Рассказ Проклятый Старый Дом

Рассказ написан на основе одноименной песни группы «Король и шут», которая вдохновила меня перенести описанные события на бумагу, развернув эту историю на несколько страниц…


Неторопливо шаркая, старик на ощупь огибал разломанную в щепы мебель. Скудные лучи зимнего солнца, едва пробиваясь сквозь рассохшиеся, плотно закрытые ставни, служили для него единственным ориентиром во мраке стылой комнаты.
Ухватившись за щербатую, сгнившую до основания, бревенчатую стену, он надсадно закашлял. Чудом устояв на подкосившихся ногах, старец, посильнее укутавшись в рваный ватник, двинулся дальше. Его вели вперед лишь полустертые воспоминания о том, что где-то на дальней полке ютился огарок свечи, который сумеет разогнать порядком надоевший мрак и хоть как-то согреет намертво замерзшие ладони.
Чувствуя, как острые щепы впиваются в голые стопы, он продолжал идти, не видя ничего кроме густой тьмы и нескольких тонких лучиков солнца, которых едва хватало, чтобы узреть нечеткие очертания громоздкого проломленного в центре стола.
Найти единственное светило было не суждено – в дверь настойчиво постучали.
 Старик, чертыхнувшись, сменил маршрут, направляясь в сторону едва различимого на фоне стены дверного проема. Осторожно нащупав косяк, он прошел в другую комнату. Здесь было чуточку светлее, уютнее. Во мраке угадывался скелет полуразобранной русской печи – хоть какой-то намек на домашний очаг…
- Слышь, дед! Дверь открой! Поговорить надо! – Голос из-за запертой двери был груб, жесток, но, казалось, под этой оболочкой кроются нотки смирения и боли; что-то очень странное происходило в душе этого человека, ибо далеко не каждый способен преодолеть страх и десятки мифов, чтобы, пробравшись через старый парк, оказаться на пороге убогого покосившегося дома и так непочтенно рваться в его обитель.
- Что надо? – Старик подошел вплотную к двери, не торопясь отворять засов. Его не пугал рвущийся вовнутрь человек; он не страшился того, что открыв дверь, увидит наставленный на себя обрез, нет, он боялся, что привыкшие ко мраку глаза не выдержат яркого солнечного света и ослепнут. В темноте глаза ни к чему – так говорят многие, однако, и у крота есть зрение, пусть и плохое, но есть. А человек – не крот и не может безвылазно сидеть под землей, в темноте.
- Разговор к тебе есть! Дверь открой – поговорим. – Другой, менее злобный голос прозвучал из-за двери. Старик нахмурился, решаясь. За запертой дверью как минимум двое и договориться с ними будет очень сложно.
- Открываю, - старик снял засов, отворяя дверь гостям.
Яркий нестерпимый свет больно резанул по сетчатке. Слепо щурясь, старец прятал глаза за воротом ватника, не видя при этом своих собеседников.
***
Представший взору старик поражал привыкшее к уродству воображение…
Седые, неухоженные патлы невзрачным комом спускались до плеч. Черное то ли от грязи то ли от болезней лицо, выглядывающее из-за забрызганной кровью, свалявшейся бороды, хранило на себе мириады морщин и флегматических пятен. Потрескавшиеся до мяса ладони со скрюченными, почти не движущимися разодранными в кровь, пальцами, безустанно кровоточили, оставляя дорожки размытой грязи на огрубевшей в камень коже. Ватник, словно рванный сворой собак, был еще влажен от недавней рвоты, а свисающая лохмотьями черная вата едва ли выделялась на фоне сгнившей, запревшей ткани. Зимние кальсоны, будучи не в лучшем состоянии, чем ватник, вряд ли могли греть тело в такие суровые январские морозы. Как еще старик не окоченел в такие морозы?
- Ну и одичал ты, дед. – Стоящий поодаль мужчина в полушубке с презрением осмотрел невзрачную, сутулящуюся старческую фигуру.
Сжатый в руке топор как-то сам опустился; бушующая в душе ненависть и злоба утихли. Ни он, ни стоящий рядом со стариком брат, не могли представить, что ненавистная всеми, проклятая небесами тварь была столь немощной. Неужели этот полуживой старик мог поголовно вырезать чуть ли не всю улицу стоящей неподалеку деревеньки?
- Х-холодно. – Старца била дрожь. Кутаясь в ватник, он, едва переступив порог, замер, не по-человечьи поскуливая от раздирающего глаза света.
- Три дня назад кто-то домов десять вырезал подчистую. Говорят, тебя видели, как ты ночью по улице шатался… с косарем… - Мужчины вступили на скрипучее крыльцо, замерев в полуметре от старца. – Не ты это, дед?.. А то наслышаны мы о тебе, думаем, и вправду ты. Нам такое соседство ни к чему. Как разнесем твой сарай по бревнам – вдруг и Господь смилостивится да выдаст нам эту мразь…
- Дом тронешь – вся деревня вымрет через неделю, оставишь – может и смилостивится Бог ваш… а может и нет… - Старец усмехнулся. Голос его был ровен, спокоен и тверд, словно и не было прожитых в одиночестве лет, удушающего кашля, болезней. Словно это был не доживающий последние года старик, а сам дьявол, ибо то спокойствие, с которым он говорил, пугало до дрожи в коленях.
- Что?! Что ты сказал?! – Оба мужчины сорвались с места, сокращая дистанцию до старца. Отвращение и жалость пришли позже. Сейчас же, они видели перед собой лишь бездушную тварь. Швырнув тело старика вглубь дома, они шагнули следом. Гнилые половицы ломались под тяжестью двух массивных тел, однако это не могло их остановить.
- Пошли вон!!! – Старик взревел, с трудом поднялся с пола, надвигаясь на вошедших незваных гостей. Шел он в тени – свет солнца не так глубоко пробился в дом. – Мои глаза ослепли! Из-за вас!!! Дом – это последнее, что у меня осталось. И вы врываетесь в него, крушите все! Пошли вон!
Шагнув в свет, он встал перед взором мужчин с залитыми кровью, пустыми глазницами… Солнце оказалось гораздо коварнее, чем от него ожидали – оно не выжгло сетчатку, нет, оно просто выжрало ему глазные яблоки… Он плакал. Без слез. Была лишь кровь, которая оставляла жуткие разводы на грязных впавших щеках.
Было страшно. По-настоящему страшно… Мышцы сковало, сердце забилось медленнее. Они пятились назад. Что оставалось в этом случае? Молиться? Они молились, ибо человек, ни во что не веря, в Бога верить обязан.
- Мы уйдем, дед… уйдем… И про тебя забудем… только и ты к нам дорогу забудь… Тогда и тревожить тебя не станем.
Казалось, им никогда не достигнуть порога, однако, переступив его, они еще долго смотрели на замершего в дверном проеме старика. Пустые глазницы с какой-то тоской смотрели на них. Словно это был осмысленный взгляд…
Они ушли, и старик, захлопнув дверь, нащупал во мраке старую, прогнившую лавку, усаживаясь на нее. Закрыв лицо ладонями, он разрыдался в голос… без слез… кровью…
***
- Уже с полгода старика не видать. Не помер часом? Как бы какие падальщики не наведались. Приноровятся ведь – весь скот сожрут… Проведать его надо.
- Он из дома-то выходит пару раз за год – чего удивляться? Сидит себе, падаль из погреба жрет… Неудивительно, что ослеп, когда к нему наши последний раз наведывались. Толкнули, а тот взял да глянул на солнце. Пару секунд хватило, чтобы глаз лишиться. Ты вот представь: месяцами солнца вообще не видеть! Не удивительно, что глаза потерял… Даже жалко как-то деда. Получается, зря его обвиняли, раз убийцу нашли. Врали значит, что видели его. Говорят, орал он там с месяц, все никак не мог смириться, что глазницы пустые… Давай-ка его проведаем? Мало ли…
- Страшно, а надо. Заглянем как он там – и до следующей зимы можно забыть, если сам не вылезет в деревню, чтобы запасы провианта пополнить.
Старый парк даже летом был черен и стар. Стоящий в его глубине покосившийся дом не исходил гостеприимством, пугая проходящих мимо путников.
Было жутко находиться вблизи него. От прогнивших бревенчатых стен веяло могильным холодом и одиночеством.
Они стучали в дверь – долго и настойчиво. Но все было тщетно. Отчаяния не было, было лишь какое-то недоумение и страх, который испытывал всякий кто был здесь.
- Обычно он открывал.
- Помер похоже… Дом бы вскрыть да не охота. А похоронить надо, а то не по-людски получается.
- Двери и окна заколотим – и черт с ним. Считай похоронили… Только нужно объявить всем, что дед помер, да доски найти.
- Обратно в деревню пойдем?
- Да, пошли. Быстрее закончим и забудем про него.
***
…Стук топоров, ропот десятка мужских голосов… Нет, не показалось… Старик поднялся с сооруженного на полу лежака. Напряженно вслушиваясь, он все никак не мог понять происходящее.
- Неужели.
Старик вскочил на ноги, вслепую бросаясь к двери. Налетев всей массой на стол, он отшатнулся к стене, борясь с внезапно накатившей болью. Не останавливаясь и на секунду, старец полусогнутым спешно брел вперед, к выходу.
Дверь, судя по звукам, была совсем рядом – каких-то пару метров… увы… Проломившаяся скрипучая половица поглотила по голень ногу старика, от чего тот, слепо хватаясь руками в поисках какой-либо опоры, рухнул на пол, нещадно приложившись об порог.
Рассудок помутнел, и старик провалился в небытие…
***
Пробудившись, старец еще долго лежал на полу, не имея возможности высвободить ногу. Когда же ему это удалось, он уселся на пороге, опершись спиной на дверь. Нащупав липкую от крови, разорванную острыми щепами, ногу, старец скорчился, с трудом поднимаясь.
Практически не опираясь на раненную конечность, он схватился за дверную ручку, пытаясь открыть намертво прибитую дверь. Тщетно…
Загнанно мечась по дому, старец с угасающей надеждой натыкался лишь на наглухо забитые окна и двери…
Полузвериный вопль отчаяния сумел вырваться за пределы дома, разносясь над парком, рождая новые легенды о поселившемся внутри дома призраке…
***
Шли года. Все менялось, а дом так и стоял среди заброшенного парка. День за днем живущий внутри старик, не имея никакого инструмента, пытался вырваться из дома. Последние крохи еды уже давно закончились. Обессилев, он орал, молил о помощи, особенно в те моменты, когда прямо под окном, в полуметре от него, проходили люди. Услышав его, они мчались прочь и больше никогда не возвращались назад.
Страшно жить погребенным, имея всего лишь две мечты: вырваться, наконец, из этого дома, и вкусить хоть какую-то еду…