Корни. Варя. Глава 9

 
          После разговора с Андреем по поводу Вари, Софья слегла… Её в последнее время всё чаще и чаще замиравшее сердце (диагноз придуманный ею в один из таких приступов) отказывалось биться совсем… Она не помнила как закончился тот разговор, к чему они пришли, если вообще пришли, в результате оного… Единственно, что осталось стоять перед глазами, это перекошенный в каком-то зверином оскале рот и совершенно (абсолютная уверенность в том!) ненормальный взгляд сошедшего с ума человека… Таким, каким он предстал перед нею в тот вечер, она его не знала и не хотела знать впредь… Этот человек, потрясающий вверх поднятыми в порывах ярости и бешенства руками и разбрызгивающий во все стороны капли ядовитой, в чём она не сомневалась, слюны, не мог быть её любящим, всегда таким заботливым и оберегающим свою семью от даже самых мельчайших неприятностей, Андреем… Она не узнавала этого человека и отказывалась верить в то, что всё-таки это он… Да, Варя ослушалась, посмела пойти против (а, собственно, чего?), но она не перестала из-за этого быть ему дочерью! Да, она бывает и резка, и упряма… но, разве, мы сами так уж всегда правы? Как он мог напрочь забыть про это? Откуда в его лексиконе столько грубых, беспощадных и грязных слов, после которых грешно тем же ртом откусить кусок хлеба?

          - А, разве, мы с тобою послушались родителей, когда выбрали друг друга? - пыталась она вставить слово в защиту детей – Не слишком ли быстро, дорогой мой, ты забыл про это? Но, ведь, есть ещё кому, кроме меня, напомнить тебе – жива моя матушка… Не желаешь съездить, проведать любимую тёщу как любящий и заботливый зять? Отчего же? Она быстро прояснит тебе мозги, расскажет, что ты сделал с судьбою её ненаглядной Сонечки…

          - И до сих пор жалею о своём выборе! – внезапно и неожиданно зло, в порыве захлестнувшей его разум ярости (как пыталась она перед собой оправдывать мужа) не сказал, а выплюнул ей в лицо страшные слова… И дальше всё… темнота, которую совсем не хотелось покидать…

          Очнулась она через сутки… У кровати сидела, держа её за руку Варя, за спиной которой стоял перепуганный и сразу постаревший муж…

          - Привет! – еле слышно произнесла она – А вот и я! Как вы тут? Как вы тут без меня? - и снова провалилась в затягивающую, быстро вращающуюся воронку тьмы, даже не пытаясь хоть что-то предпринять… остаться…

          В другой раз ей просто пришлось открыть глаза от нестерпимой боли в руке…

          - Что такое? Почему мне так больно?

          Совершенно незнакомый мужчина средних лет с аккуратно подстриженной бородкой и в пенсне без проблеска улыбки сделал заключение, предварительно положив шприц на столик у кровати:

          - Больно, говорите, мадам? Хорошо-с! Больно, значит, живы!

          - Кто вы и где Андрей с Варей?

          - А я их прогнал прочь! Нечего им тут делать возле вашей постели! Абсолютно нечего! Это вам не полезно, да-с! Не полезно! Только положительные эмоции натощак и после еды! Слышите меня?

          - А… вы - доктор! – сообразила, наконец, Софья.

          - Доктор! Конечно, доктор! И притом самый лучший во всей России, хоть она про это и не знает!

          - Кто не знает? Россия?

          - Да-с, матушка! Именно-с! Лучшее меня просто не бывает!

          - Как, как? Лучшее? Занимательно изъясняетесь, должна я вам сказать… -
 
          - А! Заметили? Значит, вернулись из своего путешествия… Ну, и как оно там?

          - Где? – не поняла она его…

          - Да вот там, откуда вы так упорно не желали возвращаться…
Ну-с! А теперь спать! Спать, спать и ещё раз спать… Сон – лучшее для вас лекарство! Спать, спать!» Но Софья уже и без его уговоров погрузилась во что-то, что значительно отличалось от того места, откуда, по словам доктора, вернулась на краткий миг, что был потрачен на бессмысленный и беспредметный, по её мнению, разговор…

          Спустя три месяца…

          Хоронили Софью Иппатьевну всеми Лучиками… Мужики всю дорогу до погоста несли гроб с её телом на руках, сменяя друг друга не от того, что так тяжела была эта ноша, а потому, что каждому хотелось пусть вот так убого попрощаться с нею.

          Но и перед лицом такой страшной для обоих трагедии дочь и отец не протянули друг другу руки в знак примирения, напротив, пропасть, что однажды пролегла между этими людьми только углубилась и расширилась, достигнув тех границ, когда уже кто кого…

          Сорок дней после смерти матери Варвара не выходила из дому. Сорок дней не виделась с Николаем… За все сорок дней едва ли сказала и сотой части от этого числа слов некогда обожаемому своему батюшке, а теперь лютому, ненавистному врагу, упади который на её глазах, не протянула бы руки помощи… перешагнула бы и пошла дальше…

          Но и он платил ей той-же самой монетой. Даже случайно встретившись в каком-нибудь тесном коридоре, старался брезгливо отодвинуться как можно дальше, на сколько позволяло помещение, словно боялся испачкать свой, отныне только чёрный, сюртук...

          Но однажды он твёрдо и решительно распахнув дверь её комнаты, переступил через порог, заставив тем самым дочь вздрогнуть от неожиданности…

          - Чему обязана? - сухо осведомилась она.

          - Должен уверить тебя в том, что и мне не доставляет никакого удовольствия общение с тобой, убийцей собственной матери…

          - Пардон! Упрёки не по адресу! Прежде всего вам бы следовало подойти к зеркалу, в котором вы непременно увидите того человека, который сделал это…

          - Замолчи немедленно! – вспылил было отец, но потом ценой неимоверных усилий (и этого не смогла бы отрицать даже Варя) взял себя в руки и продолжал – Я не прошу, а требую, чтобы ты выслушала меня сейчас! Единственно, что со своей стороны смогу тебе обещать, что впредь не стану докучать, навязывая своё общество! Вот в этом будь уверена! Мне, так же, как и тебе, неприятно находиться рядом с тобою, неприятно даже слышать твой голос. Так вот, позволю себе продолжить то, зачем, собственно, пришёл... Как твой отец и опекун я выбрал тебе мужа. Я имею полное право как на это, так и на то, чтобы даже не называть имя того человека, который согласился, подчёркиваю – согласился, взять тебя женою своему сыну. Но я не настолько жесток и бессердечен, как тебе хочется обо мне думать!

          - Я никак вообще о вас с некоторых пор не думаю! - перебила пафосную речь отца Варя.

          - Я вновь приказываю тебе закрыть рот и молча слушать! Поняла ты меня или нет? – закричал, уже не сдерживая себя Андрей Макарович – Не выводи меня из терпения своим несносным поведением и высказываниями! Так вот… - продолжил он спустя минуту, не спуская с неё глаз – Твоим мужем будет Тихон, сын кладовщика Петра Демидовича!

          - Кто?! Этот коротышка? Да он в кармане моего сарафана поместится вместе со шпагою своею! И кто только мог додуматься до того, чтобы в офицеры-то его принять? Нет! И ещё раз, нет! Если вы не хотите отдать меня за Николая, то я согласна освободить вас от своего присутствия в этом опостылевшем мне доме уйдя в монастырь и приняв там постриг… Матушка Софрония согласна, вот от неё письмо, и ждёт меня через неделю…

          - Через неделю ты будешь замужем за Тихоном Петровичем Головиным! Советую примириться с этой мыслью и моим твёрдым решением. Не самая плохая участь, смею заметить, учитывая то, что все в округе знают какой у тебя характер…

          - Все в округе любят и жалеют меня, в отличие от вас, отца родного… Вы слепец, жалкий слепец, если не видите этого… Что будет с Колей?

          - С каким ещё Колей? А… со щенком этим неблагодарным… Ничего… Совсем ничего… Я просто перевёл его в свинопасы… пока… Ты слышишь меня? Пока… И ещё вот что: сбежать даже не пытайся, дочь моя! Вокруг и день и ночь будет выставлена охрана… Из дома ни ногой. Приданное соберёшь себе сама. Что посчитаешь нужным, то и бери – в этом никакого запрета тебе не будет!
Итак: дело решённое! Через неделю под венец!