обжигая сердце, сгорая на огне прошлого. А настоящее - противный тошнотворный розовый. Я любил другую Крис. Ее больше не существует.
- Зачем ты пришла? - спросил я ее, не дав окончить рассказ.
- Тема, может ты меня послушаешь?
- Нет, не хочу.
Она сжала губы и отвела взгляд в сторону.
- Ты любишь его? - спросил я.
Крис молчала.
- Это секрет? - изнутри меня сжигала злость и досада. Маленькие адские чертики кололи вилами все мои внутренности, мерзко посмеиваясь.
- Он мой молодой человек,  как ты  думаешь?
- Думаю, что ты запуталась однажды. Разум победил сердце. Мы были отличной парой, Крис, черт возьми, отличной парой! У него социальный статус, мускулы, среднестатистическое мышление, машина, квартира. Но, любишь ли ты его так, как любила меня?
- Не надо так говорить о нем!
Она злилась. Раньше это всегда заканчивалось тем, что она оказывалась сверху. Теперь она должна порвать меня в клочья, своими ногтями, зубами, должна поколотить меня, избить, и выбросить на улицу с четырнадцатого этажа – столько гнева было в ее глазах. Я бы не сопротивлялся. Пустота внутри ничем не заполнилась.  Кроме противного тошнотворного розового.
- О самодовольном качке-юристе, который возомнил себя альфа-самцом?
Мы встречались раза два. Вселенная распорядилась так, что у нас были общие знакомые.  Я не полюбил его сразу. А Крис, всегда умилялась при мне какой же Сережа хороший.
- Он мой молодой человек, да люблю! – она перешла на крик.
- Да что ты заладила…  человек, человек.
Мы молчали.
- Это не считается. Не верю.  Это было не искренне, Крис.  Я угощу тебя чаем, а потом ты уйдешь. И никогда не вернешься.  Никогда. Все было бы по-другому, если бы ты его любила. Я бы это понял – с этими словами я ушел на кухню. Сделал чай и вернулся в комнату. Ей принес зеленый, Крис любила зеленый, а себе - воду с лимоном. Она была все той же, милой девушкой с пирса, из летнего рая, который уже не вернуть. Крис подошла ко мне слишком близко и взяла кружку.
- Это не твоя, - и я протянул ей зеленый чай.
Мы обменялись. Она встала на цыпочки и поцеловала меня. Кружки мешались,  кажется, я плеснул на себя лимонной воды. Мы все целовались, и кружки были между нами. Глупо. Но это единственная дорога в летний рай. Я очутился снова в том волшебном доме, на пирсе. Вот бы это длилось вечно. Но выбор сделан, да и противный тошнотворный розовый на ее тоненьких ножках не вылезал у меня из головы. Я отстранился от нее, сделав шаг назад. Она улыбалась, была тихой и спокойной.  Халат был почти открыт. Крис дотронулась до меня ниже пояса.
- Реакция в виде эрекции ни о чем не говорит, - сказал я.
- Кто такая Марго? – спросила она, не убрав руку, и все так же улыбаясь.
Черт! Марго!? Помните - женщины не приходят одни. У них рации за пазухой, они планируют свои действия вместе, и уж точно, поверьте, точно знают друг о друге!
- Кто?
- Марго, на нее у тебя такая же реакция?
Я отошел, завязал халат и сел в кресло.
- Не совсем. Мы это умеем делать без воды с лимоном, - сказал я.  – Откуда ты знаешь про нее?
Крис допила чай, поставила кружку на стол, и села мне на колени. Она плюхнулась исключительно помпезно, я снова пролил на себя лимонную воду. Ее словно подменили. Она была весела и беззаботна. Я вцепился руками в кружку, а не в Крис. Так было лучше.
- Она звонила только что, – сказала Крис.
Я выдохнул. Все-таки у них нет раций, и они не сговаривались.
- Я взяла твой телефон, и мы с ней поговорили, - сказала Крис нараспев. Ее это веселило, черт возьми!
- Что ты ей сказала? – спросил я и почувствовал, как мой маленький островок счастья нашли и уничтожили. Срубили все пальмы на нем, отравили птиц и животных, порвали и выбросили мой любимый гамак. Крис это может.
- Сказала, что ты мой. Что ты спишь, уставший после меня и совсем замученный. Она бросила трубку почему-то.
Вы падали когда-нибудь? Наяву или во сне? Падали, вспоминая о трусиках в горошек, о ее безумстве? Падали, спиной вниз, все отдаляясь от солнечной вспышки, погружаясь дальше во тьму. Падали ли вы с омерзительной карикатурой на свое прошлое у себя на коленях? Я падал. И как же я хотел остановиться!
- Вы стоите друг друга. Ты и твой альфа-самец.
- А что такое? Темочка обиделся?
Я встал резко, а она упала. Я поднял ее и повторил:
- Извини. Теперь убирайся отсюда!
Крис фыркнула. Я остался  в комнате, а она отправилась к двери. Не прошло и минуты, как я услышал громкий хлопок. Крис ушла.
Я пробовал позвонить Марго, но она не отвечала. Я послал несколько сообщений. Все впустую. Затем она сменила номер. Я даже был несколько раз у ее дома, но все напрасно: квартиры я не знал, да и чувствовал себя глупо.
Они жили долго и счастливо. Ведь так принято заканчивать хорошие рассказы? Я верю, где-то на этой планете есть двое безумцев, два милых и нелепых в своем откровении друг другу человека. Что самое важное – они разного пола, они вместе.  Может быть, одна из них Марго. Счастливая, беззаботная, все такая же безумная и страстная ночью и утром, а иногда и в обед. Ее жизнь - словно сказка,  сердце наполнено любовью, а душа неисчерпаемым вдохновением.
А что я? Я, пожалуй, побегаю по миру со своим красным дипломом наперевес. И что-нибудь напишу.