Ножичек

Вечерело. Солнце чуть краснело на западе, еле видимое за облаками. Пастух гнал стадо, коровы ревели, чуя близость дома, спешили, раскачивая полными от молока вымями, отмахиваясь от паутов и слепней длинными, в репьях, не расчёсанными хвостами. Одни шли покачиваясь, подгоняемые хворостинами, другие, вытянув шеи, спешили за протянутыми горбушками посоленного хлеба. Васятка в новых чёрных сатиновых трусах скучал один около дома, ковырял острой ореховой палкой дёрн, насыпая в ямку разбитое стекло. Напротив него остановился огромный гнедой мирской бык Антон, удивлённо наклонив голову, он рассматривал голопузенького мальчонку. Васятка замер. Антон отличался злобным и крутым нравом, многим переломал рёбра и ждали только осени, чтобы его поменять. Мальчик и бык смотрели друг на друга. Васятка часто задышал, сердечко его часто забилось, глаза искали крыльцо спасительного  дома. «Далеко, не успею», - подумал он. Бык заревел, пошёл на мальчика, с морды его хлопьями падала белая пузырящаяся пена, копыта рыли землю, выбрасывая её вместе с травой. Встречающие стадо бабы замерли, открыв рот, c хворостинами в руках, а пастух, через дорогу, в выгоревшем дождевике, с сумкой и желейкой за плечами, выронил из рук бесполезный кнут. Зрачки у Васятки расширились от страха, заурчал животик, он подпрыгнул и побежал, но ватные от страха ноги не тронулись, засеменили на месте. – Мама, - закричал Васятка и, увернувшись от острого рога быка, наконец-то стремительно помчался к дому. Бык не побежал за ним. Забрасывая себе на спину копытами землю побрёл  в хлев, к желанному пойлу и свежескошенному росистому клеверу. А Васятка, наскоро выпив стакан молока с хлебом, побежал к соседскому приятелю Мишке, поиграть, пока не загнали домой, да не заставили на ночь мыть ноги, расчесанные от комариных укусов. Мишка был во дворе, сидел на сложенных у забора дровах и новым, только что сделанным местным умельцем складным ножом строгал толстый ивовый прут.
 - Дай построгать, - жалобно с придыханием попросил Васятка, - Ну дай!
 - Порежешься ещё, - жадничая, сказал Мишка, хозяйственно вытирая нож о штаны.
 - Не порежусь, ну дай хоть подержать.
Мишка засопел, вспомнил, что Васятка давал ему играть на гармошке и протянул нож. Нож был чудесным. Гибкое упругое лезвие было сделано из отслужившей свой срок косы, ручка из сухого как лосиный рог твёрдого дуба, с кольцом, чтобы подвязывать нож на цепочке или веревочке, с медными, укрепляющими хомутиками.
 - Ну, построгай немного, - милостиво разрешил Мишка.
Васятка, затаив дыхание, стал строгать. Нож, острый как бритва, быстро ошкурил ивовый прут.
 - Ну, как? – с восторгом спросил Мишка.
 - Хорош! – похвалил Васятка. – А где купили?
 - У Волкова, он всем на продажу делает.
 - Дорогой?
 - Три рубля.
 - Ого! Мне бы такой, - застенчиво и мечтательно прошептал Васятка.
 - Проси деда, может он купит.
 - Да… купит. Мишка, давай на гармошку меняться?
 - Да ты что, - обиделся Мишка и спрятал нож в карман.
Помолчали. Мишка подобрел.
 - Ладно, давай в ножички играть, чур, я первый!
Начертили на земле круг, стали играть в ножечки. Нож, как в масло уходил в утоптанную землю, Мишка с каждым разом ещё больше отсекал земли от Васяткиного полукруга. Васятка досадливо сопел.
 - Мишка! – закричала его мать тётя Катя, - Иди от коровы паутов отгонять, совсем доить не дают.
Мишка побежал на зов матери, а ножичек остался воткнутым в землю. Васятка долго зачарованно смотрел на нож, затем наклонился, вытащил его из земли, сунул в карман и побежал домой. Дома его встретила разгневанная бабушка.
 - У, идол! Где пропадал? У бабушки ноги обмерли, как узнала, что тебя чуть бык не забодал. Что я родителям скажу? Сиди дома, пока отец с матерью не приедут.
 - Ни чего, бабушка, я убежал.
 - А если бы не убёг? Ну, смотри у меня! Иди есть.
 - Сейчас!
Васятка сбегал в кладовку, где он спал, спрятал под набитый сеном матрас ножичек.
Потом в кухне умылся степленной водой, в оцинкованном тазу вымыл ноги, покрытые цыпками, от постоянной беготни босиком, вытер ноги какой-то тряпицей и только тогда побежал ужинать. Печёное яйцо было необыкновенно вкусным, потом поел сотого мёда, выплёвывая личинки неразвившихся пчёл, попил молока и пока со двора не пришёл дед (тоже ещё за быка ругать будет) побежал спать. Спрятавшись за пологом, на раскладушке залез под одеяло, взял в руки заветный ножичек и заснул, налюбовавшись вместе с ним. Поспал он долго, встал в десятом часу и, умывшись кое-как, пошёл есть.
 - Проснулся, засоня? – бабушка подвинула ему в чашке ещё тёплые, из печки блины, налила в кружку киселя из черники.
 - Ешь.
Кисель Васятка очень любил. Бабушка внимательно посмотрела на него:
 - Давеча Катя Кузавкова приходила, Мишка ножичек какой-то потерял, ты его не видел, ножичек-то? -Не видел…
Васятка чуть не подавился блином. Есть больше не хотелось, и он вылез из-за стола.
 - Спасибо бабушка, я пойду.
К Мишке играть что-то не хотелось, и он пошёл в огород. Сел в прохладную межу у моркови, в самом углу и достал из-за пазухи ножичек, стал его раскладывать. Пружина, щёлкнув, открыла до конца лезвие, отдала рукояткой в ладонь. Глаза у Васятки заблестели, и он стал по всякому поворачивать ножичек, чтобы его получше рассмотреть.
 - Ты что тут делаешь, - спросила строго появившаяся бабушка.
 - Да я так, сижу вот, - сказал Васятка и спрятал нож за спину.
 - Ну-ка покажи, что у тебя там?
 - Бабушка! – взмолился Васятка.
 - Покажи! – ещё строже велела бабушка.
Васятка дрожа от стыда, протянул руку с ножом.
 - Вот что, - помрачнела бабушка, - Вон что, а я то соседку отругала, с мол, воров-то у нас нет! А ты выходит вор!
 -А я разве вор бабушка?
 - А кто же ты? Самый настоящий ворище.
У Васятки задрожали губы, и он горько заплакал. То, что он вор его потрясло.
 - Иди в дом, - сказала бабушка, - Будем деда с работы ждать, про ножичек не говори не кому.
Весь день он пролежал в кладовке на раскладушке, смотрел на путину в углах, как через щели в досках пробивалось солнце, слышал, как на улице играли дружки-приятели, но не хотелось выходить к ним. Ждали деда. К вечеру пришёл с работы дед. Долго о чём-то шептались с бабушкой, позвали затем его. Молчали. Дед глядел исподлобья и тоже молчал. Наконец бабушка сказала: «Иди к Кузавковым, Васенька, отнеси ножичек, попроси прощенья, мол, не буду больше, простите, простите меня. Иди, сынок». У Васятки захлестнуло дыхание, и комок подкатил к горлу.
 - Не пойду, бабушка, сама отнеси!
 - Сам взял – сам и отнеси! -  строго сказала бабушка.
Васятка поглядел на деда, а тот продолжал молчать.
- Иди,- сказала бабушка, не бойся, они ждут.
Путь до соседнего крыльца был необыкновенно долгим. Васятке казалось, что весь поселок смотрит на него и все показывают пальцем, мол, вон он украл ножичек, вон он – вор! Зашел на крыльцо, постучал в дверь.
- Кто там, заходите!
Васятка зашел не сразу, еле перешагнул через порог. Ножичек же держал за спиной.
- Что скажешь? – строго спросил дядя Вася, Мишкин отец. Вся семья была в сборе и глядела на него, и ждали, что он скажет. Васенька стоял – стоял и заплакал, наконец, к общему облегчению, прошептал: «Простите меня, я ваш ножичек взял нечаянно, простите!
- Ну ладно, - сказал дядя, Вася, прощаем, садись с нами есть.
- Спасибо, я пойду.
Вася положил нож на стол и вышел на крыльцо. Мишка вылез из-за стола и пошел провожать его. Разгоняя роящуюся мошкару, подул вечерний ветер, а закатное небо было ласковым и чистым.