Чучело Чайки 2

    Чучело Чайки II
(чеховский  театр абсурда)

 

                «…как тебе сказать?  Мило, талантливо…   
                но... после Толстого или Зола
                не захочешь читать Тригорина. »

                (А.П. Чехов  «Чайка»)



 ЭТЮД  В  БАГРОВЫХ  ТОНАХ
 или
 ФЕЕРИЯ   В  АНАТОМИЧЕСКОМ  ТЕАТРЕ

 Комедия  в … действии


  Действие пьесы происходит в большом анатомическом театре. Сквозь  его стеклянный  потолок   зрители, исполняющие роли студентов, могут наблюдать за происходящим на сцене. В центре зала, который, собственно, и служит сценой - пустой операционный стол, покрытый почему-то зелёным сукном и  ярко освещённый театральными софитами. 
Вокруг стола стоят доктор Дорн,  Аркадина,  Полина Андреевна,  Маша, Нина Заречная и  Медведенко.  Все - в медицинских халатах и шапочках.  На всех хирургические перчатки и стерильные маски.
Вдоль стен размещены шкафы с  коллекциями насекомых, муляжами и чучелами животных.
«Майские жуки и львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя  видеть глазом».
Внезапно со змеиным шипом раздвигаются стеклянные двери, и на инвалидном кресле, оснащённом мощным электрическим мотором,в помещение стремительно въезжает  действительный статский советник, Пётр Николаевич Сорин.  На нём шлем и очки гонщика, вкруг шеи  - яркий шарф,  на футболке огромные  цифры «62».  Руки его, лежащие на рычагах управления, облачены  в мотоциклетные перчатки,  на ногах -  высокие шнурованные ботинки, подозрительно смахивающие на протезы.   
Кресло, дважды объехав стол и лихо развернувшись,  останавливается у стены.

        Сорин:  Без театра нельзя!

                Пауза.

Входит  Треплев. На его ногах бахилы,  голова перебинтована, на плечи накинут халат для посетителей, подмышкой - облезлое чучело чайки.
        Треплев  (глядя  по сторонам):  Вот тебе и театр!  Декораций никаких… (Смотрит на часы) Начнём ровно в половине девятого.
        Сорин: Великолепно!  А-то  руки зябнут,  и  ноги, как деревянные,
в конце-концов…
        Треплев (топнув ногой):  Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах.
        Аркадина (сыну):  Мой милый сын, когда же начало?
        Треплев: Через минуту.  Прошу терпения.

        Полина Андреевна (Дорну): Наденьте бахилы, доктор, Вы простудитесь!
        Маша (расстёгивая халат):  Душно,  должно быть ночью будет гроза.
Под халатом обнаруживаются чёрные чулки, чёрные же пояс с резинками  и кружевной бюстгальтер.
        Медведенко:  Отчего Вы всегда ходите в чёрном?
        Маша:  Это траур по моей жизни. Впрочем, (застёгиваясь), -  Вам не понять этого.
        Полина Андреевна (ревниво перехватывая хищный  взгляд доктора,
устремлённый на Машу):  Перед актрисой вы все готовы падать ниц. Все!
        Нина:  В пьесе, по-моему, непременно должна быть любовь...

Треплев, опустив бинт со лба на подбородок,  ловко превращает его в марлевую маску.

        Заречная (переводя взгляд с одного на другого):  Однако, в нашей пьесе совсем нет живых лиц.
        Медведенко:  Вот тут и крутись…

                Пауза.

Входит Тригорин  и  раскланивается со всеми.
        Тригорин (Сорину): Здравствуйте,  Петр Николаевич! Что это вы всё хвораете? Нехорошо!
        Сорин (Помолчав):  Вот история, я опасно болен, а между тем мне не дают никаких лекарств. Поймите, и в шестьдесят два года жить хочется!
        Дорн:  Это легкомыслие. Нужно относиться к жизни серьёзно.
        Сорин (вспылив): Это нахальство! Это чёрт знает что такое!  Мне это надоело,  в конце концов.
        Дорн: Люди скучны.
        Сорин: Что за наказание! (Кивнув головой на операционный стол.) Это для меня постлано?
        Полина Андреевна:  Для вас, Петр Николаевич.
        Сорин: Благодарю вас.
Медведенко помогает Треплеву  уложить Сорина на  стол и подготовить к операции.
        Медведенко:  Есть загадка: утром на четырех, в полдень на двух,
вечером на трех...
        Сорин:  Именно. А ночью на спине.

Входит  Илья Афанасьевич  Шамраев.  В руках у него хомут, служащий для фиксации не(с)покойных пациентов.

        Шамраев:  Вот и наши.  Добрый день!
        Сорин:  Невыносимый человек! Деспот!
        Дорн:  Пустое, ваше превосходительство.

Шамраев  прилаживает  к  больному  хомут,  доктор Дорн достаёт из своей походной  аптеки склянку с эфиром  и с хрустом отламывает  горлышко.

        Маша (считает):  Один, три, восемь,
        Дорн: Так-с.
        Маша: Десять, одиннадцать…
        Шамраев:  Не спеши, пять минут ещё есть.
        Маша: Двадцать два.
        Аркадина: Есть!
        Дорн: Спит действительный статский  советник.
        Аркадина: Петруша!
        Сорин: А?
        Аркадина: Ты спишь?
        Сорин: Нисколько.

Медведенко вздыхает.  Дорн хмурится.

        Маша (возобновляет счёт):  Двадцать шесть, двадцать восемь, тридцать четыре…
        Аркадина (посмотрев вверх):  Студенты овацию устроили...
        Маша:  Пятьдесят!..
        Дорн: Ровно пятьдесят?
        Тригорин:  А не много ли будет?
        Нина (после некоторого раздумья):  Сон!
        Аркадина:  Я помню,  мы проводили вскрытие в харьковском морге…
        Шамраев:  Да, это вещь...
        Нина:  Холодно, холодно, холодно.  Пусто, пусто, пусто.  Страшно, страшно, страшно.  И ни одного живого лица.
        Тригорин:  Не помню! (Подумав.) Не помню! 

                Пауза.

        Дорн:  Ну-с, тем не менее, все-таки я продолжаю.
Взяв в руки скальпель,  напевает: "Расскажите вы ей, цветы мои..."

Сделав широкий надрез, с интересом разглядывает внутренности пациента.

        Дорн:  Сколько тут у Вас перемен, однако…
        Медведенко (заглядывая через плечо доктора):  Петру Николаевичу следовало бы бросить курить.
        Полина Андреевна:  А по-моему, он прекрасно сохранился  и ещё может нравиться женщинам.
        Дорн: Старый ловелас!
        Треплев:  Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно.  Господа! Прошу внимания!
Выхватывает скальпель из рук Дорна  и  начинает энергично  им орудовать.
        Дорн:  Но, но, но, милый... нельзя так... Нехорошо.
Вежливо берёт у него скальпель и вздыхает: Молодость, молодость!
        Треплев (после паузы):  Скоро таким же образом я убью самого себя.
        Шамраев (волнуясь):  А где я возьму хомуты? Где я возьму хомуты?
        Дорн (Треплеву): Успокойтесь, мой друг. Фуй, какой нервный. Слезы на глазах...
        Медведенко:  Никто не имеет основания отделять дух от материи, так как, быть может, самый дух есть совокупность материальных атомов.
        Шамраев:  Не могу с вами согласиться. Впрочем,  это дело вкуса. De gustibus aut bene, aut nihil.
        Дорн:  Лет десять-пятнадцать назад, вы помните, во всей губернии я был единственным порядочным акушером.

Продолжает интенсивно препарировать, но вдруг останавливается.

        Что-то есть! Что-то есть!

В раздумье  смотрит на парные органы пациента, и ланцет  замирает в его руках.  Дорн вопросительно поднимает глаза на коллег.

                Пауза.
        Маша: Увольте, пожалуйста.
        Тригорин:  Тут советовать нельзя.
        Нина (протягивая  руку, сжатую в кулак):  Чёт или нечет?
    Медведенко:  Ну вот, церемонии!..
        Полина Андреевна (стучит по столу пинцетом):  Господа. Не будем терять времени,  а то скоро ужинать позовут.

                Пауза.

        Дорн:  Тихий ангел пролетел.
        Шамраев:  Имею честь с прискорбием заявить, что…
        Дорн:  По законам природы всякая жизнь должна иметь конец.
        Тригорин (про себя):  Если тебе когда-нибудь понадобится  моя
жизнь, то приди и возьми её.
        Нина (пожав плечами):  Это так неинтересно!
        Аркадина:  Ах, что может быть скучнее этой вот милой деревенской скуки!
 
        Треплев (Дорну,  с  тоской глядя на чучело чайки):  А моей даже не разрезал…
        Дорн:  Мне жарко…
        Полина Андреевна (в отчаянии): Что я могу?  Ну что я могу? 
        Шамраев: Мы попали «в запендю» ... (хохочет).
        Маша (зевает): Ужинать пора, должно быть. (Ленивою, вялою
походкой обходит стол.  Подойдя к  Медведенке,  протягивает ему  зажим с дымящимся  окурком).  Одолжайтесь.
        Медведенко:  Не хочется.

Маша, не сводя глаз с Медведенки, раскрывает зажим. Окурок падает прямо в разверзнутый труп.

        Дорн:  Как все нервны! Как все нервны!
        Аркадина: (весело). Браво! Браво! А вечер такой славный! Слышите, господа, поют? (Прислушивается.)

                Вдали звучит похоронный марш.

Как хорошо!
        Дорн:  Кажется,  играют.  Надо идти.

                Пауза.

        Нина (Тригорину):  Не правда  ли, странная пьеса?
        Тригорин:  Я ничего не понял…

Иллюстрация:
Картина Ильи Репина «Хирург Павлов в операционном зале»