Я отвезу тебя домой. Глава 17. Вы вовремя, мессир!

- Слава Богу, вы вовремя, мессир!

Жак Обрэ произнес эти слова, едва выпрямившись после сооруженного им низкого поклона.  Рамболь следом за Обрэ сорвал с головы шляпу, подмел перьями снег. Все прочие склонились перед ним кто как сумел. На лицах большинства встречавших Мориньер разглядел облегчение.
- Ты сказал – рай? – не поворачивая головы, бросил он двигавшемуся за ним Леру. – Ты ошибся, похоже.
Мориньер проследовал по двору, сопровождаемый обитателями форта. У ступеней, ведущих на небольшую террасу, снял снегоступы, прислонил их к стене дома. Повернулся к столпившимся у крыльца, представил траппера, распорядился заняться его обустройством. Потом взглянул на Жака Обрэ, стоявшего невдалеке:
- Идем, - сказал. – Тебе, кажется, есть что мне рассказать.

*

Когда они вошли в комнату, Мориньер указал Обрэ на табурет:
- Сядь.
Обрэ послушался неохотно. Опустился, положил руки на колени, сжал кулаки. Сидел напряженно, неловко. Смотрел прямо перед собой.   
Мориньер остался стоять. Отошел, встал чуть сбоку, в шаге от окна.

Слушал Обрэ, стоя к нему вполоборота. Казалось, глядел в окно. В действительности, боковым зрением следил за говорившим. Обрэ старался выглядеть спокойным, но было очевидно, что спокойствие это давалось ему непросто. Он с трудом подбирал слова, оттого речь его была неровна, угловата и изобиловала паузами.
Ситуация, в самом деле, была крайне неприятной.

Двое, выкрав бочонок с водкой, отправились в деревню к алгонкинам. В индейской деревушке они продали его. Собственно, отдали… Готовились обменять на шкурки, договорились уже, но потом напились вместе с индейцами, устроили там между собой драку – за какую-то приглянувшуюся им женщину. В итоге были убиты двое: индеец-алгонкин и один из зачинщиков драки. Тело последнего алгонкины принесли утром, положили у ворот. Привели и второго драчуна – протрезвевшего, дрожащего от холода и страха. Потрясали копьями – требовали возмездия.

Мориньер слушал внимательно. Пока Обрэ говорил, он ни губ не разомкнул, ни бровью не двинул. Когда тот замолчал, спросил, наконец, повернувшись к нему лицом:
- Вынесли бочонок? Как это могло случиться? Разве ворота форта не охраняются?
Обрэ ответил смущенно:
- Когда они уходили, на страже стоял мальчишка с «Целестины»… Безвольный глупец!
- Чем же они его прельстили?
- Ничем. Посмеялись над бесхарактерностью, назвали слюнтяем и маменькиным сынком, сказали, что настоящие мужчины – те, которые не боятся поступать так, как хотят, и не слушают дурацких запретов. Ну, и пригрозили… собственно, он и объяснить толком не сумел, чего испугался. Только трясся и плакал.
- Где он сейчас?
- Я приказал обоих посадить под замок – и своего матроса, и этого мальчишку - Бриана. Их стерегут и днем, и ночью. Я ждал… Все мы ждали вас, чтобы определить их участь.
- Когда это случилось?
- Пять дней назад.
-  Пять дней! – Мориньер покачал головой.
Сощурил глаза.
- А теперь объясни, для чего тебе понадобилось мое присутствие? Разве, отправляясь в путь, я не передал тебе все полномочия? И разве не подчиняется здесь каждый из нас закону – жесткому, даже жестокому, но справедливому? Этот закон не предполагает вариантов: за неповиновение капитану, за нарушение его приказа – смерть.
Обрэ сглотнул, откашлялся – в горле у него пересохло. Наступил тот самый отвратительный момент, когда он должен был признаться в своей слабости. Обрэ знал, что этого не избежать. И все же, подойдя к самой границе, к самому краю, -  какое-то время не мог выговорить ни слова.

Мориньер помолчал, дожидаясь ответа. Потом снова спросил:
- Так что же ты медлил? Почему не свершил правосудие сразу же?
Обрэ выдохнул. Собрался, вскинул голову, произнес негромко, но четко:
- В первую очередь, потому, что я не был уверен в своем решении. В особенности в той его части, которая касается судьбы этого дурачка с «Целестины».
- Не уверен? Разве твои матросы не знают о том, что не имеют права без особого разрешения  касаться находящегося в форте спиртного? Ты забыл сообщить им о том, что строжайше запрещено продавать водку индейцам?  Или, - он оперся обеими ладонями о столешницу, - часовые на постах не имеют представления о своих обязанностях?
- Они обо всем предупреждены. Но я все же посчитал, что было бы вернее дождаться вашего возвращения. Вы – хозяин этого форта и…
Мориньер не дослушал, выпрямился.
- Не хитри, - усмехнулся.
Заговорил резко:
– Эти люди преступили закон: нарушили твой приказ, совершили кражу и убийство. Они, - и этот твой мальчишка-недоумок не в последнюю очередь, - своими действиями поставили под угрозу жизни всех обитателей форта, само существование его. Ты считаешь это недостаточным основанием для того, чтобы осудить их на смерть? 
После небольшой паузы закончил тихо:
- Нынешняя цена совершенных каждым из них нарушений – две человеческие жизни. Но их могло быть гораздо больше, окажись алгонкины не так терпеливы.

Обрэ стиснул зубы, молчал. Смотрел перед собой.
Мориньер подошел к сидящему на табурете мужчине, остановился прямо перед ним.
- Тебе никогда не приходилось убивать? – спросил.
Обрэ пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть Мориньеру в глаза. Он ответил. Отчеканил в холодной ярости:
- Приходилось. В честной драке. Но я никогда не был ни судьей, ни палачом.

По лицу Мориньера скользнула судорога. Он отступил, прошелся по комнате, вновь остановился у окна. Прямо напротив один из матросов «Сабины» очищал двор от снега. Через промасленную бумагу, которой был затянут оконный проем, Мориньеру  был виден только силуэт.
- Понятно, - произнес ровно. - Ты хочешь, чтобы я взял это на себя?
Жак Обрэ вздрогнул, расслышав прозвучавшую в голосе Мориньера брезгливость.
- Нет, – вскочил на ноги. – Никогда!
Пристукнул даже в возмущении кулаком по краю стола.
Заговорил быстро, пылко, наконец, не выбирая слов.

А Мориньер вспоминал, каким был Обрэ, когда он только-только вытащил его из тюрьмы, как проявлялось в нем постепенно все то, что так жаждал видеть в сыне отец-контрабандист – сила, уверенность, жесткость. Как постепенно вытравливал Жак из себя романтика – подростка, ищущего в  звездах, сияющих над мачтами, красоту и вдохновение, и отказывающегося видеть в них только средство, помогающее определить стороны света.
Значит, - подумал Мориньер, - не довытравил, не успел.
Сквозь эти размышления донеслось до Мориньера яростное:
- Я тысячу раз готов взять на себя ответственность за все. Но я не могу отправлять на казнь человека, не будучи уверенным в своей правоте. Сомневаясь – никогда!

Мориньер вернулся к столу. Взглянул на Обрэ удивленно.
- Ты, в самом деле, надеешься, что тебе удастся не испытывать сомнений?.. - покачал головой. - Ты ждешь слишком дорогого подарка от жизни, Жак. Ты всегда будешь сомневаться. И тебе всегда придется выбирать. Когда ты снова отправишься в свои морские путешествия, именно к тебе, - как и ко мне теперь, пока я здесь хозяин, - будут обращаться за справедливостью. У тебя будут ее искать. И тебе придется карать так же часто, как и вознаграждать. Привыкай.
Обрэ выдохнул. Разжал, наконец, кулаки. Потом снова посмотрел в глаза Мориньеру. Произнес уже гораздо спокойнее:
- Как бы там ни было, я уверен в том, что поступил верно.
- Уверен? – Мориньер недоуменно пожал плечами. - Ты проявил слабость. Ты позволил людям, доверившим тебе свои жизни, усомниться в твоей силе и твоей власти. В данном случае это не привело к непоправимым последствиям. Но в другой раз тебе может так не посчастливиться. Неуверенность команды в своем капитане – самый короткий путь к бунту.
Обрэ кивнул.
- А это как раз и есть та, вторая, причина, по которой я не торопился со свершением наказания. 
Мориньер выпрямился, нахмурился – что такое? Сделал приглашающий жест рукой – говори.

Обрэ заговорил. Эта часть беседы давалась ему значительно легче. Тут он мог не углубляться в чувства, а оперировал исключительно фактами.
- До меня дошли слухи, что матросы с «Целестины»… эээ… категорически не настроены позволять наказывать своего человека. Они считают, что право карать членов их команды есть только у их капитана, - сказал. 
Заметив, как потяжелел взгляд Мориньера, резюмировал:
- Как бы мне ни было это неприятно, но я должен признать, что мой авторитет на сегодняшний день среди экипажа «Целестины» совсем не так велик, как хотелось бы. Я не был уверен, что мой приказ будет выполнен. И не хотел рисковать. Мне показалось правильным не обострять ситуацию, сталкивая между собой две команды, - тем более, что я ждал вашего возвращения со дня на день.

Дослушав до конца, Мориньер какое-то время молчал. Потом качнул головой.
- Пригласи ко мне помощника капитана «Целестины», господина Рамболя. А сам тем временем предупреди своих людей, чтоб были начеку. Пусть занимаются своими делами и смотрят в оба. Если придется применять силу, - этого нельзя исключать, - пусть стараются обойтись без крови. Господину Моленкуру команда еще понадобится, чтобы добраться до берегов Франции.
У самого порога задержал его, распорядился напоследок.
- И возвращайся сюда через четверть часа.

*

Оставшись один, Мориньер проверил пистолеты. Приладил к поясу шпагу.
Без сомнения, в том, что теперь происходило здесь, была и его вина. Отправляясь в долгий путь, он не нашел времени удостовериться в том, что две команды, поселившиеся на таком маленьком пятачке, чувствуют себя единым целым. Он так был озабочен другими делами, что проигнорировал очевидную опасность. А меж тем не естественно ли было предположить, что два коллектива, вынужденные существовать бок о бок, но не имеющие единого, признанного обеими сторонами, главу, - будут обречены на соперничество?

Мориньер обернулся на звук открывающейся двери.
Выражение лица обычно добродушного Рамболя свидетельствовало о том, что он готов к бою. Вынужденный выбирать между Мориньером и своим капитаном Моленкуром, он выбрал капитана. Это было написано у него на лице. И это было естественно.
Несмотря на то, что ситуация была весьма серьезной, такая прямолинейность молодого помощника капитана позабавила Мориньера. Он удостоверился, что переиграть этого чистосердечного юношу не составит большого труда. И немного расслабился, оттаял.  Он уже знал, как поведет разговор.

Махнул рукой приветственно:
- Проходите, господин Рамболь. Присаживайтесь.
Мориньер улыбнулся так лучезарно, что Рамболь растерялся. Он остался стоять – не из чувства противоречия, но от смущения. Он пришел воевать, а его встречали, как друга. Покраснел, когда Мориньер мягко повторил приглашение.

Мориньер обошел стол. Уселся напротив – на свое место. Произнес тоном более официальным:
- Я сожалею, что мне не пришлось до сих пор быть с вами здесь, как и полагается хозяину форта. Более того, начинать нам с вами придется со сложностей. Но такова участь военных. А мы с вами волею судьбы, нравится нам это или нет, тут именно в этой роли.
Он поглядел на дверь. Застучал нетерпеливо пальцами по столешнице.

В лице Мориньера появилась напряженность. И Рамболь, полагавший, что речь сейчас пойдет о недавнем инциденте, приготовился к обороне - в том, что ему придется не нападать, а защищаться, он уже не сомневался.
Когда в комнате появился Обрэ, Рамболь был удивлен еще больше. Он был уверен, что Мориньер и Обрэ будут выступать единым фронтом. И ему придется держать оборону, отвоевывать позиции, бороться за свою команду – он для этого сюда и явился.
Между тем выражение лица капитана «Сабины» было далеко от воинственного. Последовав приглашению Мориньера, тот уселся на второй табурет, стоявший у стола, и с недоумением уставился на Мориньера. Последний покачал головой:
- Вы не слишком торопились, сударь.
- Простите, монсеньор, - виновато пробормотал Жак Обрэ.
 Мориньер махнул рукой – да уж ладно. Положил обе руки на стол, сжал кулаки.
- Господа, я хотел видеть вас, - проговорил деловито, - чтобы обсудить один очень важный вопрос. Собственно, не будет преувеличением сказать, что я созвал вас на военный совет.

Оба – и Рамболь, и Обрэ, - были удивлены одинаково.
- Военный совет? – переспросил Обрэ. - Мы готовимся к войне?
- Боюсь, что у нас может не оказаться возможности ее избежать.
Рамболь хотел было уточнить, не идет ли речь об алгонкинах, которые, должно быть, жаждут отмщения. А коли так, то в этом он, Рамболь, видел возможность вернуться к разговору об обманутом юноше. Он был уверен, что эти проклятые матросы с «Сабины» воспользовались неопытностью и наивностью пятнадцатилетнего мальчишки, впервые вышедшего в море. Однако Мориньер не дал ему возможности задать свой вопрос, продолжив:
- Мы вот-вот можем подвергнуться нападению племени абенаков. Признаться, я удивлен тем, что они сейчас уже не стоят под стенами нашего форта.
- Абенаки? – удивился Рамболь. – Но при чем тут абенаки?
Мориньер посмотрел на него спокойно. Взялся говорить. Начал с географии, коснулся краем истории. Рассказал коротко о том, на чьих землях теперь выстроен форт, о межплеменных противоречиях, о битвах за территории. Потом заговорил о доме под скалой, о раненом могавке. Дошел до истории с абенаком.   
- Вы убили абенака? Но почему? – воскликнул Рамболь. - Разве ирокезы – не враги наши? И разве абенаки, борясь с ними, не играют нам на руку?
- Я не стал бы утверждать ничего подобного, - ответил Мориньер с изумительной мягкостью. – Пока, как подсказывает мне наблюдательность, нет у французов больших врагов, чем они сами.
Улыбнулся. Вернулся к предыдущему вопросу. Ответил уверенно:
- Я рассчитываю в конечном итоге сохранить добрые отношения с абенаками и наладить такие же с хозяевами этой территории… точнее, с теми, кто себя таковыми считает – ирокезами и алгонкинами. Пока это возможно. А вот если бы я позволил абенаку убить в моем доме могавка, мы бы, - не вообще французы, а конкретно мы с вами, - обрели в лице ирокезов таких врагов, что само существование нашего форта было бы поставлено под большое сомнение. Боюсь, нам не удалось бы даже перезимовать. О более долгосрочных перспективах – и говорить бы не стоило.
После короткой паузы Мориньер продолжил:
- К тому же, не забывайте, посягнув на жизнь ирокеза, абенак проигнорировал мой приказ.
Он с удовольствием отметил, как изменилось лицо Рамболя, быстро смекнувшего, каким именно образом касается их всех это, последнее, пояснение.
- Видите ли, господа, - произнес Мориньер, обращаясь сразу к обоим своим собеседникам. – Когда речь идет о безопасности такой большой компании, как наша, нельзя забывать о том, что только полная сплоченность дает нам всем шанс выжить. Сплоченность и дисциплина! Пренебрежение этим правилом чревато большими неприятностями. А потому…
Он поднялся, вынудив подняться и их – Жака Обрэ и Этьена Рамболя.
-  Я прошу вас, господа, вернуться сейчас к вашим командам и передать им все, о чем мы теперь с вами говорили. С этой минуты форт должен находиться в состоянии боевой готовности. Без сомнения, мы будем стараться склонить абенаков к переговорам. Но если нас вынудят сражаться – значит так тому и быть.

Он наклонил голову, отпуская их. Рамболь пошел вслед за Обрэ к двери. Но вдруг остановился, споткнулся будто.
Он не мог вернуться к своей команде, не принеся ей ответа на вопрос – что же будет с их юным матросом. Поэтому, уже подойдя к двери, он обернулся.
- Погодите,  а разве мы не поговорим о самом важном?
- О самом важном? – переспросил Мориньер удивленно. – А разве только что мы говорили о безделице?
Рамболь покраснел.
- Безусловно, нет. Но есть еще один вопрос, который, как мне кажется, нам стоило бы обсудить.
Мориньер смотрел на него выжидательно. 
 - В нашем форте сейчас под замком находятся два человека… - упрямо нахмурился Рамболь.
- Ах, вот что, - улыбнулся Мориньер. – Что ж… Прошу вас.
Он повел рукой вглубь комнаты.
- Слушаю вас, господин Рамболь, - произнес участливо, когда тот вновь опустился на стоящий у стола табурет. – Что вы хотели мне по этому поводу сказать?
- Но… - растерялся Рамболь, - необходимо же как-то определить их судьбу?
- Судьбу каждого преступника определяет закон, - ответил Мориньер спокойно.
Вернулся на свое место за столом.
- Скажите, дорогой мой господин Рамболь, как бы обошелся капитан Моленкур с тем матросом, который нарушил бы его приказ, если бы он этим подверг опасности команду, если бы он, наконец, убил одного из своих товарищей?
Рамболь смотрел на него долгим взглядом. Он понял, в какую ловушку заманил его Мориньер. Но отступить теперь не было никакой возможности.
- Нет никаких сомнений, – сказал, наконец. – Капитан повесил бы его, не раздумывая.
Мориньер улыбнулся светло:
- Вы согласны, господин Обрэ, что такое решение было бы справедливым?
Обрэ почесал нос, распахнул глаза.
- Да, монсеньор, - выдохнул в изумлении от того, какой оборот принял разговор.
Мориньер не дал опомниться собеседникам.
- А вы, господин Обрэ? Как бы вы наказали вашего матроса, если бы он пренебрег своими обязанностями часового, поставив таким образом членов всей команды под удар? Какое бы наказание вы для такого матроса избрали?
Обрэ задумался. Посмотрел на Рамболя. Лицо того выражало одновременно намерение проявить упорство, защищая провинившегося, и… страх.   
- Я бы, пожалуй, на первый раз принял во внимание неопытность матроса. И обошелся бы… плетьми, - буркнул он, не в состоянии обмануть надежды Рамболя.
Мориньер усмехнулся, услышав ответ Обрэ. Пожал плечами – что ж, быть посему.
- Что скажете, господин Рамболь? – спросил, оборачиваясь к помощнику капитана «Целестины». – Считаете ли вы такое наказание справедливым?
Рамболь, обрадованный тем, что ему не придется бороться за жизнь юного Бриана, едва нашел в себе силы выдавить:
- Разумеется. Разумеется, это справедливо.
Мориньер поднялся:
- Вот и прекрасно! Назначьте мальчишке тридцать плетей. И пусть ваш боцман вспомнит о том, что это - тоже входит в его обязанности.

*

Леру появился, едва Обрэ и Рамболь удалились. Потоптался на пороге. Кашлянул раз-другой. Войдя, наконец, - плотно прикрыл дверь.

- Как ты устроился? – спросил Мориньер, не оборачиваясь.
Он вывалил на постель содержимое небольшого сундучка, стоявшего справа от занавешенной кожаным пологом кровати. И теперь придирчиво его рассматривал.
- Прекрасно, - ответил Леру. - Когда я говорил, что мне много не надо – я не кривил душой.   

Подойдя ближе, траппер присвистнул.
- Какая роскошь посреди лесов! Я ж говорил! Вы, монсеньор, как есть – принц! Никак не меньше.
Мориньер усмехнулся.
- Ни разу до сих пор не слышал зимой соловьиного пения. – Обернулся. - Давай-ка поговорим серьезно.
- А для чего же я еще пришел? – удивился траппер. 
Он протянул руку, вынул из кучи драгоценностей одну из многочисленных подвесок, покрутил ее перед носом.
- Красивая штука. – Положил подвеску обратно. - Я так понимаю, что наши проблемы удвоились? Кроме абенаков, которые вот-вот явятся сюда, чтобы изобразить возмущение, нас, - несчастных, заброшенных злой судьбой на этот утес посреди диких лесов, - терзает еще внутренний конфликт? Не его ли пытаются смягчить эти два олуха, что вышли теперь отсюда?
- Будет неплохо, если ты возьмешь за правило отзываться о людях более любезно, - спокойно отреагировал Мориньер. – Это два олуха – люди, которые мало чего боятся.
- Трусам в здешних лесах вообще нечего делать, - отрезал траппер. – Впрочем, если бы мне пришлось выбирать, я поставил бы на того, что пониже да покрепче.
- Не проспорь при случае, - усмехнулся Мориньер. – Можешь мне поверить, что господин Рамболь ничем не уступает господину Обрэ. И поберегись их задирать. Со стороны глядя, они вполне миролюбивы, но внешность бывает обманчива.
Леру фыркнул.
- Я не собираюсь ничем им досаждать. Меня сейчас вообще интересует совсем другой вопрос. У нас есть шанс узнать о приближении абенаков заранее?
- Я отправил наблюдателей, - улыбнулся Мориньер этой мгновенной перемене темы. – Так что можешь не сомневаться, с того момента, как нам подадут знак, у нас будет в запасе еще около получаса. Может, чуть больше.
 - Где расставлены наблюдатели?
Мориньер оставил брошь, которую крутил в руке, и направился к столу.
- Подойди.
Он коснулся пальцем карты в нескольких местах.
- Вот здесь, здесь… И здесь. С этих точек лучше всего просматривается местность, так что шансов пропустить индейцев - у наших дозорных практически нет. Если только они их не проспят.
- Как это – проспят? – вскинулся Леру. – И вы говорите об этом так спокойно?
- Не кипятись, - Мориньер выпрямился, вернулся к разложенным на кровати украшениям. – Половину этих людей я знаю лишь чуть дольше, чем ты, поэтому я могу допустить все, что угодно. Со временем все переменится. А пока давай исходить из того, что в этом случае гарантировать что-либо невозможно.

*

С тех самых пор, как Мориньер ступил ногой на эту землю, он, в самом деле, ни в чем не был уверен.
Там, в метрополии, в любой точке Европы, он чувствовал себя как рыба в воде. Там он был на своем месте. Здесь же ему приходилось идти вперед, как слепцу – наощупь, не имея возможности опереться ни на свой опыт, ни на верных людей. И первого, и вторых было явно недостаточно для того, чтобы он мог ощущать себя на этой земле комфортно.
Но выбора не было – и он шел.
Старался заново отстроить свой мир. Приглядывался к людям, собирал их возле себя. Все складывалось, но медленно. Много медленнее, чем следовало.

Когда в комнату, тихонько постучав, заглянул Бертен, Мориньер вздохнул облегченно:
-  Наконец-то ты явился. Займись одеждой, - кивнул в сторону постели. – Я отобрал уже кое-что. Доведи дело до конца.

Бертен с изумлением смотрел на лежащий на постели камзол, на брошенный рядом плащ. Поднял, развернул плащ, оценивая его состояние. Покрутил в руках шляпу.
Ему доводилось видеть своего господина во всем этом – тогда только, когда избежать этого было невозможно. Но здесь, посреди дикой природы!.. Он не мог себе представить, зачем все это понадобилось его хозяину теперь. Но, как вышколенный слуга, он не позволил себе ни единого вопроса. Мало того, он даже довольно споро убрал с лица следы переполнявшего его недоумения. Кивнул. Унес одежду, вычистил, отутюжил ее. Вернувшись, взялся подбирать украшения к костюму. Уселся на низкий табурет у кровати - крепил, пришивал.
Поглядывал время от времени на господина, о чем-то негромко переговаривающегося с траппером. Вздыхал – очень осунулся его хозяин. Черты лица его заострились, стали жестче и как будто суровее. И, сидя в углу, незаметный, как тень в сгущающихся сумерках, Бертен все вздыхал про себя о тех днях, когда они жили в благословенной Франции, а не мотались по непроходимым, безлюдным лесам.