Её Египет

Дорогие читатели, начинаю публиковать главы из повести "Я вам устрою Сталинград!", и начинаю с последней главы.




ЕЁ EГИПЕТ

  У родителей Анны, сельских учителей, была обширная библиотека – мать собирала книги в течение всей своей жизни. Состояла она в основном из классики – русской и зарубежной; собрания сочинений занимали деревянные полки большого шкафа – от пола до потолка. Когда Анне было двенадцать лет, мать принесла купленную в магазине книгу «Искусство древнего мира». Её очень интересно было рассматривать, там были фотографии всех мировых шедевров – скульптур и картин. Больше всего Анне понравилась голова юной царицы Нефертити. Она была сделана из шершавого, пористого камня, а вместо головного убора торчал массивный прямоугольный камень.

   Понравилось, как красиво сидела её головка на высокой и круглой шейке. Красивы были большие глаза, аккуратный носик, и очень, очень красив был её рот. Анна часто брала книгу, открывала её на знакомой странице, и подолгу рассматривала портрет. Взгляд плавно скользил по безупречным, совершенным линиям лба, скул, подбородка, шеи, глаз, и останавливался только в уголках губ. Здесь линия заканчивалась. От этого созерцания получалось большое наслаждение, хотелось смотреть и смотреть вновь. Книга перекочевала под подушку, и перед сном она обязательно отводила себе несколько минут на удовольствие.

   Показывая портрет подругам, сёстрам, и ожидая от них такой же реакции, она разочаровано замечала, что ни на кого более он не производил особого впечатления. Привязанность к портрету даже ей самой казалась уже странной, но то невыразимо приятное чувство, что она испытывала, наполняло душу тихой радостью. Притягивала её и скрытая под шершавым камнем некая неуловимая тайна, которая всё никак не открывалась, но она была, была!
Однажды, собираясь в кино, Анна зашла в тёмную комнату за какой-то вещью, держа в руке маленькое зеркало. В щель между двумя створками двери пробивался луч света. Она подошла к двери так, что этот луч падал на её лицо, и подняла зеркало…
Из темноты выступила часть шеи, высокой и круглой, безупречная линия подбородка и скул, часть уха, глаз и уголок губ. И когда она это увидела, то поняла, что смотрела на портрет, как в зеркало! Черты лица были разными, сходство было только в посадке головы на высокой шее. Тайна же пряталась в выражении лица, в том, что скрывалось и под шершавым камнем на портрете, и под живой и тёплой кожей её лица. Насколько непохожи были лица, настолько совпадало состояние души: и в портрете, и в отражении сквозила детская, на пороге юности, безмятежность, мечтательность, ожидание счастья и счастье от самого ожидания; радость просто от того, что живёшь. Разве можно чувствовать иначе в двенадцать лет?!

   Открытие потрясло её, захотелось побольше узнать о египетской царице, об истории этой великой цивилизации, о том времени. Это было начало глубокого интереса к стране пирамид, который она удовлетворяла всю жизнь, поражаясь сложности их духовной и общественной жизни и высочайшему уровню культуры этого народа. Нравилось ей всё искусство Египта, но особенно – времен Нового царства. И уже в то время, когда путешествие в Египет казалось таким же нереальным, как и полёт на Марс, она поняла, что будет там. При каких обстоятельствах, – не важно, но она там побывает.
Прошло тридцать пять лет…

* * *
   Она хотела отправиться в путешествие в декабре 2… г., но декабрь на Заводе всегда был очень загружен мероприятиями, и даже выкроив неделю-другую, она бы не смогла спокойно отдыхать, зная, насколько тяжко придется после возвращения. А ей надо было быть спокойной, слишком долго она ждала этого. Напротив, в январе наступило относительное затишье, друзья уже давно дали ей телефон турфирмы. Она отзвонилась туда, – путевки были, где-то на 25-27, несколько вариантов. На работе она зашла к Пушу и, сама ещё не веря, сказала: «Кажется, моя мечта близка к осуществлению!» Ей вообще-то надо было занять у него денег, и странно, когда бы и сколько бы она у него не просила, он всегда охотно занимал, безмерно удивляя всех вокруг. Почему-то считалось, что у него снега зимой не выпросишь. Без проблем подписал он ей и отпуск на две недели. Загранпаспорт она сделала заранее.

   Всё начинало выстраиваться, без запинок и препятствий, и внутренняя дрожь нетерпения и ожидания указывала на близкое, такое уже близкое «сбытие» мечты… Конечно, надо было ещё найти попутчицу, чтобы снять номер на двоих, но эта задача как-то неопределённо висела в воздухе и пока не имела решения. Но где-то наверху уже все было спланировано, – неожиданно позвонила Света М, и позвала с собой в… Египет! Но на четыре дня позже и в Шарм-эль- Шейх. Анне не стоило большого труда убедить её переиграть свои планы и лететь именно в Хургаду. Светлана осталась в некотором сомнении, но, когда они уже заказали путёвки, менеджер турфирмы нашла Анну по телефону, и предложила за ту же цену горящую путевку сроком на два дня больше и с отелем одной звездой выше. 14 дней! Это сыграло свою роль, и Света успокоилась. На сборы оставалось каких-то четыре дня, и они начали лихорадочно собираться.
Из справочника Анна знала, что январская погода в Египте такая же, как и у нас в прохладное лето. Днем – около двадцати трёх градусов тепла, вода примерно столько же, а ночи холодные. Главное, взять хорошую удобную обувь – придётся много ходить по песку и камням. Взяли и купальники, конечно. Вылет самолёта производился из Екатеринбурга, куда их повез сын Светланы.
Мороз стоял за тридцать, обледенелая дорога была жесткой, но водителю было, что называется, «пофигу». Когда Анна взглянула на спидометр, у неё на голове волосы зашевелились. Старенькая «четвёрка» разогналась до 145 км/час: она скакала по замерзшей дороге, как необъезженная кобыла, и только капитальная загрузка багажника не давала ей угробиться в ближайшем кювете. Анна стала просить Светлану, чтоб она притормозила своего сына, а то мечта многих лет не успеет осуществиться. Но та как-то равнодушно ответила, что это бесполезно, он никогда не слушает её. В общем, когда подъехали к аэропорту, Анна с великим облегчением вздохнула.

   В зале ожидания было жарко, рейса они ждали почти семь часов, до середины ночи. «Когда грузиться в самолёт будем, хоть проветримся», – подумала она. Но погрузка осуществлялась через гофрированный рукав, куда нагнетался горячий воздух, и они попали в самолёт, даже ни разу не вдохнув морозного воздуха. «Проклятая цивилизация! – про себя материлась Анна. – Изолировали напрочь от мира»!
Взлетели ночью, ничего не было видно в иллюминаторы. Но она не могла спать… Через три часа полёта стало слегка светать, и внизу обнаружилось безбрежное море из собранных в живописные складки гор, цвета обожжённой глины, слегка присыпанной пеплом.

   «Синай!» – догадалась Анна, и попробовала представить, что творится в этой местности в разгар лета. Потом в утреннем солнце внизу заблестело море. «Это ведь уже Красное»! – сердце у нее затрепетало… Самолёт приземлился.
«Я в Африке, это Египет, – и это не сон!»

   С этого мгновения и на все четырнадцать дней основным цветом пространства, исключая небо, – был цвет песка, цвет пустыни, и он имел тысячи оттенков. Вот и сейчас – одна бетонная полоска взлетной полосы, и вокруг – пустыня, со вздымающимися на горизонте островерхими шатрами невысоких гор, на которые восходящее солнце наложило фантастический лилово-розовый отсвет. С другой стороны, на въезде в город, – цветущие кустарники, зелёные деревья – и это в январе! Здания все два-три этажа, такой странной, плоской архитектуры. Ну да, у них же снег не падает на крыши. Отель – ничего себе! Выстроен в стиле старой арабской архитектуры, с деревянными решетками очень тонкой и искусной резьбы. Их номер был на втором этаже, пляж в двадцати метрах. Всё было так необычно: только прислуга – мужчины, даже пол моют они. Женщину видели всего одну – в ресторане раскатывала лепешки.

   В номере под окном, на месте нашей привычной батареи – кондиционер такого же размера. Стена здания – толщиной не более десяти сантиметров, поэтому иногда вечером и ночью приходилось включать его на обогрев. После захода солнца как-то резко становилось холодно, приходилось одевать носки и куртки. Во дворе отеля – странные деревья, в которых Анна не сразу разглядела фикусы, с их жёсткими, глянцевыми листьями, заканчивающимися острыми «клювиками». Когда они падали, раздавался такой грохот! «Этот лист если клюнет в висок – мало не покажется», – опасалась Анна, и каждый раз, проходя под ними, она инстинктивно старалась не попасть под этот крупномасштабный листопад.
Конечно, они сразу пошли к морю. Абсолютно прозрачная вода, пирс; у его причалов – десяток белых прогулочных катеров; соломенные зонтики над лежаками, и разноязычный говор отдыхающих. Легко узнаётся немецкий, английский и польский. Немцев – половина, они все такие крупные, что женщины, что мужчины, – ужас! Гренадёры! Анна в первый день не искупалась, всё-таки январь – трудно перестроиться, да и вода была прохладной, хотя в России почти всё лето бывает такая. Но назавтра она уже плавала – холодно казалось только первую минуту. Вода была – чем дальше, тем бирюзовее, дно – чистый песок. Впервые Анна убедилась, что цвет воды и в самом деле такой, каким она видела его на фотографиях. Пожалуй, даже ярче и сочнее. Видимо, солёность воды была значительной, потому что плавать было на удивление легко, вода держала на поверхности. Подплывая к берегу, было трудно встать на дно, и она долго бултыхалась, пока ей удавалось занять вертикальное положение. В полдень на солнце становилось даже немного жарко, и они со Светланой шли в город. Вдоль улицы располагались мелкие кафешки, лавчонки с сувенирами и благовониями.
Эта страна благоухала… Казалось, что на прокалённом песке ничего не должно было расти, но далеко, в сердце Египта, «дар Богов» – Нил за тысячелетия создал уникальную почву. А Царь и Бог – Солнце – с невиданной щедростью наделял произрастающие на ней цветы эфирными маслами. Они, египтяне, ещё в древности научились извлекать эти субстанции и широко пользоваться ими, причём пользуются как мужчины, так и женщины. Аромат стоит в этих лавчонках такой густой, что можно «топор вешать», но это натуральные запахи. Анна жадно вдыхала эту живительную смесь, наслаждаясь тем исключительно благотворным эффектом, что она производила на организм.

   Ещё дома, штудируя справочник по Египту, Анна отметила фразу об особой сексуальной атмосфере этой страны. Что это значило в реальности, они очень быстро поняли. Этот курортный город был наводнен мужчинами, молодыми мужчинами; их семьи, у кого они были, остались на Ниле. По-нашему, они сюда ездили на «вахту», по месяцу и более, зарабатывая весьма небольшую зарплату, на которую и жили их семьи. Моральные нормы мусульманской религии достаточно строги, а тут люди со всего мира расслабляются, поведение их вольное, костюмы демократичные…

   После первого выхода в город им пришлось срочно узнавать у представительницы туроператора, как сказать по-арабски «нет». Слово это звучало как «ля», и произносить его надо было резко и категорично, никаких шутливых интонаций типа «ля-ля». Потом это слово стало самым частым в их лексиконе. Атмосфера и точно, была горячей, а по временам просто раскалённой. Стоило встретиться с кем-нибудь глазами и только чуть задержать взгляд, – в ответ тебе направлялся такой поток томительного, тягучего желания… Не имея возможности пускать в ход руки, они все выражали глазами, и пожалуй, преуспели в этом, как никто другой.

   В любой лавчонке хозяин сразу же пытался их заговорить, задержать, что-нибудь навязать, стараясь извлечь из этого максимум выгоды. Анна торговалась с большим удовольствием, так как почти все египтяне знали, и неплохо, русский язык, а некоторые даже представлялись: «Я из Самары», или «Я из Перми»! Везде предлагали чай, свой знаменитый красный чай, и он оказался совсем не таким, какой они покупали дома. Этот состоял из цельных высушенных цветков, и, завариваясь, становился густым, тёмно-красным, как кровь, приятного кисло-сладкого вкуса. Потом они в Люксоре купили его килограмм на двоих, чай этот по реке привозили из Судана. Каждый египтянин, хозяин лавочки, умел делать массаж лица, и они со Светой не избежали такого искушения.
Света первая решилась и, купив сандалового масла, получила массаж в подарок. Если сказать честно, эффект был ошеломляющим: что тут было главнее – натуральное масло, умелые руки или то сдерживаемое желание, с каким они дотрагивались до женщины, а, скорее всего, – всё вместе, но морщины разглаживались в самом прямом смысле, кожа светлела и свежела. В другом месте и Анна получила такой же подарок. Молодой мужчина, отлично говоривший по-русски, сделал ей массаж лица с маслом алоэ.

   Сначала Анна и этот потомок фараонов сидели на диванчике, и он руками очень умело разглаживал её лицо. Руки у него трепетали, от них исходило тепло и как будто искры, приятно покалывавшие кожу. Потом он попросил её встать, чтобы было удобнее. Она быстро поняла, что встать надо было для того, чтобы он мог приблизиться. Теперь трепетало всё его тело… Это было очень, очень приятно, но полностью расслабиться здесь было нельзя, так как разность потенциалов нарастала стремительно и мог случиться «пробой». Инженерные термины, как ни странно, очень хорошо описывают эту ситуацию! Египтянин стоял совсем близко, дыхание его стало неровным, руки перешли с лица на шею и плечи… температура окружающего пространства поднималась, и уже хотелось закрыть глаза и отключить сознание. Взглянув ему в лицо, Анна увидела: за лёгким туманом, в бездонной черноте зрачков клубилось древнее, мучительное, испепеляющее желание, с великим трудом сдерживаемое.

   Нет, с такими вещами шутить нельзя: она, тоже с трудом, разлепила пересохшие губы, произнесла: «Ля!», с усилием оторвала от себя его словно магнитом притянутые руки и вышла, не оглядываясь. «Сколько неземного удовольствия, опьяняющего счастья может быть в отношениях между женщиной и мужчиной! И почему ж мы только мучаем друг друга, вместо того, чтоб любить?» Вечером на ужине все, сидящие с ними за столом, как будто сговорившись, отметили, как хорошо она выглядела.
Всех женщин, которые заходили к ним в лавчонки и магазинчики, египтяне называли «Клеопатрами». Но в первой же лавочке с благовониями хозяин, привычно «обозвав» Анну «Клеопатрой», вдруг на секунду задержал на ней свой внимательный взгляд. Она почувствовала и поняла существо момента: он вспоминал и узнавал, боясь произнести слово вслух. Чуть приподняв голову, она уверенно посмотрела ему прямо в глаза, и он произнёс то, чего она ждала:
– Нет, ты не Клеопатра, ты – Нефертити!

   После этого ещё дважды в разных местах произошла такая же идентификация, египтяне сегодняшние узнавали её в ней безошибочно… Она в ответ говорила:
– Ты как фараон! – и, чуть помедлив, добавляла: – Рамзес II!, – отчего они просто растаивали.

   У Анны был такой характер, что ей приходилось туго. Привыкнув относиться к людям доброжелательно, всегда готовая улыбнуться, не ожидая ничего особенного взамен, – здесь она столкнулась с тем, что её открытость и дружелюбие воспринимались как готовность к чему-то большему. Эта «особая» атмосфера была для женщин очень и очень благотворной. Они со Светой наблюдали, как прибывшая на следующий день в их отель учительница из города Н, пятидесятилетняя дама, худая, жилистая, с бесцветными волосами и лицом, с большим носом – в общем, из тех, кого на родине считали бы просто страшной, через два дня пребывания здесь расцвела, невероятно похорошела, обрела какую-то никогда, видимо, не свойственную ей уверенность.

   Она сидела на пляже, откинув руку с браслетом, дававшим ей гораздо больше возможностей, чем Анне и Светлане, так как означал принадлежность к касте привилегированных туристов с графой в путевке «Всё включено». Официант, ориентируясь на голубой браслет, приносил ей местное красное вино, кстати, совсем неплохое по вкусу. Она щедро делилась им с подругами, умудряясь сделать это незаметно. По-видимому, официант, который без конца наполнял ей бокал, удивлялся, сколько может выпить русская женщина. Знал бы он, бедняга, сколько водки может выпить русская женщина, и что она может после этого натворить!

   Но и этой порции вина хватило скромной учительнице, чтобы она, что называется, «оторвалась» здесь по полной программе! Если дома на неё уже давно никто не смотрел с интересом, то здесь она была желанна для всех. Раздобрев и осмелев от такого потока внимания, она последовательно осчастливила всех официантов, лодочников, обслуживающий персонал и даже строгих охранников, реализовав за десять дней весь свой накопленный и замороженный женский потенциал… Потом, когда она возвращалась с ними в Е-бург, Анна с искренним сочувствием наблюдала, как стояла она в аэропорту, с тёмным от загара лицом, с носом, казавшимся ещё больше, – страшненькая и снова никому не нужная.

   Это возвращение было и для Анны тяжёлым. Последний египтянин, который закрывал за ними дверь после выхода на летное поле, ещё томительно и призывно улыбался, глядя в её глаза, а первый же русский мужчина, встреченный ею в уже нашем аэропорту, равнодушно скользнул по ней глазами, как по стене… Да, вот такие дела у нас, в России. Чем «выше» цивилизация, тем меньше в ней чувственности и страсти, тем меньше детей…
Но всё самое интересное ждало их впереди. Они взяли пакет экскурсий – Анна решила, что для максимального ознакомления со страной это должны быть: Каир – музей и пирамиды; Люксор – Карнак и долина царей; сафари на джипах по пустыне и морское путешествие на коралловые острова с погружением. В общем, всё, что могло бы рассказать о стране.
Первым был Каир: они не соблазнились более дешёвыми путевками, которые продавались везде, так как на днях, по дороге в Люксор, разбился автобус с туристами из Гонконга, и четырнадцать человек погибло… Выехали ночью, огромной колонной, автобусов шестьдесят в сопровождении полицейской машины. Дорога шла вдоль берега моря, а слева расстилалась пустыня. Ливийская пустыня гористая, здесь песок перемешан с камнями, и через палево-пыльный, почти бесцветный песок выходят на поверхность острые зубцы антрацитного цвета гор, покрытых тем же пыльным налетом. Ни деревца, ни кустика, безжизненные километры, на большом протяжении уставленные мачтами с ветрогенераторами. Это Анне понравилось, она вообще считала неправильным, что даровую энергию Земли, Солнца, ветра человечество не использует.

   Окраины Каира появились с рассветом, и имели очень бедный, прямо-таки трущобный вид из-за незавершенных крыш с торчащей арматурой и всяким хламом на них. Параллельно с их колонной в город спешили автобусы, сверх меры набитые людьми, видимо, ехавшими на работу. Они поворачивали к ним свои озабоченные лица, и вскоре исчезали в недрах этого огромного города. Особенно поразил их многоэтажный дом, стоящий, без преувеличения, на песке, и даже подножие его было как бы полузасыпано песком. «Наши дворники снег убирают от подъезда, а Каирские – песок!» – отметила Анна. Стены и крыши домов несли на себе следы солнечного обжига. Как они живут в этих домах летом – ни воды, ни земли, ни травинки рядом!? Ближе к центру первые впечатления немного смягчились, появились пальмы, газоны и цветники. У Каирского национального музея – столпотворение автобусов, туристов, разноязыкая речь, все сдают фотоаппараты, потому что внутри категорически нельзя фотографировать. Перед музеем небольшой бассейн со священными растениями Египта – папирусом и лотосом. Он оказывается неухоженным, растения выглядят бедно и не цветут. Вот тебе и на!

   Вслед за экскурсоводом они прошли внутрь… Так как Анна давно и пристрастно изучала египетские достопримечательности, то очень многие из них она уже видела на фото. Вот знаменитая «триада» из чёрного диорита: чем и как полировали они этот чрезвычайно твёрдый камень, что он приобрёл такие мягкие, округлые и совершенные формы? Стилизация заметна во всем, она вообще составляет как бы основу египетского искусства, и за тысячелетия она достигла совершенства. Эти огромные колоссы, вытесанные как бы по одной колодке, – форма, наследуемая веками; но каждый художник всё равно вносит что-то своё. И из-за того, что традиция требует строгого соблюдения канона, художнику, чтобы выразить своё отношение к предмету, надо быть гением, одухотворяющим закостеневшую форму.

   Конечно, все сразу пошли к сокровищам Тутанхамона, потому что даже бегло посмотреть на самые главные из них, не хватит никакого времени. Столько золота сразу она не видела никогда в жизни, даже и представить не могла. Вспомните наши металлические гаражи, их размеры. Здесь были такие же, только обитые листовым золотом, и их было четыре! Вот знаменитое на весь мир его кресло-трон: глядя на него, можно сказать, что сделано оно кустарно.
Но Бог мой! Как удалось передать этот трогательно-безмятежный облик двух обожествлённых детей, Детей Солнца, играющих во взрослую игру под названием «Повелитель Египта и его супруга»?! Они словно живые, навечно оставшиеся детьми, счастливые и беззаботные. Впечатанные в золото, украшенные цветной эмалью, тридцать пять веков прожившие в темноте гробницы, они снова вышли на свет, и вновь живут, демонстрируя миру свою детскую любовь и ласку. Далее идут саркофаги, кровати и походная мебель – золото, золото, золото и цветная эмаль, не подвластные времени; каждая вещь, маленькая пуговица или большая пектораль, всё одухотворено, прекрасно, сакрально, дышит жизнью, чувством, верой!

   Анна испытывала почти мучительное, почти болезненное узнавание таких знакомых с детства вещей, теперь объёмных. Она сразу поняла, что никакие самые прекрасные фото не передают главного – ауры предмета, приобретённой им за долгие годы сосуществования с обожествляемым фараоном.

   Вот знаменитая крышка канопы с головой Кийи: массивный круглый парик обрамляет прекрасное лицо: длинные глаза и по-детски выпуклые губы. Лицо – нежное, а взгляд – страшный, недетский. Ещё бы, ей приходилось бороться за власть и положение с самой царицей! Ведь она была поздней соперницей Нефертити, фавориткой Эхнатона. Она бы пошла на всё.
Вот наконец зал Эхнатона. У Анны от волнения перехватило дыхание, она почувствовала тошноту и головокружение… Огромные статуи фараона, с раздутым животом и бёдрами, с узким, длинным лицом, стояли по углам зала, и выражение лица его было непередаваемым. Смесь царственной воли, глубокого и созерцательного ума, уверенности и силы, божественной мечтательности, посвящённости в знания, недоступные большинству. Полное отсутствие суетливости, торопливости; наоборот – медлительность и величественность, ведь впереди – вечность! И что-то ещё – неуловимая усмешка властителя, чувствующего себя сыном Бога и уверенного в своём бессмертии…

   Но где же она, где это единственное её скульптурное изображение, которое не было украдено и вывезено из страны, чтобы сыны и дочери чужого народа любовались её такой необычной красотой? Анна обвела взглядом довольно большой зал и почти рядом за своей спиной увидела её.
       …Это был не менее знаменитый и, вероятно, последний её портрет, незаконченный. Через шероховатую поверхность серого песчаника проступало лицо женщины со всё ещё безупречными и прекрасными чертами, лицо, над которым уже потрудилась жизнь. Ни следа беспечности и безмятежности не осталось в её облике… Форма – та же, но что-то неуловимо изменилось: чуть менее выпуклы губы, чуть резче обозначились скулы, всё по отдельности изменилось настолько незначительно! Но внутренний мир её был уже совсем другим, и это было видно. Гениальный художник шёл рядом с ней по жизни, и гениально запечатлел для вечности её прекрасный образ. Три портрета – в юности, в расцвете молодости и красоты, в зрелом возрасте, – словно отлиты в одну форму. Но они такие разные!

   Анна смотрела на неё, не отрываясь, пока глаза не наполнились слезами. Через немыслимую толщу времен она очень точно услышала, нет – почувствовала её душевное состояние. Нет! она просто на какое-то время стала ею. Острое ощущение горечи, память о пережитых страданиях, тревога за неопределённость и трагичность будущего – вся эта гамма чувств заполнила её душу, и, чтобы не разрыдаться, она с силой прижала руки к груди. Всё это звучало в портрете, и зазвучало в ней самой с беспощадной ясностью.
Она была царицей, у её ног лежала величайшая империя древности, и она же страдала, как всякая женщина – она хоронила дочерей, она потеряла мужа, потеряла власть и положение, потеряла всё… И растворилась во времени сама, ведь ни мумии, ни гробницы её не найдено. Только эти бессмертные изображения – навсегда прекрасная, молодая, сияющая уверенностью и властная!
«Владычица радости», «Прекрасная пришла» – вот те немногие имена, которые дал ей народ. Есть гимн, обращённый, возможно, к ней, его слова естественны и просты, как ветер, первобытно-чувственны и божественно-возвышенны. Так легко говорили они о любви, но как красиво и необычно это звучало!

* * *
Я люблю сладкое дыхание твоего рта.
Я каждый день восторгаюсь твоей красотой.
Мое желание – слышать твой прекрасный голос,
Звучащий, словно шелест северного ветра.
Молодость возвращается ко мне от любви к тебе.
Дай мне твои руки, что держат твой дух,
Чтобы я мог принять его и жить им.
Называй меня моим именем вечно,
А мне без тебя всегда чего-нибудь
Не будет хватать…

* * *
   Они ещё долго ходили по музею, смотрели на вещи Тутанхамона, на эту знаменитую маску. Кстати, её трудно было рассмотреть из-за бликования и сверкания золота. На фотографиях эти блики укрощены и остановлены, а здесь их безудержная пляска морочит глаза и голову…
Когда все пошли смотреть на мумии, Анна не пошла, она знала, что смотреть на обнажённые, ссохшиеся тела великих царей – кощунство. Их в своё время торжественно, с великими почестями сопроводили в другой мир, запрятали так глубоко, так прочно запечатали! Сотворены были все причитающиеся этому моменту молитвы, обряды и таинства. Никто из смертных уже никогда не должен был их увидеть!

   Нужно уважать чужое прошлое, с почтением относиться к тому, что было с в я т о. Когда она узнала, что делали с мумиями (использовали, как лекарства, удобрения, топливо), волосы вставали у неё дыбом. Какой грех!
Она вернулась ещё раз в зал Эхнатона, где всё было так мучительно знакомо. Её внимание привлек стеллаж, на котором были выставлены фигурки «ушебти» – загробных помощников усопших. Они были небольшие, сантиметров двадцать-двадцать пять, все разные, раскрашенные, и такие красивые, просто не оторвать глаз! Она простояла там несколько минут, разглядывая их. Опять эти большие глаза, очерченные чёрной краской, маленькие носики, и такие живые, почти говорящие губы, что-то такое детски-притягательное, обворожительное, трогающее прямо за душу. Так хотелось взять с собой хоть одну, чтобы потом смотреть на неё.

   Поразила её и заставила остановиться в восхищении одна небольшая композиция: алебастровая лодка. Алебастр – необыкновенный камень, напоминающий смесь молока с мёдом, такой же слоистый, тёплый, полупрозрачный и мягкий. Как только на него падает свет, алебастр начинает теплиться, свет вязнет в нём и как будто не может выбраться наружу, он бродит там вместе с молоком и мёдом, слабо просвечивая сквозь их толщу…
Нос лодки венчает голова козла, его умные глаза спокойно и покорно смотрят вперед, «гофрированные» рога красиво изогнуты вверх и назад. В центре лодки сооружение: четыре колонны в форме бутонов лотоса поддерживают крышу, а на носу лодки сидит на коленях, опершись спиной о стену каюты, девочка-подросток в коротком чёрном парике. Её детские ручки, очаровательная головка, шейка и плечики необыкновенно трогательны и прекрасны.
Один момент из той, далекой жизни, гениально запечатлённый и так точно передающий настроение. Слёзы закипали в глазах у Анны, когда она смотрела на это произведение и думала: «Вот от чего ушла навсегда наша цивилизация! Мир, безмятежность, радость и гармония, просто жизнь – наслаждение каждой её минутой, теплом и красотой… »
   Время идёт своим чередом, идёт и идёт, а по волнам времени всё плывёт и плывёт светящаяся теплым светом алебастровая лодка. И девочка, согретая лучами солнца, с радостным любопытством смотрит вперед, на бесконечные, как жизнь, воды Нила…

   Анна уже поняла, что все современные поделки являются совершенно другими предметами, не улавливающими ничего от оригинала. Она долго искала скульптурный портрет Нефертити, чтобы увезти домой, и была поражена чудовищным уродством её нынешних копий. Египтяне сегодняшние не понимали её красоты, у них получалась какая-то мужиковатая худая баба, просто кошмар! Теперь это был только предмет торга, и делали его все, кому не лень, благо, что делать копии было с чего. Чего-то необъяснимого не было в современном искусстве Египта, – детскости, наивности и искренней веры. Анна чуть не плакала, глядя на этот ширпотреб. Забыли, забыли! Они жили только днем сегодняшним и заботами о хлебе насущном, и никто уже т а к не думал о вечности…
   Потом они поехали на фабрику, где производились эфирные масла. Это был удивительный мир ароматов: в большом зале, где их рассадили, воздух был наполнен запахами, они будоражили, возбуждали и расслабляли одновременно. Сладкие и волшебные, притягательные и таинственные, в них можно было закутываться, как в шелка, и идти, оставляя за собой шлейф неуловимого, быстро исчезающего аромата… Анне не хотелось оттуда уходить, в воздухе, на самых кончиках кожных рецепторов, опять присутствовало это мучительное, болезненное узнавание. Запахи рождали ассоциации, и эти ассоциации уводили её сознание куда-то в темноту, и там, на грани вспоминания, всё останавливалось.

       …В редкие минуты, когда она бывала по-настоящему счастлива, её память на короткий миг проникала сквозь глухой и тёмный коридор времени. Всплывали ощущения: вот она идёт… под ногами гладкий пол, разрисованный птицами, растениями, особенно видно – гуси… сверху и сбоку идёт свет, там, по-видимому, есть окна… справа в стене большого зала двери, ведущие в комнаты, они задрапированы тканью… впереди колоннада, поддерживающая навес, ступени вниз… резкая, очень резкая граница между светом и тенью, видимо, солнце стоит прямо вверху… на открытом солнцу пространстве – сад, много, много цветов, водоём, мощёные светлым камнем дорожки… телу легко, свободно, одежда очень лёгкая, почти невесомая, только голову тянет назад и на плечах тяжёлое ожерелье… всё вокруг очень красиво, глаза радуются, пахнет безумно приятно, и запах создаёт особенное настроение… радость, радость, счастье…
«Наверное, при переходе из одного мира в другой Бог стирает из памяти души все горькие воспоминания, коих большинство. Но Ему жаль стирать воспоминания о коротких мгновениях счастья, которых так мало, ведь счастливые люди напоминают Ему Адама и Еву в раю: они прекрасны! И поэтому, будучи счастлив, человек смутно вспоминает, что когда-то так уже было… Господи, прости мне этот бред!»

   Она купила набор самых понравившихся запахов и потом, в городе, использовала их, когда была потребность вернуться к себе, к своей естественной, женской сущности. Сильнее всего её привлекал запах жасмина, почему-то не нравившийся другим.
   Наконец-то поехали к пирамидам, но им ещё предстоял обед, и они сидели в ресторане с видом на пирамиды. Анна не могла есть, ей не хотелось терять и так малое время на еду. Пирамиды, храмы и сфинкс представляли собой какое-то хаотическое нагромождение, чего-то мучительно не хватало, чтобы картина была гармоничной, а ведь она должна была быть гармоничной!
В Храме Долины, где производилась мумификация, она пристально всматривалась в места соединения огромных блоков, образующих стены. Между ними вообще не было никакого просвета в принципе, – они, казалось, были или склеены, или сплавлены, или сварены… В углах блоки не заканчивались, а с плавным изгибом заходили на перпендикулярную стену, сантиметров на пять-семь. Лежащий выше блок заходил также на противоположную стену, но с другой стороны. Гранит был безупречен, как будто его только вчера обработали. Чем они работали, если железа не было?

   Древняя дорога из вышарканных алебастровых плит вела из храма наверх, и здесь Анна увидела известняковую плиту, являвшуюся частью сооружения. Известняк мягкий, и одна из его граней была похожа на изъеденный мартовским солнцем снег. Только здесь его съели песок, солнце и ветер. Это ж сколько он тут стоит, что так истаял от времени!?

   Сфинкс лежал в яме, раскопанный до самых лап, до своего основания; дорога из храма шла вверх – и терялась; около пирамид валялись обломки плит, трудно было определить, где было их основание. Почему Сфинкс был расположен гораздо ниже основания пирамид, – это было как-то неестественно.
Вообще, если сказать одним словом, кругом был бардак. Тысячи и тысячи людей со всех концов земли толпами бродили вокруг, непрерывно щёлкая фотоаппаратами и галдя; было много полицейских; погонщики верблюдов и торговцы лезли прямо под ноги и назойливо предлагали проехаться вокруг или что-то купить… нельзя было сосредоточиться. А сосредоточиться хотелось, потому что необычные ощущения охватили Анну.

   Пирамиды были самым точным выражением застывшего Времени, окаменевшей навсегда вечности. Видно было, как их изгрызло время, но – Боже мой! Сколько же ему ещё предстоит работы! Они стоят на границе пустыни, дует ветер, несет песок, – жизни нет, но и смерти нет. Есть какой-то неопределенный переход за границу жизни, в другое измерение, вечное ожидание возвращения, понятное только им. Сами пирамиды выглядели очень внушительно, причём на расстоянии они казались маленькими треугольничками, а вблизи их щербатые грани уходили в такую даль и высоту, что захватывало дух. Все каменные блоки, которые составляли внешний слой, были уже расшатаны и сдвинуты с места, как будто от чудовищного удара и встряски. На пирамиде Хефрена, под осыпавшимися верхними блоками проглядывала совершенно монолитная и прочная кладка нижних слоев. «Она же простоит ещё тридцать тысяч лет»! – восхитилась Анна. За пирамидами на запад простиралась пустыня, безжизненная, безводная, жёлто-серая, – страна мертвых. А впереди, там, куда тысячи лет смотрел Сфинкс, начиналась жизнь, текла река, зеленели поля и жил огромный город. Анна снова и снова прислушивалась к себе и своим ощущениям, – что-то присутствовало в атмосфере, какое-то напряжение, она не слышала, а кожей чувствовала какое-то на пороге чувствительности гудение, вибрировавшее пространство. Такое бывает, если стоишь рядом с мощным трансформатором, упакованным в броню своих внешних оболочек. Она уже поняла, что древние египетские сооружения таят в себе непонятную энергию: мы о ней только начинаем догадываться, а они ею пользовались во всю. Как её определить? Энергия Земли, Солнца, энергия веры, экстаза, психическая энергия?
   Как будто кто-то забыл выключить прибор несколько тысяч лет назад, и он все ещё работает, трансформируя энергетический поток, идущий из недр Земли – куда? Как работает эта установка, как использовать её, – никто уже не знает. Нам, материалистам, этого не понять, надо совсем по-другому думать.
Ну не верю, не верю! – думала про себя Анна, что они деревянными молотками, веревками и каменными орудиями вырезали из толщи породы блоки весом в десятки и сотни тонн, полировали их до совершенной безупречности; пробивали в скальных массивах огромные гробницы, с параллельными камерами, переходами на разных уровнях, опять же в толще скалы соединявшиеся далеко от входа. Даже на поверхности это и сейчас сложно построить. А проходы и камеры внутри пирамид? Да и не построили бы они с помощью примитивных орудий такое архисложное инженерное сооружение за те десять-пятнадцать лет, ещё при жизни фараона. Знания, которые нужны были для постройки пирамид, никак не назовёшь примитивными.

   А сколько всего уже разрушено, а под землей ещё целая неизвестная страна! Подсчитано же, что всего они успели сделать около восьмисот миллионов мумий, и для всех нужны были гробницы, даже если по несколько штук в одной, это ж сколько будет!? И ведь их не лепили из самана или глины, а вырубали в скалах, непременно украшали, расписывали. Похоже, они имели источник энергии, неизвестный нам, и умели управлять этой энергией. И знание это пришло из ещё более глубокой древности, передавалось верховной кастой жрецов от поколения к поколению, а впоследствии было утеряно, вместе с отжившей свое время цивилизацией.

   Анна представила, как последний из Посвященных, на пороге смерти осознавал в ужасе, что передать это знание некому: храмы разрушались, традиции забывались, «разброд и шатание» царило в народе, да и сам народ так быстро деградировал, что доверить Знание было действительно некому…
Как долго и трудно поднимаются человеческие сообщества к вершинам, и как стремительно обрушиваются вниз!

   В общем, вопросов больше, чем ответов, вернее, ответов нет совсем, а есть масса предположений. Во всем мире много людей занимается разгадкой египетских тайн, а мир живет по своим удобным законам, и ему все равно, что рядом существуют эти тайны, не вписывающиеся ни в один из этих законов. Придумали себе, что произошли от обезьяны, что мир идет вперед и вверх, что цивилизация общечеловеческая развивается в сторону улучшения, что научно-технический прогресс – это однозначно положительный процесс. И не хотят видеть, что тысячи артефактов говорят об обратном, что задолго до нас люди использовали неведомые технологии, не оставили никаких орудий труда, станков или инструментов, но оставили зримые подтверждения обработки материалов, которые можно потрогать, исследовать, и – ничего не понять! И они оставили нам Землю чистой – ничего, кроме камня, керамики, песка, материалов растительного и животного происхождения, никаких гор мусора, никаких синтетических, искусственно созданных веществ, которые бы не разлагались в природе естественным образом.

   Были ли они менее счастливы, чем мы? Они жили чувствами, чувствовали сильнее, значит, и ощущения радости, счастья они переживали острее. Используя колоссальный арсенал наработанных за тысячелетия обрядов и ритуалов, они максимально наполняли смыслом каждый день, и это было очень хорошо.
Сначала Бог умирал, сходил в подземный мир, и жизнь становилась ожиданием, потом он воскресал, что увязывалось с природными ритмами и казалось таким естественным! Начинались праздники – шествия, театрализованные представления, всенародное ликование. При таком раскладе человеку некогда было задумываться о смысле жизни, отчаиваться, нужно было просто жить в этом раз и навсегда заведенном порядке, где печаль всегда сменяется радостью, а труд – отдыхом, и где Бог и его живое воплощение – Фараон знали все, и распоряжались народной жизнью. Наш чудовищный страх перед смертью был им незнаком, вся их жизнь была подготовкой к этому переходу. Они говорили об умершем: «он приобщился», то есть он естественным образом приобщился к большинству. Нам сейчас этого не хватает, этой всеобщей включенности в традицию. Революция жестоко порвала сложившийся семейный и общественный уклад, и мы потеряли необходимые нам спокойствие и уверенность.

* * *
   Пытаются игнорировать уже ставшее непререкаемым фактом существование высокоразвитых цивилизаций во времена, называемые доисторическими. Следы их деятельности находят не только в Египте, но и в центральной Америке, в Средиземноморье, в Индии. Это уже объективная реальность! Мы строим из кирпича, шлакоблока и панелей, строим на 50 лет и используем краны, тягачи и машины в сотни лошадиных сил. Они строили из каменных глыб, идеально обработанных и пригнанных друг к другу, без раствора, и весили эти глыбы десятки и сотни тонн. Следы каких-то механизмов есть, но их изображений нет. Весь вопрос в энергии, какую энергию они использовали, и в способах её передачи. Первое, что приходит на ум – это Солнце, его постоянная, бесплатная и колоссальная энергия. Почему-то мы не научились её использовать, а сжигаем уголь, газ, нефть, очень примитивно преобразовываем, теряя большую часть КПД на нагревание носителей…

   Огромная инфраструктура добычи, трансформации, доставки энергии, – представьте себе, что будет, если убрать все это! Если кто-то додумается до более эффективных и дешевых способов получения энергии от солнца, ветра, грозовых разрядов, – сомневаюсь я, что ему будут аплодировать. Система власти опирается на традиционную затратную экономику, позволяющую получать максимальную прибыль небольшой группе людей, стоящих у кранов и рубильников. Все остальные должны быть зависимыми от неё и платить за потребление энергии им. Зачем развивать производство ветрогенераторов или солнечных батарей? Зачем вообще искать альтернативные источники энергии и рубить сук, на котором они сидят?

* * *
   Возвращались из Каира ночью, по той же самой дороге, между морем и пустыней, под яркими январскими звездами. Через три дня предстояла поездка в Люксор. Анна жила эти три дня только ожиданием…
Один из вечеров между поездками был скрашен замечательными посиделками на летней веранде ресторана. Вообще-то вечерами было скучновато, хотя администрация отеля и старалась приглашать артистов для развлечения публики. Увидели они знаменитый танец «кружащихся дервишей», – это было примечательное зрелище! Минут двадцать высокий и худой парень вращался в своих разноцветных нарядах, проделывая всякие фокусы со своими юбками и цветными бубнами. Он кружился с такой скоростью, что в конце, когда танец закончился и он спокойно остановился и ушёл, Анна чуть не свалилась со стула от головокружения.
Потом перед ними выступала танцовщица живота, арабка: она была похожа на гусеницу из-за многочисленных складок жира на животе и ничего, кроме недоумения, её танец не оставил в памяти. В другой раз была приглашена танцовщица – славянка, ей Богу, Анне показалось, что это украинка или русская. Вот она-то показала класс! Ей удалось с первых же движений так завести публику, что она дважды выходила на «бис» и собрала немало денежек. В её танце было столько огня и вдохновения! Если уж танцевать – то только так.
Тем вечером за их столиком сидела «бизнесвумен» из города Н: шикарно одетая в черный брючный костюм с блестящими полосками стразов блондинка лет 48, лицом похожая на татарку. Её звали Розой, и она была полной противоположностью Анне.

   Закалённая в челночных походах, привыкшая к переноске тяжестей и примитивным отношениям с мужчинами, уже давно ничего не стеснявшаяся, она восседала на стуле и третировала официанта, постоянно гоняя его за вином. Не заморочиваясь правилами, она угощала им всю компанию. Официант её боялся.
Анна с превеликим усилием собрала все известные ей английские слова (увы, слов было ещё меньше, чем в словарном запасе у Эллочки-людоедки!), и ещё больше напустила на него страха, говоря: «Это бизнес – леди, о-о-о-о, биг мани!». Официант понимал, что литраж выпитого вина, поделенного на количество браслетов, превышал все мыслимые нормы, но поза Розы и её потрясающее нахальство лишали его сил к сопротивлению. В конце-концов, он обратился за помощью к управляющему, что, собственно, и было нужно всей компании.
Управляющий ресторана был похож на Фредди Меркюри в профиль, и на чёрта в исполнении Филиппа Киркорова в фас, т.е. он был чертовски красив. В отличие от всех других он носил на лице непроницаемую маску строгого, большого начальника, получающего бо-о-о-льшую зарплату в 300 долларов. Анне страшно хотелось, чтобы он эту маску снял, улыбнулся, как все другие, напустил в глаза «интересу», но он был «непокобелим»! Его надо было «расшатать», это же невозможно терпеть – все всех хотят, а он, видите ли, никого! Роза пообещала, что она это сделает в пять секунд, и сказала, чтоб они все смотрели и учились, пока она жива.

    Какие у него были шансы против шестерых поддатых тёток во главе с предводительницей, в которой воинственность перемешалась с цинизмом, а похоть с отсутствием стыда? Да никаких, бедняга просто был обречён!
Маленькое отступление для тех, кто не знает: у мужчин спереди, примерно посредине тела, есть такое навесное оборудование, состоящее из трёх деталей, – двух парных, и одной просто так, в простонародье называемой «пистолетом». Только из настоящего пистолета людей лишают жизни, а этот «пистолет», наоборот, жизнь дарит. Мужчины эти инструменты берегут, прячут, и содержат в исправном состоянии. Но парадокс: мораль обязывает скрывать, а инстинкт наоборот, требует, чтобы это оборудование использовалось по своему прямому назначению.

   Роза знала про это всё. Поэтому когда управляющий подошёл к их компании разобраться, она томно посмотрела на него и пальцем поманила поближе, давая понять, что хочет ему что-то сообщить. Он очень короткое время колебался: не роняет ли такой поступок его авторитет среди подчиненных? – а потом приблизился на опасно близкое расстояние…
Роза не стала ничего говорить, а просто цапнула его своей жадной рукой снизу прямо за «пистолет», безошибочно определив его местонахождение под брюками.
Кто-то сдержанно ахнул, официанты оторопели от такой порнографии, а бедный управляющий сделал виляющее движение бедрами, чтобы освободиться. Маска упала с его лица мгновенно, как свинцовая подушка, он покраснел и нелепо заулыбался, не успев скрыть удовольствия…

   В утешение за его посрамленную неприступность Роза подняла большой палец руки вверх и со знанием дела произнесла «О-о-о!».
В последующие дни управляющий старался даже не смотреть в их сторону, а Розу обходил за десять метров и спиной. Зато все другие официанты толпились у её стола, стараясь выполнить любое желание…

   В Люксор ехали точно таким же автомобильным караваном, ночью. Глаз нельзя было оторвать от этого нереального, фантастического пейзажа. Снова со всех сторон песок и горы, и только под утро появились первые признаки приближающейся воды. Во-первых, это человеческое жильё, зелёные поля, ни одного пустующего клочка земли, все засеяно, обработано. У них тропинки между грядками шириной в одну босую ступню, а у нас – чтоб двумя ногами наступать, да ещё в раздолбанных калошах 46 размера, да поперёк, и пьяным – в общем, полметра!

   Эх, привезти бы этих египетских крестьян к нам, в Россию, прокатить бы их по дороге, например, из Челябинска до Чебаркуля, где по обеим сторонам дороги на сотню километров лежит просто земля, на которой растет просто трава, и годами не ступает нога человека! Боже мой, какие же мы богатые!!! И какие тупые, трусливые и ленивые, потому что бедно живем!!!
Чем ближе был Нил, тем больше влаги было в воздухе, появилось даже что-то вроде нашего речного тумана, только более редкого, прозрачного. Ну, вот и река – «Дар Богов», могучий бык Хапи, вечный, неиссякаемый поток! Западный его берег плоский, почти вровень с водой, восточный чуть возвышается. Анна представила, как свободно разливалась эта вода, определенное время стояла, и уходила, оставив слой плодородного ила. А потом, под животворящими лучами Солнца на этой почве начиналось такое буйство жизни! Именно такое буйство плодородия и обеспечивало питанием многочисленный народ этой страны, а в отдельные годы и соседние страны.

   Сначала автобусы направились в Карнак, ещё издали были хорошо видны его гигантские ворота. Путь к этому храму пролегал по широкой аллее, с обеих сторон которой на постаментах возлежали сфинксы с головами овнов. Эта аллея, как показалось Анне, не была прямой, сначала она как бы прогибалась вниз, а перед самыми воротами вздымалась вверх; стена, в которой были ворота, внезапно вырастала в размерах и вызывала невольный трепет. Они вошли через ворота и оказались во внутреннем дворе, довольно просторном, открытом солнцу. Солнца было много, свет его плескался в замкнутом пространстве, и Анна не заметила, как растворился холод ночной дороги и остатки сна. Она согрелась, и постепенно всё её существо заполнило ощущение беспричинной радости, и того, что называется словом «ликование». Эти ощущения шли от солнца, от стен, от множества фигур в нишах, от виднеющегося впереди зала с целым лесом мощных колонн… «Это место создано для радости и ликования, и здесь тысячу лет люди испытывали именно эти чувства, стены пропитаны ими, они «фонят» счастьем, как радиацией, и период полураспада ещё не наступил», – подумала она.
Пока экскурсовод рассказывала, Анна осматривалась, и по своей вечной привычке посмотрела на небо. Солнце было окружено радужным свечением, две полудуги почти замыкались вокруг него. «Смотрите – солнечное гало!» – сказала она экскурсоводу. «Первый раз такое вижу, сколько здесь живу», – удивилась та. Все тоже посмотрели на небо. Анна разглядывала эту солнечную радугу, дома она много раз наблюдала такое явление, правда, не такое яркое и красочное. Потом у неё потемнело в глазах, и она перестала слышать голоса…

   То, что случилось в следующую минуту, вызвало у неё страх, граничащий с паникой. Она какое-то время ничего не видела и не слышала, и – странно! – пропало ощущение своего тела, его тяжести. Зрение возвращалось медленно, но фигуры людей двоились, стены надвигались и отступали, звуки наплывали волной и затихали, слов было не разобрать. Что-то изменилось вокруг, да и смотрела она почему-то откуда-то сверху, как бы с высоты ворот. Она видела, как её группа пошла вперед, в гипостильный зал, вместе с другими группами, а навстречу им из зала стал выдвигаться какой-то белый туман, внутри которого угадывалось движение. Ужас охватил её, она не могла уйти, убежать, потому что не было тела, не было даже глаз, а было одно только зрение. И вдруг невероятной силы ощущение накатило на неё, она почувствовала густой, глубокий и объёмный запах, невыразимо приятный, действующий на все шесть чувств сразу, околдовывающий, завораживающий, властный. Сопротивляться ему было бесполезно и бессмысленно, надо было просто следовать за ним, хоть в огонь, хоть в воду, ведь в нем явственно чувствовалось обещание блаженства. Сразу вернулись все ощущения. Из белого тумана образовывались фигуры людей в ослепительно белых одеяниях, они шли группами по вымощенному плитами широкому двору, и кого тут только не было!

   «Хрономираж – подумала Анна, холодея. – Только бы вернуться назад!» Шли музыканты, они играли на двойных флейтах, систрах, отбивали ритм на барабанах, за ними шли мальчики и юноши, они несли жертвенные приношения – плоды, кувшины, мелких животных и птиц, девочки несли цветы и сами были обильно украшены цветами, жрецы несли на платформах золотые изваяния богов. Отдельно, по одному, шли юноши с широкогорлыми кувшинами в руках, они обмакивали в них большие мягкие кисти и с силой разбрызгивали по сторонам благовонное масло, отчего запах то усиливался, то ослабевал, распадаясь на тысячи оттенков, и освободиться от его морочащего воздействия было совершенно невозможно, фактически, он парализовывал волю.

   Стены, колонны в полумраке зала, статуи – все блестело сочными красками и золотой отделкой. Головные уборы и парики идущих были ярко изукрашены, блестели золотом, лазуритом и кораллами, разноцветной эмалью; группа певцов красиво и слажено пела гимн… В момент, когда очередная группа проходила ворота, раздавался причудливый, ошеломляющий звук наподобие грома, отчасти напоминающий человеческий голос. Все благоговейно замирали, а потом с новой силой раздавались радостные славословия. А люди, заполнявшие двор, ликовали, приветствуя каждую появлявшуюся из зала группу криками и вскидыванием рук.
Это продолжалось несколько минут, за которые Анна поняла, как любит этот праздник и эту землю. Так же внезапно звуки стихли, вся процессия странно замедлила свой ход, стала терять четкие очертания, медленно расплываться, снова превращаясь в белый, призрачный туман, поднимавшийся вверх и таявший; краски, звуки и запахи тоже быстро истаяли.
   Анна почувствовала, что снова стоит на земле, в своем теле, и открыла глаза. Светлана тянула её за рукав, и возмущалась:
   – Ты что тут разглядываешь, так мы потеряемся, пошли за группой, здесь столько народу, если потеряешься – хрен найдёшься!
Анна с усилием сдвинулась с места и пошла за Светой. Что-то напоминало ей это только что виденное действо, где – то она это уже наблюдала. А! Это же советская демонстрация: все идут, несут портреты вождей, машут искусственными цветами, из репродукторов несутся призывы, звучат марши, все кричат ура! И ликуют! Так вот у кого коммунистические вожди учились демонстрировать народное единство, недаром они и своего вождя похоронили, как фараона. «Ничего нового нет на свете, правы были мудрецы. Всё повторяется». Она всегда знала, что есть связь у России с Египтом, потаенная, неведомая, но иногда весьма осязаемая!

   Они прошли в гипостильный зал, побродили между огромных колонн, рассматривая рисунки, которыми были заполнены и стены, и колонны. Крыша зала давно обрушилась, кроме отдельных элементов, но все равно внизу было сумрачно, как в лесу. Дальше была снова открытая площадка, и вообще, сразу понять пространственное расположение всех залов и переходов было очень трудно, ощущалось только четкое направление – с востока на запад, все основные помещения были словно нанизаны на один общий стержень. В самой отдаленной части этого храма располагалось маленькое помещение, алтарь, куда в те времена никто не входил – там обитало Верховное Божество. И только раз в году туда заходил верховный жрец…

   Когда все смело пошли в алтарь, у Анны перехватило дух, внутренний голос проснулся и в страхе заверещал: «Нельзя! Туда нельзя!» Но она колебалась только секунду, после чего шагнула в узкий проем с маленькой дверью в задней стене. Здесь было холодно, каменные глыбы давили на психику, а по коже сразу заползали мурашки… Она посмотрела вверх: на огромной высоте потолок почти полностью сохранил древние росписи – на темно-синем небе ровными рядами сияли нарисованные звезды. «Пятилучевые! Опять коммунистические звезды!» – отметила она про себя.

   На заднем дворе храма везде были нагромождены каменные блоки, кое-где сквозь песок и каменную крошку проросли пальмы, высились обелиски из полированного розового гранита, испещрённые надписями. Издали они похожи были на каменные иглы. Надписи на этих «иглах», и на колоннах, и на стенах по своему первому впечатлению, которое часто и оказывается самым верным, казались оттиснутыми на сырой и пластичной массе разнообразными печатями. Но впечатаны они были в твёрдые и прочные породы – песчаник, гранит…
Почти все статуи фараонов пострадали, их лица были изуродованы, некоторые полностью стерты, а многие вообще потеряли головы. Традицию разрушать памятники, похоже, мы тоже у них взяли.
Дальше шли ещё какие-то постройки, но времени обойти всё не было. Им дали 10 минут на свободу действий, после чего их ждали автобусы, и ждала Страна мертвых.
На небольшом катере они перебрались через реку, и Анна с благоговением опустила руку в воды Нила – священной реки, вскормившей и вспоившей эту великую цивилизацию. Вода была чистой, течение – плавным и мощным. Египтянин, управлявший лодкой, сказал ей:
   – Сейчас крокодил руку тебе откусит!
Она засмеялась, так как из справочника знала, что ниже плотины крокодилов в реке нет, их давно уже истребили. На берегу они снова сели в свои автобусы, проехавшие сюда по мосту. Остановились у колоссов Мемнона, двадцатиметровых статуй сидящих фараонов, которые произвели на Анну сильнейшее впечатление.
Когда-то они располагались перед храмом, но храм разрушился полностью, и теперь они возвышались на ровном месте, два забытых и потерянных во времени мегалита, некогда воплощенное величие, внушающее страх и трепет. Страха теперь не было, а вот трепет был, настоящий и подлинный, она его почувствовала. И хоть лица их тоже были изувечены, а камень из-за выветривания обнажил свою внутреннюю слоистую структуру, само их непрерывное существование в течение трех с лишним тысячелетий внушало уважение. Чего только они не видели! Кто только не копошился у их ног!

   Далеко-далеко ушли те, кто их создал и наделил такой мощью, истаяли и исчезли целые народы, поклонявшиеся им и приносившие жертвы, а они всё сидят, положив тяжкие руки на каменные неподвижные колени и их изуродованные лица грозно смотрят вдаль, в даль следующих тысячелетий… Анна подошла совсем близко к пьедесталу, потрогала прохладный шершавый камень рукой, подняла глаза вверх, посмотрела на массивную голову в иератической повязке, парящую в небе, и её просто физически затрясло. Этот колосс тоже был заряжен, он был полон энергии.

   Она грустно подумала: «Через час ветер и солнце сотрут с камня след моего прикосновения, через сколько-то лет я сама буду стерта с лица земли, а он будет так же неподвижно сидеть ещё несколько тысячелетий, медленно дряхлея и рассыпаясь. Но я получила привет от всех, кто когда-либо к нему прикасался, и передала приветствие всем, кто ещё к нему прикоснется».
Никогда и нигде больше она так остро, щемяще, до слёз, не чувствовала скоротечность человеческой жизни и протяженную длительность существования человечества. Будто живая нить, однажды возникнув, тянется и тянется, то утончаясь, то утолщаясь, но никогда не прерываясь, из будущего в прошлое, и прядут её руки Судьбы. И где-то в неё уже вплетен тонкий волосок твоей жизни. Горевать по этому поводу не стоит, ведь это самый естественный процесс на земле. Древние знали об этом, и почти с рождения начинали готовиться к грядущему переходу в иной мир.

    Положение там определялось праведностью жизни здесь, и это было мудро. Чего бы стоила наша жизнь, если бы всё кончалось со смертью физической оболочки!? Бессмысленное растрачивание себя, поиск удовольствий по принципу «всё можно», и бездонная пустота, темнота без просвета в конце и навсегда. Такие мысли преследовали Анну в течение всего дня, и это не удивительно, она же находилась на Берегу Мёртвых, и их путь лежал в Долину Царей.
Странное это было место – узкая ложбина между невысоких жёлтых холмов, в конце которой возвышается гора, очертаниями похожая на пирамиду. Из песчаных осыпей вставали причудливые столбы, «останцы» выветривания, и сколько бы она не уходила от этого сравнения, оно возникало вновь и вновь: похожи они были на шеренгой выстроившихся людей, – каменные исполины, стоящие на страже вечного покоя своих царей.

   Воздух здесь был плотный, как вата, он замедлял движения и глушил звуки. Ничего, более приспособленного природой для склепа, представить было невозможно. Она спускалась в три гробницы, и по ощущениям это было похоже на путешествие на тот свет. Лестницы вели вглубь, в тело горы, стены проходов были сплошь покрыты рисунками, краски сохранились сочными и яркими. Чем ниже они спускались, тем более густым и душным становился воздух. Погребальные камеры были просторными, потолки везде тоже расписаны – она узнавала знакомые сюжеты и персонажей. В каждой камере находился саркофаг, эдакий каменный сундук внушительного размера. Долго находиться внизу было невозможно, дышать становилось трудно, сердце начинало колотиться то ли от недостатка кислорода, то ли от кощунственности своего пребывания здесь. Анна в полуобморочном состоянии закрывала глаза и слышала, и видела эти картины…
Смерть фараона была глобальным событием, затрагивающим каждого. Начиналась длинная череда погребальных ритуалов, мистерия Перехода. Его бальзамировали, этот процесс был длительным, 70 дней; потом «закутывали», обвивая льняными бинтами, пропитанными маслами и смолами. В какой-то момент над мумией проводили обряд «отверзания уст», при мысли о котором у Анны почему-то мурашки шли по коже, чем-то веяло от этого мистическим и страшным. Они – знали, а мы – не догадываемся, что это значило…
   Потом фараона укладывали в золотой гроб и несли сюда, к месту захоронения. С великими почестями «Приобщившегося» опускали в гробницу, укладывали в саркофаг, закрывали и запечатывали царскими печатями. Сотни и сотни предметов, бытовых и культовых, сопровождали фараона в другую жизнь. Устроив своего властителя в этом последнем земном пристанище, живые навсегда покидали его.

   Он должен был лежать здесь вечно. Наверху проходили бы столетия, менялся климат и жизненный уклад, угасали одни и рождались другие цивилизации, над долиной летали бы самолеты и космические корабли, а он все лежал бы в неподвижной темноте гробницы, окутанный золотом и укрытый гранитом. Скрещенные на груди руки все так же удерживали знаки царской власти, и трогательный венок из васильков, положенный в гроб его юной вдовой, уже полностью истлев, все ещё сохранял бы свою форму и цвет.
…И только немыслимо тонкий и высокий, на пороге слышимости, звук, как невидимая энергетическая нить, тянулся бы из вечности в вечность, питаемый верой давно ушедших поколений. А потом, когда-нибудь, он бы воскрес, и восстали бы из мертвых все его соплеменники. Он вышел бы к ним снова в блеске своей славы и величия, и всё снова бы повторилось!

   Такая наивная, трогательная, детская вера! Утренняя заря человечества, когда небосклон ясен, солнце не замутнено, и не высохла ещё роса на цветах и травах… Но именно на ней несколько тысяч лет держалась эта удивительная цивилизация, и благодаря ей сохранились величественные архитектурные монументы и шедевры искусства. А люди были во многом почти такие же, как и мы. Была высоко развита дипломатия, шла переписка, строились сложнейшие сооружения, значит, были гениальные архитекторы, инженеры, экономисты. Использовались обширные знания в области астрономии, медицины. Искусство и культура были на высочайшем уровне.

   Анну поразила расшифрованная надпись времен строительства пирамид: «Сегодня (имя) не вышел на работу. Выпивает с Хонсу», – ну точно современные русские! Им, далёким, и в страшном сне не могло привидеться, что их потомки нарушили вечный покой фараонов, сломали сакральные печати, разоблачили, вынесли на свет и обозрение их ссохшиеся тела. По её мнению, это было ужасно. Не надо было этого делать. Пришли, увидели, поразились, сфотографировали, и ушли. Предметы искусства можно взять, но не мумии. Сделали бы муляжи, копии, реконструкции, – для разглядывания туристами. Хотя, – большинство гробниц были разграблены ещё в древности! Кто-то не верил и не боялся, и скорее всего, это были те, кто непосредственно занимался мумификацией. Им трудно было представить, что оживет эта пустая оболочка, из которой вынут мозг, сердце, внутренние органы…

   Какой-то очень важный закон мы нарушаем, обще-человеческий. Отжившее тело остается в земле, а Душа путешествует в иных мирах, и расплачивается за все свои дела, хорошие и плохие. Тело, лишённое жизни, уже без-лично, беззащитно, и заслуживает вечного покоя, оно уже ни в чём не виновато, оно уже просто прах…
   Да, есть повод для размышлений.

   Когда они возвращались назад, уже была ночь. Прохлада проникала в автобус, не давая уснуть. Но дремота всё равно овладевала сознанием, и, находясь под впечатлением этого дня, она видела себя стоящей на западном берегу Нила, и смотрящей на восток. Над величественными руинами Карнака вставало солнце, светозарный и золотой Амон-Ра, и приветствовали его новое рождение все живые существа. Приветствовали его жрецы в храмах, фараон во дворце воздевал руки навстречу его живительным лучам, и радовались все люди. Потому что зерно, брошенное в тучную землю, стремительно разрывало свою оболочку, тянулось вверх и скоро приносило плод, в прогретых водах реки несметно плодились рыбы, в прибрежных зарослях размножались и копошились тучи водоплавающих птиц…
«Я хочу туда, в детство человечества, хочу в атмосферу простоты, естественности, непосредственности» – тихо думала она. Слова рождались сами, а может, кто-то их надиктовывал; звучали они, как гимн тех времен, хотя произносил их человек из далекого будущего:


О, дети Большой Реки,
Чьи тела смуглы и гибки!
Вы рождаетесь вблизи воды,
А умирать уходите в пустыню.
Ваши руки жаждут прикосновенья,
В глазах – сгустившийся мед желания...
Откуда пришли вы, и чьи знания
Дают вам право смотреть на мир свысока?
Ваш Бог – Солнце, а воплощенный в нем -
Предвестник Единого Сущего.
Звезды и созвездия – обиталища душ ваших.
Храмы и обелиски сторожат время,
Чтобы оно никогда не кончилось,
И тень великой тайны лежит у их подножия...
Вам, не знавшим другого света,
Кроме Солнца и живого огня,
Принадлежал мир, простиравшийся в вечность.
Вы сделали золото радостным,
воздух – благоуханным,
Смерть – долгим ожиданием возвращения.
Дни ваши были для созидания,
многие – для ликования,
Ночи – для любви и созерцания.
Короток век ваш, незнаема старость,
Только детство и молодость,
и спутница их – красота.
Мир щедро одарен вашими произведениями,
И свет радости исходит от них!
Лица Царей ваших смотрят на нас
Сквозь великую тьму веков,
Их глаза говорят нам: – ничто
не проходит бесследно…
Смуглые дети Большой Реки,
Не уходите, живите здесь вечно,
Ибо кто скажет, и будет верить,
Что Солнце снова вернётся к исходу ночи?!

* * *
   Что-то совершенно необыкновенное, невыразимое, пронзительно-печальное есть в этих древних развалинах. Вечером, в мягком, рассеянном свете заходящего солнца, окутанные дымкой, на фоне далёких гор или моря, стоят несколько стройных колонн. Их подножия усыпаны обломками, поросли травой. Тишина – только ветер колышет траву, и безмятежно пасутся овцы. Человеческая цивилизация ушла в другие центры.

   Сейчас они подпирают только невесомый небесный свод, но некогда, тысячу, две тысячи лет назад, они уверенно держали тяжелые и гармоничные портики. И было: огромные толпы народа стекались сюда на многодневные праздники, – шум, музыка, факельные шествия, запахи еды, приготовлявшейся прямо здесь, под открытым небом в котлах и жаровнях, приношения жертв и поклонение богам. Роскошь отделки, утвари, жреческих одежд – золото, драгоценные камни – время, не знавшее подделок!

   Теперь же – на фоне уходящей зари и темнеющего неба, одинокие, забытые, но всё ещё хранящие отзвуки и отблески кипевшей вокруг жизни – сколько веков ещё простоят они? Пока не рухнут, не превратятся в пыль, и с ними уйдёт последнее напоминание о той жизни.
Так и наша цивилизация пройдёт, и через тысячу лет стада овец будут так же бродить по заросшим травой останкам космодрома Байконур… Какой-нибудь бородатый пастух будет разводить свой костёр на оплавленной ракетным огнём стартовой площадке, и, равнодушно рассматривая останки бетонных сооружений, не понимая их назначения, будет думать, что они были построены Богами, прилетавшими на землю в далёком прошлом. И, заботясь о хлебе насущном, не поймёт ни он, ни его ближайшие потомки, нашего наивного и святого стремления к звёздам…

   Вечны, так как вечно повторяются, только стада овец и их пастух, стадо и пастырь, с них всё начинается.

* * *
   Оставалась экскурсия на коралловые острова по Красному морю, но в тот день с утра что-то не заладилось. Был сильный ветер и, выйдя на пляж, они со Светой поняли, что ветер был не просто сильным, был шторм. Тяжёлые матрасы на лежаках завернулись и слетели на песок, кое-где соломенные покрытия пляжных зонтиков снесло, и они валялись внизу. Ветром на пляж нагнало воду, и она стояла там, где вчера ещё играли дети. Анна прошла на пирс. Ветер был настолько силен, что приходилось держаться за поручни. Руководитель группы возбуждённо разговаривала с капитаном прогулочного катера. Он, конечно, не согласился вывозить людей в море в такую погоду и рисковать их жизнями и своей репутацией. Днем по телеку рассказали, как ночью затонул паром с почти 1000 человек. Немногие спаслись, и их привозили в соседнюю с курортом деревню, туда же приезжал президент страны. Паром затонул в восьмидесяти километрах от Хургады, и Анна после этого уже не могла купаться в море…
А через несколько дней они поехали на джипах в пустыню. Все фантастические фильмы про другие планеты надо снимать в Ливийской пустыне. Огромные, безжизненные пространства, гряды невысоких, островерхих гор, состоящих как бы из угля, присыпанного пеплом, среди моря бесцветного, пыльного песка. Джипы петляли среди скал, открывались все новые и новые фантастические пейзажи, пока они не попали в довольно просторную и ровную долину, окруженную высокими скалистыми выступами. В ней находилось маленькое бедуинское поселение, три «халабуды» из обрывков картона и фанеры. Они прокатились на верблюдах, и Анне неожиданно понравился их размеренный, неторопливый ход. «Пожалуй, даже удобнее, чем на лошади», – подумала она. Посмотрели они на работу ткачихи, которая ткала на примитивном древнем станке коврик из верблюжьей шерсти. Рядом были развешаны несколько образцов для продажи. Стоили они дороговато, хотя ей понравились эти повторяющиеся узоры из пальм, пирамид и верблюдов. Если что и привозить отсюда, то такие вещи – сделанные руками из натуральных материалов, они сохраняют память, «ауру» этих мест. Посетили они и бедуинскую «аптеку». Где только они собирают эти травы?! Ведь ни одной травинки нигде не было видно. В любом случае, даже плотно упакованные в полиэтилен, они пахли так сильно, что за несколько метров ощущался их густой и вязкий аромат. В таком сухом и жарком климате воды в них мало, а эфирных масел много, вот и источают они их так щедро.

   Солнце село, и сразу стало холодно. Темнота быстро заполняла долину, и они пошли на концерт, устроенный местными жителями для туристов.
До чего же организованы китайцы и японцы! Они мигом построились друг за другом, схватились и зазмеились в танце дракона, и сразу стало немножко как бы в Китае. Но вот вышли музыканты, один из них ударил в барабан… Волны тугих звуков поплыли в воздухе, и ритм ударов барабана совпадал с частотой ударов сердца. Все закачались в этих звуках, как на волнах – и китайцы, и русские, и поляки, державшиеся до этого обособленно и как-то настороженно. Отвыкшие от живого звука, от пустых пространств и просторного неба, дети европейских и азиатских цивилизаций мгновенно подчинились древнему природному ритму, как будто сохранившемуся в их крови с незапамятных времен. Было хорошо…

   Когда ехали обратно, остановились, чтобы посмотреть на звёзды. Но небо было не ясным, и, постояв немного в полной темноте, они отправились дальше. Через двенадцать дней своего пребывания в Египте Анна почувствовала тоску. Всё самое интересное было вдоль Нила, а просто отдыхать здесь, вдалеке от тех мест, ей было уже невмоготу. «Надо брать круиз по реке», – подумала она про следующий раз. То, что он будет, она снова не сомневалась. Только когда, в какой момент, для неё снова приоткроется эта заветная дверь, она не знала.

Январь 2011 года.


Рецензии