Король Генрих VI Часть третья, 5-6

АКТ ПЯТЫЙ
СЦЕНА ШЕСТАЯ

Лондон. Тауэр.

(На стене крепости Генрих и Глостер с комендантом.)

ГЛОСТЕР:
Вы в чтенье так, милорд, погружены?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Мы добротою вашей сражены.
Нет. Доброта для вас, пожалуй, лесть,
Ведь что-то дьявольское в тоне вашем есть.
На свете не бывает, лорд, чудес:
Нет доброты, где рядом в недрах бес.

ГЛОСТЕР:
Нам надо, комендант, уединиться,
Поэтому прошу вас удалиться.

(Комендант уходит.)

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Пастух сбежал, овцу оставил волку,
Что бедной перед смертью блеять толку.
Никто теперь не ведает, не знает,
Какую смерть здесь Росций разыграет.

ГЛОСТЕР:
Коль не виновен, думы не терзают,
А коли вор – кусты и те пугают.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Фазан, однажды пойманный в кустах,
Опасности боится неспроста.
Я вывод делаю из этого всего,
Что вы птенца убили моего.

ГЛОСТЕР:
Был критский царь полнейшим идиотом,
Учил он сына птичьему полёту.
И сын его – такой же идиот:
Имея крылья, канул в толщу вод.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Да, я – Дедал,
А мальчик мой – Икар,
Я – твой отец, на деле же я – минус,
Не лучше, чем вредивший делу Минос.
Был Эдвард солнцем, крылья растопившим,
А Ричард – морем, жертву поглотившим.
Меня убей не словом, а кинжалом,
А не трави своим змеиным жалом.
Я вижу, что пришёл ты убивать,
Не надо боле муки продлевать.

ГЛОСТЕР:
Нелепости подобные крича,
Во мне уже ты видишь палача?

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Что ты гонитель, в этом нет сомненья,
Я этого придерживаюсь мненья.
Кто жертву бьёт невинную мечом,
Конечно же, зовётся палачом.

ГЛОСТЕР:
Неслыханно был дерзок ваш сынок,
Вот и убил – иначе я не смог.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Когда б тебя за дерзость наказали,
До палача ты дожил бы едва ли.
Твой день рожденья сотни проклянут,
Кому ты свой показываешь кнут:
Отцы и матери, сироты и вдовицы,
Тебе от них в хоромах не укрыться.
В твой день рожденья плакала сова,
Ей вторил филин и пошла молва,
Которую несли в народ сороки,
Что народились новые пороки.
Хоть мать твоя при родах и страдала,
Но обмерла, кода вдруг увидала,
Что ты горбат и с острыми клыками,
Представь себе, как горько было маме.
Так огорченье было велико,
Что царский род загублен сорняком.
Короче….

ГЛОСТЕР:
Умри, пророк, среди своих пророчеств.
(Наносит удар ножом.)
Теперь, надеюсь, Генрих, убедился,
Зачем на этот свет я народился.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ:
Убить меня и всех, кого случится.
Прости мя мог и грешника - убийцу.

(Умирает.)

ГЛОСТЕР:
Не брызжет кровь Ланкастеров струёй,
А поглощается немедленно землёй.
Слезой кровавой истекает меч,
Который оборвал монарха речь.
Кто дому Йорков пакостей желает,
Тот красными слезами зарыдает.
Мертвец всё слышит, люди говорят,
Скажи, что я тебя отправил в ад.
(Снова наносит удар ножом.)
Не ведаю я жалости и страха,
На  мне всегда кровавая рубаха.
И правду обо мне он рассказал,
Которую от матери я знал,
Она неоднократно говорила,
Что мир вперёд ногами мне явила.
Иду ногами теми к высшей власти,
Хочу у слабаков её украсть я.
Кричали повитухи: «Горе маме!
Ребеночек горбатый и с зубами!»
Вот и кусаюсь в жизни, словно, пёс.
В мои дела не суйте лучше нос!
Но коль меня сгорбатил сам господь,
Уродство ад поможет побороть.
Нет у меня ни братьев, ни родных,
Как нет любви и жалости для них.
Не вижу в этом чувстве божества,
От этого далёк я торжества.
Мне закрывает Кларенс ныне свет,
Я ложный Эдварду поведаю секрет,
Что Кларенс хочет взять его венец,
И предреку нечастному конец.
Уже убиты Генрих и сынок,
Готовься, Кларенс, твой сегодня срок.
Пока соперников во власти убиваю,
Овечка я, а львом я быть мечтаю.
Я тело Генриха в покои отнесу,
И воплем радости округу сотрясу.

(Уходит, унося тело.)