Ода велосипеду

                В моём раю стоит сентябрь
                И я качу по нём велосипедом


Первого звали Горбунок. Два раза жизнь мне спас. Беленький, сама его красила нит­роэмалью в три слоя. Буду мыть и ласкать тебя, и никому не дам пугать.

Первый раз – это когда мы с Виталием Ивановичем в гараже задержались дотемна, ему после зимней спячки косточки соляркой перемывая. Горбунишке, конечно, не Виталику. Передняя ось, средняя оська, задняя ось. Цепочку моторным маслом, во втулку на подшипники – тавота напхать побольше. Туда – сюда: восьмерит переднее колесо. А почему бы ему не восьмерить, оно же переднее?

Им и стукаешься в первую очередь обо всё, что на пути встречается – об бабушек безумных, об края тротуаров, об пальмы, бамбуки и баобабы. Иногда об приятеля стукнешься, не без этого. Вот и перекашивает. Разумеется, авангарду всегда труднее всего приходится. Короче, провозились до самых сумерек.

Виталик, домой меня отправляя, строго – настрого велел ехать только по освещённым улицам. Заботливый, ёлки. Можно, конечно, было у него остаться, но как я себе представила, что он опять всю ночь приставать будет… Не. Решила ехать.

Аааа. Спрашиваете, кто такой Виталик? Обожаю оффтопики. Виталик – это дядечка такой, за которого меня замуж гнали. Дом у селИ, машина, пусть и «копейка», но ведь ездит же, дом на Мопре, от нас двадцать минут идти, частный сектор, садок вышневый биля хатки, и так далее. А то, что родная жена почему-то от него с двумя сыновьями…

Наверное, что–то он такое с ней делал, раз она не выдержла этого «чего-то» и из дома в три комнаты и огромной кухней, горячей и холодной водой, газом, электричеством, душем и удобствами переехала жить обратно к родителям в комнату в бараке. Подумаешь, всего–то нос ей до крови разбил. Всего два раза. И чё это она, а? Вот дура. Счастья своего не понимала.

Не, со мной таких процедур он не проделывал. Для этого нужно было стать его женой. Просто «любимой женщине» такие почести по рангу не полагались.

Страшно я всех замучила своих родственников своей неприкаянностью, они уже и не знали, что со мной делать. А тут в кафе сижу, над чашкой кофе скорбные гримасы корчу. То есть, сама-то я этого не вижу, а другим заметно. Задумаешься, знаете ли, о своём, о гохуашном, о несовершенстве этого мира, всё такое, а он: раз – и подсел. «У вас такое лицо, будто вы сейчас заплачете». Букетик поздних астр у бабульки купил, преподнёс. Ещё одной чашечкой кофе угостил. Ну, и всё. Ночью этого дня, разумеется, я уже у него в доме была. Дурное дело – не­хитрое.

И так он меня достал, спасу нет. Невозможно потом было от него отделаться.

Большинство так называемых «простых мужиков» слово «нет», исходящее от приятной женщины, воспринимает как «может быть». Ломается, дурёха. Ничо. Поломается, поломается, и. Особенно если уже было. Прецедент создан, всё. Назад дороги нет. Куда ты от меня денешься, коза? Козочка. …И в самом деле, куда я от него денусь? От повелителя моего…

И мама… Ой, эта мама… Потом уже, когда моё «нет» трансформировалось в трижды повторённое: «нет и никогда», что для любого нормального человека должно быть достаточным, продолжали происходить такие забавные вещи.

Открываю утром глаза в своей кровати в своей комнате на Гданцевке – надо мной Виталик нависает. - Ты как сюда вошёл? Что? Тебе мама открыла? Вот к маме. И. Иди!

Якого биса? Что за ёрш твою медь?

- Ма! Ма! Ну что это такое? Мы же не в детском саду, в самом деле! Просила же Виталика не впускать. Мама, «святая простота», в ответ блымае очима. На блатном арго подобный модус вивенди называется "впасть в несознанку". С младых ногтей наблюдаю эти её приколы. Ничего не знаю, ничего не понимаю, я такая наивная, такая доверчивая. Мне вообще пять лет. "Он позвонил в дверь – я и впустила. А шо такого?" По большому счёту за такие вещи нужно брать и сразу давать в глаз.

…"Он тебя лю - у - убит".

У гробу. У гробу у белых тапочках бАчила я такУ любОв. Если бы любил, презерватив хоть раз надел бы. Принимать душ в пиджаке. Ага. Вот и будет теперь у тебя, гурман, любитель натуральных ощущений, до конца жизни две жены: одна любимая - правая и другая вспомо­гательная - левая.  К тому же ядовитый был на редкость. За полгода встречаний два залёта. Я ему ничего даже и не говорила. Сам узнал: его знакомый меня на пороге одного медицинского заведения заметил и настучал. С цветочками пришёл, с пирожными. Про венчание что–то плёл. ЧудИло. Я против венчания ничего не имела. Против венчания с ним имела всё.

И лишь появление на горизонте Максима Яковлевича на белом коне наконец расставило всё на свои места. Между прочим, он вовсе не тупой был, этот Виталик. Когда я из Ольвии* вернулась, где мы со Шмаксом «поближе познакомились». До этого я его уже видела в доме Виннички, он был лепший друг винничкиного мужа, жил там у них в кресле и сутками о политике с Мазайцевым разговаривал и на другие умные темы. Виталик сразу от меня отвалился. Безо всяких объяснений с моей стороны. Как бабка пошептала. Я сразу всё понял, сказал он мне потом, когда я уже замуж в Киев ехала.

Ох и умница, козёл, он и к выводу пришёл. Любой, даже самый тупой дядька чувствует, занята у дамы валентность или не занята. То есть, обломится ему тут что–то или не обломится. Мы же живо - О - отные, хоть и двуногие прямоходящие.

Только когда Виталику хату у селИ спалили, мои рептилоиды поняли, до какой степени я была права, оказывая им всем стойкое сопротивление. У, какая ты была умная, говорят они мне сейчас. Может, даже му-У-у-драя. - Правильно, говорю я.

- И первое и даже второе иногда. А раньше вы этого не замечали?

Дом ему подожгли односельчане – их он тоже достал своими деструктивными выходками, неуважительным отношением к чужой собственности, склонностью к преувеличению значения собственной персоны и неискоренимой привычкой решать свои проблемы за чужой счёт. Одну только неуёмную балакучесть ему бы простили. Решающее значение сыграл Весь букет уникальных человеческих достоинств.

Взаимоотношения этого человека с реальностью сводились к следующему неразрешимому конфликту: для того, чтобы поработать, ему нужно было выпить чаю, а для того, чтобы заработать денег на покупку чая, нужно было поработать. А так как после отсидки в тюрьме за изнасилование – разумеется, она его подставила, разумеется, он от неё отбивался, она сама всё сделала, а потом ментам сдала – у него образовалась стойкая зависимость от «чифиря», на одну кружку которого уходит пачка чая, и таких кружек для плодотворной работы требовалось несколько раз в день заваривать, то размокнуть этот заколдованный круг бедному Виталику никак не удавалось. Уж он старался-старался, старался-старался – ну, никак.    

А как же с «этим»? Самым главным компонентом, спросите вы. Однажды утром, когда домой от него шла, стишок такой в голове вытанцевался в такт шагам – уйти пришлось в пять утра, невозможно было оставаться. «Ах, ты нудный, неуёмный злогребучий приставала, пихальщик – трахальщик, дрочила – похотун.» Это не потому, что фриги. Нет, это слово ко мне не имеет отношения. А когда не любишь, то. Так и получается. И двенадцать лет разницы тоже не при чём.

Он к нам припрётся, ручку к сковородке приделает –  благодарная маменька готова меня через мясорубку перекрутить, фаршем на хлеб намазать и Виталику вручить. Мужчины нет в доме потому что. Отец  уже много лет к тому времени инвалидом первой группы был после инсульта. Правая сторона парализована.

Это печальное явление – пожилая женщина в отсутствии мужчины – сильно распространено, ужас просто. Везде их вижу. И думаю. А где же их дети? Почему их детей рядом не видно? Скорее всего, все неблагодарные потомки разбежались кто куда от их маразмов. То ли это так и надо и предусмотрено природой, то ли это какое-то по счёту у нас эхо войны.

Наш дом на Оболони практически ими одними набит. Они сидят целый день на скамейках возле подъездов и постепенно сходят с ума, коротая пенсионный досуг тупым злословием. Большая часть конечно, уже, если из-за пачки гречки и банки сгущёнки они Черновецкого мэром выбрали.

Я подобной участи не боюсь, Мазайцев клятвенно обещал меня от неё избавить. И потом…Я же ещё могу кого – нибудь встретить. Ведь я же хорошая? Ну, давай же, подсказывай мне. Да? Мы же уже встретились?

Врач сказал, хорошо, что правая. Если бы по левой долбануло, сердце остановилось бы. С палочкой ходил, хромая. Да вы и сами таких людей часто на улице видите. Их много. Характерная такая походка, с приволакиванием парализованной ноги. Интересно, что после катастрофы, когда снова постепенно говорить начал, папа перешёл на украинский. Потому что это был язык его детства. Первичные файлы самые утойчивые, их труднее всего разрушить. Нужно "винду" грохать.

ВыдЭлка, шухлЯдка, оцЭто, тОбто, тОщо. А нас тогда почему на русском воспитывали? Может, украинский и не был бы мне двоюродным языком, кто знает. Я "мову" прекрасно понимаю. Но думаю-то всё равно на великом и могучем. Ты вже бачишь сны державною мовою? Какой апсюрд. И Пушкин у нас внезапно стал иностранцем. Ой, не могу. Умора. Алексанрсергеича в независимой Украине сейчас в школах проходят под тегом "Иностранная литература". Я просто в гробу переворачиваюсь.

Мне один эпизод понравился. Даёт Балаян в телевизоре интервью. И вдруг тётенька с микрофоном задаёт ему вопрос на украинском. Роман Гургенович невозмутимо отвечает на родном армянском. Она - хлоп - и мгновенно обратно на русский перешла. Супер. Наш человек Балаян. Да оно и понятно. Иначе он не снял бы ни "Бирюка" ни "Полёты".

Не знаю ни одного украинца, который бы не понимал русского языка. Наоборт сколько угодно. Так якого биса?

…Я следовала виталькиным инструкциям, пока до ул. Лермонтова не добралась. И дёрнула меня нелёгкая свернуть на свою любимую набережную. Дай, думаю, на распукающиеся ивы полюбуюсь. Та шо мне сделается, я ж не одна. На друге еду. - Правда, Горбунишка?

Горбунишка чуть слышно пискнул и слегка мотнул головой из стороны в сторону. Но – но. Хозяйке перечить? Пошёл, кому говорю. И направила малыша в сторону набережной.

А там не горит ни один фонарь. Подумаешь, я дорогу наизусть знаю. Любую колдобобину с закрытыми глазами объеду.

Вот домик одинокого администратора, вот профессорские дома, вот мост, там, на­право – Лодочная станция, но нам налево. Под сенью ивушек в цвету, качу, качу свою мечту, мечту о чём, да всё о том же, как бы мне Машу погубить. Быть может, на кол насадить? Готовь скорее прочный кол, чтобы лечить дуплистый ствол.

И эта зиму не пережила, в воду рухнула. Какие они рыхлые, бедные ивы. Пятнадцать лет – вся недолга. А ведь ещё полгода назад, осенью, на изгибе её ствола так красиво сидел огромный рыжий кот с белой манишкой, точно знал, что я его должна увидеть, проходя ми…

Тем временем горбунишка почему – то ускорил ход. Независимо от меня прибавил газу, с шага перешёл на рысь и в тот момент, когда начался галоп, я вдруг услышала за спиной топанье. Кто–то бежал за велосипедом.

Эти звуки были не очень дружелюбными. Совсем недружелюбным оно было, это топанье. Разумеется, мы с малышом одновременно припустили в карьер. Бегущий тоже. И расстоя­ние между нами стало сокращаться. Чем сильнее я нажимала на педали, тем быстрее он бежал. Страшное "бух – бух – бух" приближалось, приближалось, приближалось.

Повернув голову, посмотрела через плечо, увидела руку, которой этот пытался меня схватить за одежду – и прижалась к рулю, закрыв глаза. Вот ей Богу не вру. От ужаса. Несколько кошмарных секунд мы летели с одной скоростью, и я почувствовала запах лукочеснОка, которым некто обдавал мне спину. А потом мы с Горбунком оторвались. Но я продолжала изо всех сил крутить педали. Боже! Колени мои, кажется, к самым ушам взлетали! Годичный запас адреналина был уже в крови. Сердце выпрыгивало, шея онемела, в ушах пищало, ладони взмокли.

На одном дыхании мы пронеслись до конца аллеи, перемахнули через второй мост, чуть не сбив кошку – она покрутила нам вслед лапой у виска – и, зажав Горбунка под мыш­кой, в два прыжка я взлетела к себе на второй этаж, заскочила в квартиру. Как открыла замок ключом - не помню.

А там мама на кухне, плита горит, картошка жарится.

- Ты чо така захекана?

Хэх, хэх, хэх. Не знаю, минут двадцать прошло, наверное, пока дыхание восстановилось.

Рассказала. Знаете, что она у меня спросила?

- Так чего он от тебя хотел?

Хотел спросить, который час! Ёкелемене! Так я вернусь, узнаю, да? Может, он с добрыми намерениями за мной гнался, зря человека обидела?

На следующей неделе под тем же мостом в речке нашли молодую женщину с утюгом, шнур обмотан вокруг шеи. Она несла, тоже уже по темноте, утюг своей матери. Жили они в разных домах, но в одном районе. У старой маразматички свой перегорел, а ей приспичило в половине одиннадцатого ночи что–то погладить. Предполагаю, ос­татки извилин в голове. Они ей явно мешали. Дочь оказалась послушной.

Я Мазайцеву за рюмкой чаю когда–то сказала: « А хорошо бы всех женщин, достигших климактерия, собирать в один большой мешок и сбрасывать в Чёрное море с самого крутого обрыва ЮБК.» Он расхохотался – «Это ты себя имеешь в виду»? Пришлось уточнить: «Таких, которые не прошли тест Ай Кью. С результатами ниже восьмидесяти».

– То есть в себе ты не сомневаешься?

- Ой, не знаю. С одной стороны вроде нет. А с другой. Кто даст гарантию? Слушай, будь другом, а? Пообещай, дай самое честное - пречестное слово. Если заметишь, что я в деменцию стала погружаться, выкопай дедушкин парабеллум и пристрели меня без промедления. Хорошо? Я тебе план–схему нарисую, где он закопан.

Кажется, пряморожского потрошителя тогда поймали. Да сейчас это уже неважно. Давно всё было и быльём поросло. Я ж про велосипед.

Малютка мой, хоть он и с маленькими колёсиками и Десёнкой был рожден, вон на какие подвиги оказался способен. Причём категорически настаиваю – он действительно Первый услышал топот и начал быстрее крутить педалями сам, вне моей воли и сознания. Потому что я оторвалась от своих грёз в самый разгар происходящего – когда услышала, как этот пыхтит и топает сзади, мы неслись уже с максимальной скоростью. Горбунишка меня поставили перед фактом. Тот, кто близко сталкивался с велосипедами, поймёт, о чём я говорю. Эти колесатые ребята иногда такие фортели выкидывают, ни в сказке сказать, ни словом описать.

Второй раз уже летом. Едем мы, как обычно, по нашей любимой набережной, ни­кого не трогаем; ласточки пищат, люди гуляют, ребёнки носятся, собачучеры нужду справляют там – сям, мурмуркотики опять же по веткам за воробьями прыгают, одним словом, всё прекрасно в этом лучшем из миров, народ жирует.

И вдруг издалека показываются два луча: свет фар машины. Кто это по пешеходной зоне на механите** вздумал разъезжать, интересненькое дело? Придурок какой – нибудь, наверное. И точно, придурок, потому что фары приближаются не ровно, как у обычного автомобиля, а рывками и дрыгаясь влево – вправо. На всякий случай перебираюсь поближе к бровке дороги, мало ли чего, уступи дураку. Золотое правило движения.

Вижу: белая "копейка", вихляя и задом и передом, рваными скачками к нам приближается. Динамика её движения больше напоминала взбесившуюся лягушку, а не колёсный механизм. На колёсах, судя по всему, был тот, кто сидел за рулём. Или на чём - нибудь поинтересней, уж не знаю.

Я, собственно, и не заволновалась; места хватало разминуться.

"Транспортное средство", завидев нас, явственно прибавило скорости. Оппаньки. Хорошенькое дело. Неожиданное развитие событий. Что бы это значило? Испугаться, что ли?

...Горбунок ойкнул и совершил боковой прыжок через бордюр по параболе к стволу вяза, больно стукнув меня лбом о кору. Одновременно мимо проскакала белая машина, обдав горячим воздухом. Она почти чиркнула по штанине. Касания не было, но счёт шёл в сантиметрах. И понеслась дальше.

Мы оба повернули голову в изумлении, провожая свою несостоявшуюся смерть восхищёнными взглядами. Бомба, начинённая навозом, удалялась по направлению к повороту. Через несколько секунд оттуда донеслось очень громкое «Буууууум!», наложившееся на чудовищное «Хрясь». Адское устройство врезалось в ступени подвесного моста со звуком разорвавшегося авиаснаряда. Повалил дым, туда побежали люди. Пожав плечами, мы поехали дальше. Настроение сделалось задумчивым.

К чему веду-то? Не отпрыгни Буня в траву через бордюр, у меня не было бы возможности рас­сказать эту историю. И снова – вот век свободы не видать – он сделал это самостоятельно. Взвился в воздух вместе со мной и преодолел семьдесят сантиметров вправо безо всякого моего участия. Хотите верьте, хотите нет.

Потом был Буцефал, он благополучно состарился и отошёл в мир иной. Потом Росинант, его украли. У этого, с которым я сейчас, пока нет имени. Возможно, и не будет. Я всё-таки, что бы там ни говорили злопыхатели, взрослею, и сентиментальные детские повадки - такие, к примеру, как давать имена своим велосипедам - постепенно меня оставляют. Мне уже пятнадцать. Или даже все восемнадцать. Иногда по утрам бывает и шестьдесят, но такое нечасто.

…Нажимаю на педали чуть крепче, после того, как по левую руку отмелькали красные дома с лиловыми крышами. Я люблю кататься по районам, построенным после войны пленными немцами. Эти уютные двухэтажные домики с четырёхскатными крышами - редкие в нашем чудовищном городе оазисы человеческого жилья, возле которых приятно находится. ...Вот, сейчас, после трамвайной остановки «Такой–то» уклон в сторону Города. Можно не сдерживать поводья. Буня, услышав мои мысли, грызёт удила, машет хвостом и прядёт ушами. Ладно. Уговорил.

- Ну, милый, давай!

И милый даёт. Деревья справа сливаются в одну сизо – зелёную полосу, ветер поднимает волосы надо лбом и свистит в ушах. Четыре круглых и сто лохматых, вот здесь аккуратней – решётка водостока, а вот здесь можно всё, недавно залатали. Тут вильнём - осколок кирпича. И в этом месте. Вот оно. Вот оно. Вот оно. Взлетаем!

...Два ангела на двух велосипедах, любовь моя и молодость моя.

...Не хочу идти я в школу, не пойду, штаны надела и, насвистывая «Друга»* побрела вес­ной в парк Правды***.

В парке голуби ворчали о любви была их песня. Ха, любовь, что за банальность, тривиальнейшая штука. Я сидела над обрывом очень долго, но собака, глупая, как наша Гуска*** тявканьем своим спугнула мою музу.

Я удрала от визжащей гадкой шавки. Взрывы крыльев голубиных стали музыкой моею. Знаете, какого цвета дикий голубь?***

- Я видала. Бежевый с сиреневою. А подкрылья голубые.

И, пожалуйста, не надо приплетать сюда «любовь». После шума ветра в крыльях человеческие речи. Всё равно, что скрип шарманки рядом с лунною сонатой.

Просто я не знаю, что тогда было надо мною.

Небо.

Или твои глаза.

Вот и всё. Скатились. Эти бесконечные миги скоростного пролёта по длинной дороге с сильным наклоном имеют странное свойство – вдруг на мгновение чудится, что на­конец понял самое главное. Что смерти нет. И что когда она придёт, то всё будет именно так:

Свист ветра.

Цветные пятна.

Густая пустота.

Пониманье непониманья.

               

                ///\\\///\\\///\\\///\\\///\\\


* Ольвия – название античного города, который находится в Николаевской области Украины. Археологический объект.

** Механит – «автомобиль» на иврите.

*** Гуска – имя нашей классной руководительницы для внутреннего употребления.

**** Кольчатая горлица - порода дикого голубя. Взлетает с характерным звуком "Фрррр" + свист.

**** "Песня о друге"* - известный в своё время хит В.Высоцкого к кинофильму "Вертикаль". Первая строка: "Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так."

***** Парк имени газеты "Правда"* - одно из самых живописных мест Прямого Рога, промышленного города на юго-востоке Украины.


©Моя сестра Жаба