Несостоявшийся разговор

   Зима. Ранний, начинающий по-чуть-чуть синея темнеть, предновогодний и совсем неморозный вечер. Успевший надоесть, наваливший рано в этом году снег, путает ноги, тормозит движение и утомляет. Улица, как и подобает всему городу, находясь в шаге от праздника, многолюдна, возбужденна и суетлива. Но Иван Лукич, в дань многим прожитым годам нетороплив и серьезен; в правой его руке трость, в левой  кашолка; он старомоден, давно неопрятен и, как всегда, пренебрежительно задумчив.
   – С наступающим!... Иван Лукич!... Здравствуйте! – громко, заставляя оглядеться прохожих, раздалось с дороги.
   Оживившись, Иван Лукич завертел головой и, узнав в приветствующем старого знакомого – молодого, недавно отучившегося у него студента, молча махнул занятою тростью рукой.
   Студент, перебравшись через сугроб, отряхиваясь и улыбаясь, пожал крепкую и большую руку своего, напрасно скрывающего радость от встречи, наставника.
   – А, здравствуйте голубчик, – первым заговорил Иван Лукич, – что-то Вы не заходите к нам в гости. Что там Ваши стихи, попрежнему пишете, или бросили это неблагодарное прекрасное дело? А я, признаться, успел соскучится по Вашим стихам. Ну, какие у Вас новости?
   – Я…
   – Да.  А студенты теперь не те, что при Вас были, никому ни чего не нужно, да все больше ленивы, и поговорить-то не с кем – вот в чем беда! Не то, что Ваше поколение – все как один молодцы, умницы, а какие на Вашем курсе были барышни. Да-а-а-а! Чем занимаетесь теперь? По профессии, или как и все – по торговой части?
   – Да…
   – Ну, ничего, ничего, Вы главное не бросайте писать, я помню Ваши стихи. Да, в них что-то было… И стиль и рифмы удачные. А я все также, тружусь, прививаю, так сказать. А ведь никому, ничего не надо… Да-а… Готовлюсь вот к празднеству, рыбки взял вот, ливерной двести грамм, а какие нынче в магазинах цены… Вам, молодым вдвойне труднее, семью строить надо, детушек растить. Как, семьей еще не обзавелись?
   – Ну…
   – А я и говорю: трудная жизнь. Вот раньше, разве бывало, чтобы летом такая ужасная жара была? Ну нет. А тут тебе и студенты, каждый второй балбес! А все  одно, требуют, на заслуженный отдых отпускать не хотят, трудись мол Иван Лукич, делись опытом с молодым поколением, а мы и надбавку тебе и почет, опять же. А иначе кто же? А? …  Да-а! В магазине вот, обругали подлецы, будто не видят, что заслуженый перед ними, что ж целый день мне из-за их двухсот граммов в очереди стоять, что ли? Да-а… Не те нынче люди, нет воспитания. А Вы, уважаемый, тоже смотрю с покупками, сколько, Вы говорите, у Вас детей?
   – У  меня…
   – Да-а, дети это славно, дети наше будущее, только воспитывать их по-строже надо. Вот понаприезжают из провинций, в жизни ничего-то не видел, не знает – живи да учись, все тебе, пожалуйста, а нет, туда же, спорить норовит, взгляды, права качать, а как приживется шельма, так и одно веселье на уме да девицы. А Вы, голубчик, поэзию не бросайте, на зло не бросайте. Пусть вокруг одни подлецы, и жара, говорите, Вас донимает – пусть, а Вы все равно пишите, пишите! А что нам в жизни остается, только прекрасное, так сказать… Да. Заходите к нам, не забывайте своих старых учителей. Ну, всего, всего Вам, голубчик. Прощайте. Приятно было, так сказать, пообщаться. Пора, пора.
   Подмерзший Иван Лукич, борясь с рыхлым донимающим снегом, снова заковылял в свою сторону, а студент, минуту еще постояв, посмотрев старику вослед, улыбнувшись и покачав головой, пошел в свою. В былые недолгие времена своего ученья, студент слыл разгильдяем, отчего вскоре благополучно, за неуспеваемость, и был отчислен еще с первого, как один успешного своим составом курса.

   2015 г.