Пытка пятницей

*   *   *   *   *

Я попросил коллегу, чтобы она не волновалась. На что она сказала, что не в коей мере не волнуется, ибо сегодня пятница. Сколько книг написано о пятнице, сколько песенок спето. Это день средоточия духовной энергии. Люди копят ее всю неделю, чтобы излить свою животворную силу на сумеречных центральных улицах  города. В пятницу люди говорят громче. Утром ходят быстрее чем в среднем, а вечером - медленнее.
Проходя мимо Конюшенной площади, в прошлом притоне жизни в стиле глэм-панк-гоп-рок, с его заведениями в духе Ахтунг-Бэйби, Мот или даже Дюна, ныне понимаешь, что жизнь терпит всеобщую глобализацию и гламуризацию. Дюна была прекрасным местом, открытым в 2007 году филологом из восточной германии, жена которого была фотографом-любителем. Он преподавал в Гете-Институте, этом очаге официальной немецкой культуры в Санкт-Петербурге, но креативное свое “я”, панковские восточно-германские корни реализовал в этом чудесном месте в углу двора таксопарка, просмоленного маслами настолько, что как говорится, и жить в нем нельзя и снести его нельзя. Дюна представляла собой идеальный пляжный песок, привнесенный сюда с финского залива покрытой разного рода увеселениями, как гамак, игра в кубики, костер, шезлонги, в маленьком баре разливали воды и пиво, а уборная на высоком пьедестале и вовсе – отдельное openair-приключение, где звуковое сообщение между кабинами сливает все звуки полов воедино. За дощатой стеной субтильной загородки стояла оранжевая разукрашенная корова. Все было сделано с изобретательным вкусом. Теперь же силы жирного буржуазного зла отняли эти пространства у фотографов-любителей и музыкантов, подарив их людям более рассудительным.
Итак, проходя мимо сияющих лаком автомобильной выставки (прим. Это выражение принадлежит Стасу Мышкину, работавшему в доме Зингера) Люди выпадают с наспех сколоченных террасс трех заведений для новой русской молодежи – “ВЕСНА”, “22-13”, “Барбареско” и “Новое место”. Проход столь узок, что человек с велосипедом едва ли разойдется в покрытым бриолином, переросшим своего отца парубком, в модной мятой бобе с шатающейся блондиночкой на каблучках, ноги которой подкашиваются от неустойчивости ее субтильного телосложения, а любой порыв ветра способен пошатнуть ее благосостояние, а посему она некогда и никуда не перемещается без подруги или кавалера. Тепло и жар работающих двигателей припаркованных ландолетов,  орошают Вас избытками жизненной энергии своих хозяев. (Привычка покидать автомобиль на час или 2 с работающим мотором – это новая мода 2011 года ). В соломенных креслах террасы нежатся сильно накрахмаленные девушки, которые и в 20 и в 40 хотят выглядеть как 30-летние, что обоим с успехом удается, ибо это тот предельный детородный возраст, когда тело женщины, все переполненное живыми соками, лопается от желания воплотиться в нечто следующее. Тело именно 30-летней женщины полно сигналов доступности для 40-летних мужчин, что делает это заведение колоссальной здравницей красоты и потенции семьи.
За одним из столов наблюдались 5 прекрасно убранных загорелых дев определенного возраста, которые извивались странным кокетством перед подругами. Платья, бусы, загар, все выдавало в них дыхание летнего пятничного вечера. Чем женщина старше, тем более изысканно она одевается. На подлинно изящный импозантный гардероб не способны 20- летние, не всегда 30-летние, но часто именно девушки к 35 годам, когда годы опыта психологического воздействия на мужчин тех или иных вечерних нарядов делает их подлинными виртуозами нового урбанистического искусства современной женщины – просто в любой ситуации независимо от времени года и суток оставаться красивыми. И этого достаточно вполне. Все остальное – задача мужчины. Женщина, по словам Кнурова и Выживатова – это бриллиант, требующий изящной оправы и хорошего ювелира.
Проходя чуть далее, Вы увидите столик с четырьмя загорелыми мужчинами, гавайские рыбашки, короткие брюки Капри на загорелых плечах и ногах, бурые руки, налитые кровью из джима, все указывает на детородность и их возраста. Но что они вчетвером? Переросшие успешнейшие юноши своего времени, еще не разместившие свои капиталы наилучшим образом, но находящиеся в поисках красивой площадки для сего действа и как бестолково они проводят свои лучшие дни? И тотчас же в воображении, перегретом июльским солнцем рождается сладкая сцена объединения этих чудесных столов, от которой ровно через 9 Петербургских месяцев народятся крепкие красивые огромные ребятишки, их первенцы. Как красива пятница в предположении такого финала и как бесполезна и декоративна, беспола, неразумна и неприродна она в предвкушении иного. Люди созданы для бесконечности своего продолжения, что реализуется в детях. Жизнь же ради самого себя из неизбежности, поневоле или из твердых убеждений есть лишь природная слабость и неспособность продолжить свой род человеческий. А скорее всего так и случилось. Ибо для эгоиста эго превыше всего, а сознание, что Вы не всегда сможете зарезервировать этот столик еще во вторник, чтобы нежится в нем на веранде всю пятницу, может ввергнуть кого угодно из них в сметение.
Пятница могла бы стать спасением для нашего генофонда. А провести этот вечер в офисе в пыльном промышленном районе стало бы подлинной пыткой для светского человека. Ибо городская светская жизнь именно в этот день сливается в невероятный бурлящий шейк, где столица сливается с провинцией и старожилами, где разница полов, социальных сословий, словно полярный электрический заряд осеняет городские равнины феерверками разрядов, встреч контрастно разных людей - библиотекарей со стриптизершами, кухарок с купцами, филологов и лингвисток с глухими драчунами, шоферов и рыбаков  с экологами, рельсоукладчиков со специалистами по бабочкам и иным насекомым. И чем больше контраст, непонимание и различие религиозных конфессий, тем ярче всякий раз встреча и ее исход и пусть этот день повторяется каждые семь дней, его ждут больше чем свой день рождения. Его ждут как день выхода космической энергии, пришедшей за прошлые 6 дней, это – “день растворения мира”. Люди нуждаются в саморазрушении, деструкции, так как в любом человеке есть два вида энергии – конструктивная, далее КЭ и деструктивная, далее ДЭ. В детстве мальчик обладает исключительно деструктивной энергией, но с первыми годами появляется талант строить из кубиков, собирать конструктор, колотить табуреты и это зарождает основы рукоделия и открывает таланты и профессию. Однако ловушка раннего труда страшна тем, что ребенок не успел выпустить свою деструктивную энергию, а уже “запустил лапу в закрома” конструктивной.. На всю жизнь каждой личность уготовлено 2 громадных сосуда с потенциальной конструктивной и деструктивной энергией. Эти сосуды пополняются сном и приемом пищи. Каждый из нас имеет определенный запал в различных пропорциях. Но в большинстве случаев природа распорядилась так, что способность вырабатывать ДЭ возникает раньше, она смещена к возрасту 10-30 лет, а килокаллории конструктивной энергии мы способны сгенерировать в 25-50 лет, после чего генерация начинает затухать.
Но это так, только если мы правильно и вовремя расходуем накопившиеся сорта нашей энергии. Классический молодой арт-активист затухает к 30-35 годам, так как он сполна насладился диструктивом, ломанием пианино и гитар и вовремя потратил свою ДЭ, после чего в течение 5 лет человек меняется до неузнаваемости, обзаводится Семьей, детьми, строящейся банькой, подержанным универсалом, парой кредитов и интересной скучной работой. Личность потухает, он что называется “набесился”. Периодически возникают флуктуации потока КЭ в пользу ДЭ, но это лишь частности, в основном человек социализируется и становится примерным семьянином и мещанином с глубокими арт-корнями. Это самый безопасный для общества тип истории расходования энергии.
Ибо есть другой тип -  ребенок вырастает, избегает дискотек, баров и гаражей с  бас-гитарой, и энергия деструкции копится, не получая своевременного выхода на волю, возвращения обратно в космос. Возникает дисбаланс энергии в пользу растраты КЭ прежде ДЭ. Однако порадоксом является то, что ранние траты КЭ стимулируют генерацию как еще большего и КЭ и ДЭ, которая продолжает как-бы архивироваться и складироваться как порошок, неразведенный пищей, свободным временем и сном словно напиток “Юппи” - водой. Но правда в том, что это не порошок, это – порох! Мало помалу “ботаник” достигает успеха и трансформирует внутреннюю КЭ во внешние блага. Однако ДЭ забыта, она копится… Самое опасное для такого знайки – сделать ошибку в своей карьере, разочароваться в своих ценностях, успехе, таланте, судьбе, так как с каждым годом индивидуум возносится на гигантскую скалу растущего потенциала ДЭ, рядом с гигантской впадиной рано растраченной КЭ.
Это опасно страшным падением. Любой неуспех, срыв, депрессия, прерывание стиля жизни или ее ритма, поездка на родину или всплеск воспоминаний, звонок набесившемуся другу или вид красных спортивных мотоциклов на улице может вывести ботаника из равновесия. Это опасно. И чем позже это произойдет, тем опаснее. К человеку приходит понимание, что жизнь прожита зря. В кулуарах пыльных библиотек, в кримпленовых штанах со стрелками и очках с толстыми линзами, в воспоминаниях о несбывшихся мечтах о неслучившемся человек понимает что ничего увидел, ничего не почувствовал, ничего не познал. Человек меняет гардероб, вставляет голубые контактные линзы, обзаводится холостяцкой квартирой, ярко-красной спортивной машиной или мотоциклом и абонементом фитнесс-клуба. Просыпается непознанный гигантский многолетний спящий вулкан несублимированной сексуальной энергии юности. Энергии, которая могла быть в диком ритме растрачена на благо будущего созидания, успокоения зрелости , семьи и спокойной старости. Но этому теперь не быть. Теперь эта ДЭ уйдет в космос с удвоенной силой. Ночи в дороге в поисках приключений, клубные тусовки престарелых мужланов с радостью примут его в свои лона, ибо им нужен такой сырой рыхлый материальчик, из которого они будут ковать то, что нужно этому обществу. Сборища мотоциклистов у дорогого места на центральной улице, эти кожаные широкие спины, эти лоснящиеся перекаченные загривки, зады, эти мясные 300-фунтовые туши. А кто они в прошлом – не поверите! Щупленькие выпускники финансовых высших школ, букинисты или книговеды, верстальщики, дизайнеры, волонтеры-медбратья, дантисты, социологи, младшие инженеры, программисты в “Бэйсике” и “Турбо-Паскале” или забитые бухгалтера из 90-х. Это люди, которые окончили институты на развалинах и в катакомбах страны, на руинах которой возникла страна другая и которой ее молодые сыновья были нужны лишь постольку поскольку. Это люди, мотавшие часы в коридорах в ожидании собеседований среди криво наклеенных пластиковых обоев, за подолбанными дверьми которых должна была решиться их маленькая ненастоящая судьба. Это люди в серых турецких костюмах с цветастыми галстуками, сотнями загружавшиеся в троллейбусы и трамваи в спальных районах в сторону центра, в сторону далекой мечты, что честный труд приведет их к успеху. Это люди, которые так долго верили обману, который десятилетиями окружал их в их беспечной преданности и слепоте перед происходящим. Теперь они вернут себе непрожитую настоящую жизнь.
Грохотом многоцилиндровых моторов, стонами и криками в джиме, липкими взглядами на пляжах провинции. Протертыми до дыр джинсами, порванными задними шинами, сожженными дисками сцепления, галлонами и пинтами Купажа и Скотча, красивыми шрамами и кожей испещренной татуировками и сожженной солнцем солярия, ожогами ног и рук о выхлопные трубы, легкими увечьями в шестернях, бессонницей кофеманов, сидящего на энергетиках, морщинами высохшего некогда симпатичного нежного и невинного лица юноши – все станет расплатой за тот ранний успех в культуре, науке, медицине или социологии. Это как несвоевременный отпуск передержанного актера, игравшего полжизни интеллигента. Это люди, которые в один прекрасный день сказали: ”Хватит забитости, пыли, искусственного света и унижений. Наше время пришло. Теперь мы вернем нам назад все, что было отнято у нас в хилой сутулой юности становленья”.
Теперь мы возьмем назад все, что принадлежит нам по праву”. Но они скажут это не вслух, ибо сказанное вслух отбирает половину потенциала у впредь содеянного. Они скажут это оставшейся частью своей жизни.

Антон Смирнов
10 июля 2011 года. 10 часов 36 минут.




*   *   *   *   *   *   *   *   *   *



Пока мы молоды и наша тетива,
Натянута, как струны виолины,
Индейский лук способный струну пустить
Без напуска  и  блеска бриолина

Летят минуты, годы, города
Уносит время дружбу, память, чувства,
И нам наверно никогда не повторить все эти
Безрассудства, что совершали мы тогда,
Беспечно, без оглядки, мило, еще не видя
Бабушек могилы.

Но с каждым годом, днем, секундой в нас
Растет тревога эта, что жизнь прожить
Без нас весь этот мир и снова сможет,
Вернуть же время и свершившееся в нас
Уже никто нам не поможет.