Обыкновенное Чили

   Оглавление
   1. Океан
   2. Олег и Хорхе
   3. Сантьяго
   4. Ясная Поляна Пабло Неруды
   5. Чемоданная башня
   6. Сара
   7. Чудище обло Осорно
   8. Пуэрто-Варас
   9. Славное море, чилийский Байкал
   10. Южный крест деревни Пеулья
   11. Хосе, Энканто и «быковоз»
   12. Канопи
   13. Лос-Лагос, Льянкиуэ, Пьехуэ
   14. На крайний юг
   15. Роберт
   16. Пунта-Аренас
   17. «Магаданов» пролив
   18. Южный форт Земли
   19. Ку!
   20. Овцы и Моро Чико
   21. Пуэрто-Наталес
   22. Сумиё
   23. Милодон, бразильцы и австралийцы
   24. Торрес дель Пайне
   25. «Индиго»
   26. Ультима Эсперанса
   27. «Very bad, fireball»
   28. Комета
   29. Домой
   P.S. Третий век Чили
   P.P.S. 2023


            1. ОКЕАН

        Сбылась очередная мечта очередного идиота.
        Аэробус из Мадрида покачивается над Атлантикой. Земля медленно поворачивается ко мне российским антиподом – Чили. Ночь. Спится плохо. И пересадка с московского рейса сказывается, и экватор впереди. Экватор Земли и экватор жизни. Претит громкая фраза «жизнь разделилась надвое», но с этим путешествием, видно, так и получится.
        Чувствую себя Гагариным, не меньше. Лечу тоже один, но страна не следит за мной и не восторгается. Песня «А я еду за туманом» страной прочно забыта, даже «ближний туман» часто помеха бизнесу и карьере. Моя карьера состоялась, выше уже не прыгнуть, а потому не следите и не восторгайтесь – не мешайте только.
        Никто и не мешает. Даже семья, не имеющая «антиподного» интереса. Даже тургруппа, не собравшаяся к нужному времени. Мешает не кто, а что – без кредита не обойтись. Я вписался в российскую «демократию» и не вписался.
        А потому ждёт меня обыкновенное чудо – обыкновенное Чили без острова Пасхи и лунных пейзажей Атакамы. Из Сантьяго – только на юг, к Магелланову проливу. «Неделя, другая – и мы успокоимся. Что будет, то будет, пройдёт».

        А пока – январь 2007-го. Месяц назад умер Пиночет, в Чили уже 17 лет правят его вчерашние противники и жертвы. Как первая женщина-президент Мишель Бачелет, «член семьи изменника Родины», умершего в тюрьме генерала-отца. Но преодоление диктатуры впервые обходится без кровавой мести и хаоса. Жизнь – бесконечный океан, штормит, всё перемешивает: время с политикой, историю с географией, а взрослый «туман» с воспоминаниями туманной советской юности.
        Родные и близкие капитана Гранта, преодолевшие Анды благодаря землетрясению.
        Тройка по истории в школе: главного чилийского «либертадора» О’Хиггинса я обозвал Боливаром. «Боливар не вынес двойки»?
        Брежнев и Альенде, замершие на телеэкране по стойке «смирно» под звуки чилийского гимна.
        А вот и сам гитлерообразный Аугусто Пиночет, угрожаемый вздёрнутыми детскими кулачками нашей пионерской линейки под ревущий по трансляции «Венсеремос». 
        Потом туповатый анекдот про советского алкаша и главного чилийского коммуниста Луиса Корвалана: «Не брошу пить, пока Луиса не отпустят с карнавала!» Неужто бросил, когда отпустили?
        Тему подхватывает ещё один «Пиночет»: такое народное имя носила московская пивная на Волоколамке, около МАИ, где я учился. Она не пережила своего прототипа и тихо скончалась при «минеральном секретаре».
        Наконец, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» – культовая постановка семидесятых на сцене Ленкома, по поэме Пабло Неруды, в сопровождении столь же культового ансамбля «Аракс». «В школе с детства нас учили: нет страны прекрасней Чили!» – если кто помнит.

        Но воспоминания – не праздник. Пересечение экватора буднично, как в командировке. Только «напёрсток» бесплатного виски от испанской авиакомпании «Иберия». Мы уже над Бразилией, карта на мониторе не даст соврать. Океан сменяется таинственной Амазонкой. Эльдорадо. Сладкий сон.
        И впрямь – наконец, засыпаю.
        Но и во сне штормит неведомый океан. Как всё сложится? Долгими путешествиями меня не удивить, по незнакомым городам и весям готов бродить до упаду. Никакого багажа, давно обучен обходиться небольшим рюкзаком.
        Но по английскому у меня «двойка». По испанскому «кол». Ну, немецкий сдал когда-то на «отлично», вместе с научным коммунизмом – и на фига в Чили и то, и другое? Впервые на две недели остаюсь почти «без языка». Разговорники помогают мало, проверено. И что?

        Ничего. Снижаемся. Анды в иллюминаторах уже выше нашей глиссады. Над Сантьяго возвышается Аконкагуа, высочайшая вершина обеих Америк, около 7 000. Соседние горы и вулканы – под стать.
        Жаль, видно плохо – Эйрбас-340 «пузат», а я ровно посередине его чрева. На хвосте видеокамера, но включается она лишь при заходе на посадку. Вот и шасси благополучно выходит на наших глазах. Вот и быстрая Панамерикана мелькает внизу. Вот и полоса точно по курсу.
        Ну, держись, пасахеро…

            2. ОЛЕГ И ХОРХЕ

        Моего ангела-хранителя зовут Олег Ясинский. «Правая рука» московского турагентства, первый встречающий меня на твёрдой чилийской земле и единственный говорящий по-русски, чей телефон – ну, уж если совсем. На дипломатов надежды мало, но и у ангелов работы хватает. Понимая это, я десять раз пропаду, прежде чем крикну SOS. А потому не только не крикну, но и просто не позвоню. Зря?
        Конечно, зря. Достаточно набрать в Интернете его имя, чтобы понять. Но я наберу уже потом. Только потом узнаю этот удивительный русский голос Латинской Америки (даже если и украинский). Только потом, через бездну событий, захочу поспорить, чтобы тут же и вздохнуть: переспорить трудно.
        А пока в аэропорту Сантьяго только бизнес, только деньги за тур. Завязавшийся разговор короток, появляется Хорхе. «Руссо туристо, облико морале» – с рук на руки.
        Гиды меня ждут минимально и только англоязычные. Вот и Хорхе будет встречать-провожать-селить, но под руку по Сантьяго не поведёт. Я сам дитя мегаполиса да частный извозчик в недавнем прошлом. В чём угодно идиот, только не в уличных паутинах.
        Да и не так страшен чёрт. Английский у Хорхе оказывается вполне «френдли» – то ли для двоечников вроде меня, то ли сам не носитель. Приветлив и улыбчив, полноватый жгучий брюнет с длинными волосами, с некоторой «индейщиной» в лице, с усами и бородкой – типичный чилено сорока лет, почти Атос в исполнении Смехова. Корейский минивэн явно служебный, дресс-код пятничный, без галстука.
        Летнее январское утро южного полушария, солнце потихоньку поднимается к северу. Ещё не жарко. От аэропорта к городу – Крым с кипарисами, да и только. Разговор на время становится деловым, с передачей ваучеров, билетов и контактов. Английский мозговой напряг. Но вот первые дома – и расслабление. «Чилин Кей-Джи-Би!» – расцветает Хорхе и тыкает в современную «шайбу» размером со стадион. Оптимистичное начало. В том же духе комментирует и дальше, пока едем по Аламеде. Чуть серьёзнеет, поминая метро и вокзалы: не заблудись, амиго! Вон Ла Монеда, кстати! Слышал, наверное? Ещё бы… А вон и твой отель! «Очи чёрные, очи жгучие», – вдруг запевает по-русски. Сдаёт меня портье с видимым удовольствием – клиент беспроблемный, надолго не задержал. До послезавтра, амиго! Послезавтра в Пуэрто-Монт, не забудь!
        Всё. Я один на один с Чили. Буэнос диас! Или уже буэнос тардес? А, чёрт его знает…

            3. САНТЬЯГО

        Отель «Монте-Карло», а название улицы не выговорить. Проще ориентир, что совсем рядом – холм Санта Люсия. В номере долго не усидеть, завтрак – уже досадная задержка.
        В первый день не соблазнить меня никаким транспортом, только пешком. Калейдоскоп Сантьяго закружит до восьми вечера, тогда только и свалят с ног два часа московской ночи.
        Сначала по улице Мерсед, к центральной Плаза де Армас. Солнце почти в зените, узкая тень от домов, вбирающая весь пешеходный поток. Старой архитектуры мало, зато многие дома напоминают московские «сталинские». От первого теплового удара спасает прохлада городского музея, в который попадаю совершенно бесплатно. Меня обступают исторические панорамы – как Бородинская, но меньше размерами и больше количеством. Вполне бытовые сцены, вроде рынка 200 и конки 100 лет назад, чередуются с оборонами от набегов индейцев, с пожарами и кровью. Потом восковые фигуры: группа музицирующих на клавикордах и виолончелях аристократов-обывателей 18-го века и собрание революционеров-освободителей века 19-го, ожесточённо за что-то голосующих (знакомо). Во внутреннем дворе почти рассыпавшиеся от ржавчины пушки – видать, ровесники города (Сантьяго основан в 1541 году испанским конкистадором Педро де Вальдивия). Лишь про 20-й век – ничего.
        После музея уже легче. Вскоре открывается чёткий квадрат Плазы де Армас – Оружейной площади. Посередине сквер с фонтаном, в нём с радостными криками плещется малышня. Несколько памятников, один авангардный: половина человеческой маски, похожей чем-то на половину лица Пабло Неруды. Уличные художники ждут заказчиков. Скамейки в тени безнадёжно заняты, я спешу в Кафедральный собор, успев, правда, оценить его и снаружи.
        Собор грандиозен. Удивительно, как он выстоял после землетрясений, остальной город разрушавших полностью. Говорят, место здесь намоленное – древнее индейское капище. Если так, то Христа признали не только индейцы, но и их древние духи. А внутри скромно, поражающих воображение картин и статуй нет. Почившие архиепископы замурованы в стену в подвале. Возле киота матери Терезы больше всего цветов и пожертвований в прозрачном ящике. Неуплаченное в музее оставляю здесь.
        От Плазы иду к реке Мапочо – горной, бурной и мутной. После переворота в 1973-м, говорят, по ней трупы плавали. С мостов видны окружающие горы, включая и Сан-Кристобаль со статуей девы Марии. Такой же символ, как статуя Христа в Рио-де-Жанейро, но добираться к ней сразу расхотелось. Ладно ещё пешком далеко – вдобавок и стоит Мария в окружении радиоантенн. Вот уж, не могли другого места им найти…
        У реки и культурный центр Мапочо, разместившийся в здании бывшего вокзала. Видно, Париж с музеем Д’Орсе не даёт покоя местной мэрии. Однако на тот момент власти явно не нашли, чем заполнить это пространство – и свалившаяся пустота поразила неприятно. Представьте-ка себе полностью вымерший да со снятыми рельсами Киевский вокзал в Москве. Под потолком названия чилийских городов, куда раньше ходили поезда – Консепсьон, Чильян, Темуко, Ла-Серена… В бывших залах ожидания пустынное кафе и мелкие офисы.
        Затем переулками к главной магистрали Сантьяго – Авениде Либертадора О’Хиггинса (она же Аламеда) и к стоящей на ней Ла Монеде. К ней захожу с тыла, с Площади Конституции, где стоят памятники чилийским президентам. Среди них узнаю и Альенде. Ну, привет от Брежнева…
        Монеда чем-то напоминает Зимний дворец (зловещее сходство!), только меньше его раз в десять да выкрашена в какой-то казённый цвет. Строили итальянцы в 18-м веке, когда и Растрелли творил. Искать следы бомбёжки или ремонта бесполезно. Из окон торчат кондиционеры старых моделей, не очень властно выглядит, словно и взаправду обычный Монетный двор, давший название.
        Дворец можно пройти насквозь через внутренний дворик – после рамки металлоискателя и личного досмотра. Президентская охрана вежлива, но очередь на пару минут образуется. Во дворике небольшой фонтан, несколько старинных пушек и индейские статуи, словно на страже (уберегут ли?). Щиты c фотографиями госпожи Бачелет «среди народа». Организуются и экскурсии внутрь, но надо ждать, а я неудержим.
        Перед Монедой ещё один культурный центр – на этот раз подземный да прямо под широким, во всю площадь, фонтаном. Дно-крыша стеклянное, слой воды тонкий и солнечным лучам совершенно не мешает. Водная крыша перекрывает общий зал, к которому балконами примыкают три подземных этажа. В отличие от Мапочо, этот центр уже обжит, на «минус первом» зовёт выставка полинезийских статуэток с недоступного мне острова Пасхи.
        Потом уже по Аламеде назад, к отелю. Шум центральной магистрали сам собой выталкивает на местный «Арбат», к уличным музыкантам с тремя гитарами и флейтой. Ещё передышка, ещё приобщение к местной культуре за тысячу местных песо, что в те времена не больше 50 рублей. Потом мимо Национальной библиотеки (тоже что-то от «Ленинки») выхожу к Санта Люсии. Отель рядом, но сначала из последних сил – в гору.
        Чудный уголок Санта Люсия! С десятка гектаров на сто метров ввысь рвётся крутой скалистый холм. Зелёный уголок среди бешеного трафика, мелкие Воробьёвы горы. Именно отсюда начинался Сантьяго, именно здесь Педро де Вальдивия сотоварищи после тяжкого пути из Перу впервые «в изумление пришёл» и, оценив эту горку среди ровной долины, велел ставить крест и строить форт.
        Вход с Аламеды венчает павильон с колоннами, перед которым шумит фонтан-водопад. У входа охранники, но требуют не денег, не документов, а только записи в журнале: дата, имя, гражданство и телефон. На мою запись оживляются, жмут руку: бьенбенидо, амиго! Приятно, что незнакомы ещё с русскими хулиганами и прочей Аль-Каидой.
        Парк охватывает всю гору, везде лестницы. Пальмы сменяются местными пихтами, японским садом с валунами, часовнями, памятником Вальдивии и первому архиепископу, журчат ручьи и торгует киоск с едой. Уворачиваюсь от вертящихся поливалок. В жару просто рай!
        Стены форта уже не древние, как и декоративные пушки, но с вершины просто потрясающий «мирадор». Город как на ладони вместе с небоскрёбами и Андами (они в солнечный день, правда, тонут в дымке). А снизу манит «Монте-Карло»: отдохни, амиго, сколько можно бегать по городу? Да-да, сейчас, ещё пять минут…

            4. ЯСНАЯ ПОЛЯНА ПАБЛО НЕРУДЫ

        Как ни короток разговор с Олегом по прилёте, я успеваю выяснить главное: как добраться до Исла-Негра. Значит, поеду, и никакое одиночество не остановит. Достаточно выспаться и иметь впереди целый свободный день.
        Но сперва найти «камбио», а в его поисках набрести на сувенирный рынок с местной гжелью-хохломой и карикатурами, ну, словно, из «Правды» семидесятых: кровавые вояки-гориллы, кровавые орудия пыток, пачки кровавых долларов. А обменяв свою «кровавую» валюту, нырнуть в «ордена Пиночета метрополитен имени Пиночета», напоминающий парижский или каирский – французский проект. Первая «красная» линия под Аламедой быстро выбросит к автовокзалу. Он бестолков, доступного расписания нет, оно только в компьютерах билетёров. Не зная заветных слов «Тур Бас» (автокомпания) и «Сан-Антонио» (ближайший город на океане), не добиться ничего. А так небольшая очередь, милая беседа на «френдли», и в кармане не только билет на ближайший автобус (всего-то через двадцать минут), но и любое место в нём по желанию.
        Автобус быстро выбирается на Аутописта дель Соль (платный автобан к океану) и несётся не меньше 120. Пейзаж за окном снова напоминает Крым у Феодосии. Невысокие горы, поля, ухоженные посёлки, пасущиеся лошади, небольшие заводы.
        За час долетаем до Сан-Антонио, я лучезарно улыбаюсь новой билетёрше, но она уже явно не френдли. С трудом понимаю, что следующий мой автобус, во-первых, вот он, у второго перрона, и сейчас отойдёт, а во-вторых, билеты там у собственного кондуктора (компания уже другая). Пересадка почти бегом, «мозги дымятся», но теперь уж полный порядок.
        Дорога проходит мимо порта, где разгружаются танкеры, и вьётся вдоль океана. Здравствуй, Тихий! Он здесь холодный (антарктическое течение), народ купается исключительно «в море по колено», но загорает вовсю. Места «дачные», попадаются компании с вином и барбекю. Подступают скалы берегового хребта, на одной из них огромные буквы «Бачелет!» – выборы были недавно. В России на такую агитацию только выругаешься, но тут не Россия…

        Официально селения Исла-Негра в Чили нет – есть посёлок Эль-Табо между Сан-Антонио и Вальпараисо. Но за пределами Чили имя этого посёлка никому ничего не скажет. А, вот, слова «Исла-Негра» неизбежно приведут к их автору – Пабло Неруде.
        Даже любитель одноимённого чилийского вина рано или поздно прочтёт «оборотную» этикетку – и даже там про Неруду написано. Правда, вся остальная винопись – полная чушь. Поэт вправе назвать «Чёрным островом» свой дом, стоящий вовсе не на острове. И огромной одинокой скалы среди океана тоже нет – с таким же успехом на крымских винах можно изображать камчатские вулканы.
        Неруда для меня ещё не открыт, далеко впереди не только «Хоакин Мурьета», но и «Дом на песке». Но уже хватает путеводителей и Евтушенко: где только не бывал этот неугомонный творец, а здесь удостоился и личного посвящения хозяина («Евтушенко рехнулся, он просто паяц» – так цедят сквозь зубы…»). И вот уже просто невозможно побывать в Чили и не побывать в Исла-Негра. Да на открытом океане! На юге-то ждут только заливы-проливы.
        Полчаса, и схожу в Эль Табо. На улице «Поэта Неруда» уже не заблудиться, усадьба совсем рядом. Внутрь домов – только с гидом, англоязычных мало, ждать полчаса, но по территории гуляй-не хочу. Как в Михайловском.
        Берег непривычен: у кромки океана невысокие, в два-три метра, скалы, природной дамбой ограждающие от ревущего прибоя широкий песчаный пляж, за которым и взбегает тот самый холм. Полжизни с перерывами посвятил ему Неруда, создавая, словно главное своё произведение, из купленного домика-черновика эпический роман-усадьбу в нескольких томах-постройках, напоминающих рубки корабля, стремящегося в океан. Правда, это «морское» ощущение, тоже широко описанное, возникает не сразу. И не сразу понимаешь: треугольник из брёвен с висящими на нём колоколами символизирует мачту.
        А как понимаешь – просто тонешь в океане незнакомой зелени. К усадьбе подступает лес незнакомых деревьев (лиственницы? эвкалипты?), продолжается незнакомыми кустарниками и кактусами, террасами из дикого камня, шлюпками и якорями, беседками и скамейками, ярко окрашенным локомобилем – передвижным паровым котлом (тем самым «безустанным, свистящим, гремящим» из «Дома на песке»). И, наконец, могилой с корабельными цепями у самого пляжа, где Неруда и похоронен вместе со своей последней музой Матильдой Уррутиа.

        Но вот вместе с пожилой женщиной-гидом и моя группа, парочка американцев из Нью-Йорка. Дамочка жутко говорливая, постоянно восхищается вслух и объясняет «да, я ещё вот слыхала…». Муж страдальчески молчит. Гидша довольна и про нас мужиков вспоминает как по расписанию – раз в пять минут. Я как двоечник не возражаю, да и не люблю лишних музейных комментариев ни на каком языке.
        Ныряем в корабельные кубрики, каюты и кают-компании. Везде якоря, канаты, трапы и штурвалы. Везде знаменитая коллекция Неруды – модели кораблей в бутылках. Множество портретов, из наших присутствуют Пушкин, Есенин, Маяковский и Ленин (Неруда был не только нобелевским лауреатом, но и коммунистом). Книги, книги… Немало разноцветных бутылок и рюмок. 
        Очень много морских ракушек и раковин. Самый потрясающий экспонат: от стены вверх под углом торчит длинный, прямой и острый, словно шпага, бивень кита-нарвала (метра два в длину), а на стене в разные стороны развёрнуты две больших идеально симметричных ракушки. Понятно! «О май гат!» – вскрикивает американка. «Ай, да Пабло! Ай, да сукин сын!» – усмехается с портрета Пушкин.
        В других комнатах-каютах бытовой развал, словно Неруда ещё здесь и только вышел на пару минут. Столы накрыты, шкафы полны одежды, кровати застелены с деланной небрежностью. Оригинальные умывальники и фанерные чемоданы середины 20-го века. Даже туалет с вековым унитазом – и тот явлен посетителям.
        А «идейных» экспозиций нет. Нет и рассуждений, кто сгубил Пабло, Пиночет или болезнь. Поэт навсегда покинул Исла-Негра в сентябре 73-го, через неделю после переворота, собираясь в который уж раз покинуть неласковую Родину. И умер в больнице через несколько дней. Версия врачей-убийц только крепнет от многократных опровержений да экспертиз. От этих мыслей весёлый дом-корабль сразу грустнеет…

        Спускаюсь на пляж. Напротив могилы Неруды из валунов сложена скульптура сказочного Чуда-Юда, выползающего из моря. На другом валуне застыла каменная голова Неруды в его любимой кепке, обозревающая морскую даль.
        Волны такие, что о купании и думать нечего хоть в холодной, хоть в тёплой воде – просто размажет по скалам. Но можно забраться на них «до самых брызг», вглядеться в безбрежный океан и задуматься. Где-то там, на северо-западе, далеко-далеко за горизонтом – Дальний Восток… Шум прибоя особый, явно присутствует низкочастотный гул, которого не услышать ни на Чёрном море, ни на Красном. От него, говорят, моряки порой сходят с ума, и их корабли становятся «Летучими голландцами».
        Я с ума не сошёл, а отправился напоследок обедать (скорее, уже ужинать) к автобусной остановке. Небольшой ресторан тоже весь в портретах Неруды. Мой столик у окна, пару раз мимо пробегают автобусы – но не бросать же еду и замечательное местное вино, скрашивающее «вечер трудного дня».
        Однако на часах восемь, а метро только до пол-одиннадцатого. Уже экстрим, и стоянка такси у ресторана как нельзя кстати. Водитель да кликнутый им бригадир понимают только «Сантьяго», и я начинаю вопросительно доставать по десять тысяч песо. На четвёртом «чирике» бригадир удовлетворённо крякает – и мы неожиданно быстро выскакиваем на Аутописта дель Соль напрямую, не заезжая в Сан-Антонио. И через час я сердечно благодарю «шефа» всеми знакомыми испанскими словами у Ла Монеды. Цена явно немосковская.

        И есть ещё время погулять в сумерках, отдыхая от жары, глядя на окружающие здания и недоумевая: где ж тут на самолёте спикировать? Но мастерство пилотов, увы, требуется не только на авиашоу…
        В отеле перед сном включу местное TV. Попаду на чилийское «Поле чудес», потом на американские мультфильмы, и наконец – на абсолютно «советскую» передачу о рабочих буднях (как-никак, социалисты у власти). И без перевода понятен сюжет о первой чилийке, ставшей машинистом метро. Не на её ли поезде я ехал?

            5. ЧЕМОДАННАЯ БАШНЯ

        На третий день путь лежит в провинцию Лос-Лагос, что тысячей километров южнее. Хорхе точен как часы, не теряю беспроблемной репутации и я. «Оля, амиго!» («привет» в Чили – именно «олЯ», а не «олА»). Милая беседа по пути в аэропорт: ну как? Итс файн! О, Сантьяго! О, Исла-Негра! О, Мар Пасифик! Погоди, ещё не то увидишь! На том и расстаёмся уже на одиннадцать дней.
        Снова аэропорт, только теперь уже внутренний терминал. Там и обнаруживается необычный шедевр – «Чемоданная башня». Круглый центральный зал, куда все этажи выходят балконами и куда пасахерос не пускают (да и не нужно), а посередине разноцветная «игла» из склеенных или свинченных старых пластиковых чемоданов. Высится до самой крыши терминала, на пять или шесть этажей, прекрасно смотрится с любого балкона, фотографируй-не-хочу!
        Чилийцы, похоже, привыкли к этому «музею конструктивизма», а я, кажется, начинаю понимать, что такое «чемоданное настроение». Интересно, по-испански есть аналогичная фраза? И не лучше ли этот «сюткейс тауэр» в международную зону?
        Меня ждёт старый добрый Б-737 авиакомпании «ЛАН». Сантьяго при взлёте как на ладони. Теперь сижу у окна, Анды видны прекрасно. Кое-где впору испугаться, до вершин полное ощущение «вытянутой руки». Справа в дымке – океан. Чилийские стюардессы милы и приветливы, на фотоаппарат весело грозят пальцами.

            6. САРА

        Полтора часа – и приземляемся в аэропорту Эль Тепуаль города Пуэрто-Монт, центра Лос-Лагоса и родины Луиса Корвалана. Но в него не едем, главные красоты обещают в Пуэрто-Варасе, километров на двадцать севернее.
        Меня ждёт новый трансфертный гид, но теперь это девушка лет двадцати с библейским именем Сара. Невысокая брюнетка, лицо уже безо всякой индейщины, можно и за русскую принять. В униформе-штормовке местной турфирмы выглядит звездой студенческого стройотряда. С ней водитель Рафаил, улыбчивый, но крепкий бой-френд – пусть так и думают разномордые гринго, да не забывают о толерантности и борьбе с сексизмом.
        Может, потому Сара и не френдли. Моё «нот вери вэл» игнорирует, болтает с бешеной скоростью, то и дело приходится переспрашивать.  Иного «руссо туристо» такое взбесит, но я только усмехаюсь на тему «молодо-зелено». Да и сам невольно «мобилизуюсь», вот уже и несколько новых фраз в активе.
        Но на первый раз разговор недолог – вот уже Пуэрто-Варас, отель «Беллависта», до завтра. Поднимаюсь в номер и замираю…

            7. ЧУДИЩЕ ОБЛО ОСОРНО

        Из окна потрясающий вид на озеро Льянкиуэ и «чилийскцю Фудзияму» – вулкан Осорно! Правее другой вулкан – Кальпуко. Небо совершенно чистое, оба вулкана «гордо реют» над озером. Отель прямо на набережной. Уже читал: погода здесь часто ненастная даже летом, и тогда вулканов не увидеть, многие туристы разочаруются. Выходит, повезло!
        У Осорно и впрямь идеальный «японский» конус, с кратера сползает ледяная шапка, высота примерно 2 700 м. Конус этот давно стал символом Лос-Лагоса, его тут на чём только не увидишь от концертной рекламы до канцтоваров. Невольно вспоминается радищевское «Чудище обло, ОЗОРНО, огромно, стозевно и лаяй», хотя пока этот вулканище и не заслужил такого сравнения: он «не лаяй» уже полтора века.
        Куда больше достоин «обла» сосед Кальпуко – он последний раз отметился в 1961-м. Зная это, сразу ощущаешь нечто угрюмое и зловещее: вершина более «тупая», снеговая шапка невелика, кратер довольно отчётлив. Что же будет с Варасом, если «стозевно» рванёт? До обоих вулканов всего-то по 20 километров, пока их хватало. Сара мне потом показывала фотографии того извержения – выглядело эффектно даже на чёрно-белой бумаге, пожелтевшей от времени. Больше всего поразили коровы, мирно пасшиеся на фоне лавы и пепла – и они успели привыкнуть.
        Осорно и Кальпуко, по сути, «главные герои» Вараса. В хорошую погоду видны с любой его точки. Где «мирадор» на вулканы не перекрывается другими домами, там и отели дороже. «Беллависта» здесь явно не последняя.

            8. ПУЭРТО-ВАРАС

        Однако пора знакомиться и с самим городом – в нём предстоит провести три вечера и три ночи (с перерывом на две в Пеулье). Первым делом – купаться в Льянкиуэ прямо у отеля, на диком каменистом пляже. Здесь уже нет сантьягской жары, вода прохладная, народ не особо в неё стремится, а «руссо туристо» лучше и не надо. Дно, правда, неважное, крупные скользкие камни, но культурный пляж с песком маячит далеко, к нему неохота.
        Зато центр города тут же, у озера. Десяток улиц, взбегающих на пригорок. Главная площадь тоже именуется Плаза де Армас (кажется, во всех чилийских городах центральные площади называются так!) – но, конечно, скромнее столичной. Многие дома в немецком духе, на пригорке немецкая кирха со шпилями ярко-красного цвета – на фоне зловещего Кальпуко воистину «Господи, помилуй».
        Пуэрто-Варас (как и Пуэрто-Монт), собственно, и основан немецкими эмигрантами в 19-м веке. Была и вторая волна эмиграции после 1945-го, недобитые нацисты скрывались от правосудия, а аполитичные бюргеры – от последствий своего «выбора сердцем». С тех пор, правда, их потомки ассимилировались и немецкий забыли (или делают вид, что забыли).
        Индустрия в Варасе, похоже, лишь туристическая – трубы не дымят, рыбаки не рыбачат. Сплошь отели, рестораны и сувенирные лавки, аттракционы и рынки. Для местного сити-тура хватает «паркового» автопоезда из «паровоза» и «вагонов». А у Плазы навязчиво сверкает казино – Варас по совместительству ещё и чилийский Лас-Вегас. Я, слава Богу, не игрец – казино мне пригодится только обилием банкоматов.
        Никакого «пуэрто» на озере нет – так, небольшая пристань для увеселительных корабликов. Один из них «пиратский», настоящая каравелла с настоящим Весёлым Роджером на мачте. Льянкиуэ довольно большое, в плане почти квадрат со стороной 40 км, но вряд ли на нём нужен грузовой флот.
        Сворачиваю в переулок к ресторану «Буэнос Бразос», рекомендованному Сарой, и немного напрягаюсь – передо мной местная драка. Два парня лупят друг друга нешуточно, вокруг недобрые друзья и деланно испуганные подруги. Однако мне вдруг все улыбаются, драчуны тоже рады передышке: пор фавор, амиго, пор фавор! Пропускают – и бой за моей спиной, похоже, сразу вспыхивает вновь. Не оборачиваюсь. Еда замечательная, чилийское вино ещё лучше, а одна из официанток даже говорит по-немецки.
        Вечер на набережной ещё более умиротворяет, разноязыкий променад, разборок больше никаких, мир и дружба народов кругом. Пиратская каравелла выходит в ночной рейс, таинственно скользя по тёмной водной глади. С Плазы доносится местный джаз-рок опен-эйр – туда и направляюсь на сон грядущий.

            9. СЛАВНОЕ МОРЕ, ЧИЛИЙСКИЙ БАЙКАЛ

        Наутро путь лежит на восток, в Пеулью – чилийскую деревню в глубине Анд, у самой аргентинской границы. Дорога обещает многое: после автобуса ещё и корабль по озеру Тодос-лос-Сантос. Это часть маршрута до аргентинского города Барилоче через андийский перевал и целых три озера (пересадок с суши на воду и обратно на этом маршруте целых шесть). Объехать все эти озёра посуху невозможно, дорог нет, Пеулья тоже отрезана от остального Чили. Почти сибирская глушь.
        Сара едет в Барилоче с еврогруппой, а мне предстоят два дня в Пеулье до её возвращения. Латинская Америка ещё не отменила виз для россиян, Аргентина мне не улыбается. Теперь бы туда…
        Дорога вьётся по берегу Льянкиуэ, ныряет в «межвулканье» Осорно и Кальпуко. Тут и первая остановка в национальном парке «Перес-Росалес», осеняемом грозными вершинами. Пять минут пешком по лесу, и мы у водопадов Петроуэ – главной «изюминки». Река, текущая из Тодоса в океан, множеством рукавов продирается сквозь застывшую лаву. У каждого рукава свой водопад – то отвесный уступ, то узкий крутой ручей. Над ними пешеходные мостики, всюду перила, но карабкаться по лавовым глыбам всё равно нелегко.
        Восемь утра, солнце ещё не вышло из-за гор, в лесу сыро и промозгло, совсем как в Подмосковье осенью – но лес совсем не российский. И деревья другие, и мох с южной стороны. Ну да, солнце-то с севера.
        Вскоре и пристань Петроуэ на ближнем краю Тодос-лос-Сантос, рядом пара гостиниц, вот и весь населённый пункт. Другой край озера – как раз Пеулья.
        Осорно, кажется, отсюда и «потрогать» можно. Здесь другая его сторона, невидимая из Вараса. Солнце взошло, вершина ослепительно сверкает, кое-где лёгкие облака пара – явно фумаролы, чудище ждёт своего часа. Высыпавшие из автобусов туристы несколько минут видят только его через объективы своей техники – и лучшего вида, действительно, не будет. Кальпуко где-то за спиной, уже успел спрятаться за скалами Перес-Росалеса.
        Но пора и дальше. «Аргентинцы» складывают чемоданы в контейнер, его подхватывает небольшой кран с корабля, точь-в-точь московского «речного трамвая». Я по-прежнему налегке, моему рюкзаку это всё без надобности.
        Плывём два часа. Озеро широкое, несколько километров, по пути делает два крутых изгиба. Окружающие горы напоминают северный берег Байкала – такие же пустынные, лесистые обрывистые берега. Жилья не видно, лишь один раз мелькает небольшая «эстасия».
        Полпути, до первой излучины, «не отпускает» Осорно. Потом фототехника перенацеливается на вулкан Пунтъягудо, острый пик, скорее потухший. В коротких перерывах от впечатлений – судовой буфет, уже торгующий и за аргентинские песо.
        Наконец, после второй излучины, впереди заснеженные вершины главного хребта Анд и венчающий их вулкан Тронадор. Водная гладь всё уже, горы смыкаются и, наконец, Тодос заканчивается болотистым заливом, стеной камышей, у которой и швартуемся. Деревянный причал венчает гордая вывеска «Пуэрто Пеулья». В отличие от большинства пасахерос, я у цели.

            10. ЮЖНЫЙ КРЕСТ ДЕРЕВНИ ПЕУЛЬЯ

        У пристани ждут местные автобусы, напоминающие наши «пазики» – видно, на более крупные машины паромов нет. Болото Тодоса тянется по ущелью ещё с километр, у его края и расположилась деревня Пеулья.
        Именно деревня, хоть и с двумя отелями по четыре звезды среди пары десятков деревянных домов. Грунтовая дорога от пристани в Аргентину – единственная улица. «На околице» погранпост и таможня, дальше нейтральная зона, хотя до границы ещё 20 км. Мобильной связи в 2007-м нет – чилийской уже, а аргентинской ещё.
        Меня селят в отель «Натура Патагония» – пятиэтажку, обшитую деревом, вполне уютную. Вид из окна на горы и даже на болото умиротворяет, одна гора напоминает Ай-Петри (опять Крым!). В общем, «деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок».
        Да, Пеулья оказывается единственным местом в Чили, где я немного скучаю. На двое суток «мероприятий» запланировано тоже два, и каждое лишь на пару часов. Однако менять маршрут поздно, да и «трамвай» по Тодосу ходит не каждый день. Что ж, радуюсь и ленивым прогулкам по лесистой горе, к мини-ГЭС в обычном сарае (вода из горной реки течёт по трубе), к вертолётной площадке и в местный «сельмаг». Для иных гринго список богаче, но при мне вертолёт так и не оторвался от земли.
        Лес, как и в Перес Росалесе, радует шумной речкой, деревянными мостками, незнакомыми деревьями, и, наконец, спасением от местных оводов – таванос. Внизу они вьются тучей, как комары, при этом каждая особь размером с двух российских шмелей. При первой встрече ощущение, что забрался в улей безо всякой защиты, и жить тебе осталось пару минут. Гиды успокоили, а таванос и впрямь не кусались, только надоедали. К тому же держались болота и дороги – на моём четвёртом этаже окно можно уже не закрывать. Явно «невысокого полёта» твари.
        В одном деревенском дворе застаю «Ниву» – Росавтопром дотянулся до обратной стороны Земли. Ещё больше о далёкой Родине напоминает сельмаг. Купить сигарет удается только с третьей попытки, да отстояв полчаса в очереди – лавка работает «когда сеньора хозяйка изволит». Изволила она, когда собралось полдеревни, и каждый закупался всем подряд на неделю. Внутри никакого прилавка – грубо сколоченные этажерки, пара шкафов-холодильников да кассовый аппарат на табуретке. Продукты, курево и алкоголь вперемешку с бытовой химией, древними чугунными сковородами и детскими памперсами. Монополия сеньоры локальная, но полная – в отелях, естественно, только сувенирные лавки.
        Центр Пеульи являет вертодром и небольшой парк. В парке такой же локомобиль на постаменте, что и в Исла-Негра. Не иначе, местным крестьянам он, что нам серп и молот.
        Посещает мысль о купании в Тодосе, но у причала либо отвесные скалы, либо «болотистый пляж» с вездесущими таванос. Нырять же с пирса вслед за местной ребятнёй неохота – и не жарко, и ребятня «цыганистая», вот-вот что-нибудь свистнет.
        Зато вечером, после ужина, когда темнеет и таванос засыпают… Хочется поглядеть на звёздное небо и найти Южный Крест, а лучше гор места для этого не найти. Но я не астроном – Крестов в итоге нахожу целых три. Может, в первый раз виной тому и ужин с «чилийской чачей» по имени писко, но назавтра Кресты всё там же и на трезвую голову. «Лектор» явно «не готов», хотя привычной Большой Медведицы здесь точно нет.

            11. ХОСЕ, ЭНКАНТО И «БЫКОВОЗ»

        На второй день попадаю к местному гиду Хосе, молодому парню с усиками, невысокому, худощавому, необычайно весёлому. Не иначе, я первый «руссо туристо» за всю историю Пеульи! Хосе для начала выспрашивает главные русские слова, я только рад написать латынью «привет», «спасибо», «пожалуйста», «добро пожаловать» и «до свидания» на трёх языках.
        За этим занятием и проходит путь в Энканто, что в нескольких километрах, уже в пограничной зоне. В автобусе появляется «штатский» с характерной стрижкой и выправкой, но документов не требует. Как и Хосе, он сама любезность – бдит, не напрягая.
        Автобус необычен – американский «скул бас», но с открытым верхом под тентом. К бортам прикручены лопаты, кирки и вёдра, а на радиаторе красуется череп быка с рогами, грозно торчащими вперёд. «Быковоз» переезжает вброд пару горных речушек, да и посуху не хайвэй. На одном крутом повороте между скал нас накреняет так, что впору учить Хосе ещё нескольким популярным русским словам. Но вовремя выравниваемся.
        Экскурсантов немного, всё больше американцы. Сначала едем на местную ферму, разводящую местную андийскую фауну – лам гуанако. Ферме этой уже 180 лет, сроки здесь совершенно «не российские». Небольшой двухэтажный дом, ламы гуляют по загону, мирные миниатюрные верблюды без горбов, да не плюются. Наш штатский непринуждённо болтает с хозяином – доверяй, но проверяй. 
        После фермы – к «лагуне Энканто». Какая «лагуна» может быть в горах, не очень понятно. Может, это просто уменьшительное испанское «лаго»  – не «озеро», так «озерцо». Из-за острова, крутого и обрывистого, оно выглядит двумя рукавами спокойной, явно «не горной» реки шириной метров по тридцать и длиной с километр-два.
        С «быковоза» пересаживаемся на небольшой моторный катамаран, шофёр на полчаса превращается в капитана. Идём вверх по течению, пока не упираемся опять в болото, и нас не атакуют таванос. От них не бежим, просто выключаем мотор, и нас медленно сносит обратно. Тишина. Благодать. Горы и совершенно «не горное» озеро. Хосе начинает расспрашивать о России уже на обратном пути.

            12. КАНОПИ

        Второе и последнее мероприятие в Пеулье – канопи, спуск с горы по тросу. Влезаешь в специальные ремни, к которым приделана подвеска на роликах; эту «снарягу» цепляешь к тросу и скользишь по нему. Притормаживаешь, где надо, рукой в толстой перчатке, просто держась ей за трос. Трасса разбивается на участки метров по двести, между ними «пересадочные» площадки. Отцепляешься от одного троса, цепляешься к другому – вот и весь экстрим.
        Тросы натянуты между вековыми соснами в лесу, уже знакомом «снизу». «Курс молодого бойца», облачение в ремни и каски, долгий, весьма утомительный подъём к началу трассы. На сей раз соседи мои чисто латинские – несколько чилийцев и молодая пара из Мексики. Инструктора не в ладу с английским, выручает «френдли» мексиканец.
        Отдышавшись, начинаем спуск. Каждый отрезок – всего-то  15-20 секунд полёта, за которым несколько минут коллективной пересадки. Пока летишь, озираться некогда, не упустить бы момент торможения – а то ох, врежешься, в нижнюю пересадку. Вот отстегнёшься – тогда и смотри! Под нами горная река, пороги и водопады, а мы словно обезьяны у верхушек пусть даже и не пальм.
        Пересадок около двадцати, и я, приобщаясь к природе, ещё и вдоволь болтаю с мексиканцем, «молодым мужем» лет 25, столичным банковским клерком. Болтаем ни о чём: что больше, Мехико или Москва (надеюсь, Мехико), чьи фотокамеры мегапикселями богаче, а я ещё восхищаюсь музыкой его земляка Карлоса Сантаны. Жена-подруга даже здесь не расстается с видеокамерой, я картинно произношу на неё «привет Мексике из России» и машу рукой – аж прыгает от радости. Давно ль мы были молодыми…
        А внизу уже ждёт вернувшаяся из Аргентины Сара, и после обеда приходит время расставаться с Пеульей. Адьос, «Натура», адьос, Хосе! Снова «славное море, чилийский Байкал» Тодос лос Сантос, приветливо вставший из-за поворота Осорно и автобус в Пуэрто-Варас. Снова в пути остановка у водопадов Петроуэ, на них и второй раз полюбоваться не грех. Снова отель «Беллависта» на берегу озера, только номер поскромнее.
        А вечером снова «Буэнос Бразос» и вечерний концерт на Плазе – на сей раз «попсовая» певица с синтезаторами. Чилийского в её песнях ни капли, но Варас после Пеульи предстаёт просто центром цивилизации.

            13. ЛОС-ЛАГОС, ЛЬЯНКИУЭ, ПЬЕХУЭ

        В последний день в Лос-Лагосе Сара и Рафаил везут меня на север от Вараса, к берегам озера Пьехуэ и термальным источникам. Тут уже путь немалый, в обе стороны триста километров.
        Панамериканское шоссе, соединяющее обе Америки, стартует как раз из Пуэрто-Монта, по нему и едем. Автобан широкий и опять платный – кажется, в Чили бесплатны только грунтовые просёлки. На один из них вскоре и сворачиваем у городка Фрутильяр. Впрочем, асфальт кончается не сразу, по нему едем к северной оконечности озера Льянкиуэ, немного отдыхаем на берегу. Из деревни рядом вовсю голосят петухи. Потом короткая остановка на Плазе де Армас городка Пуэрто-Октай (сколько же здесь этих пуэрто!), тоже с немецкой церковью и вечным памятником О’Хиггинсу (обязателен как Ленин). Дальше уже грунт, тряска и пыль.
        Через час этой тряски – Рупанго, следующее в цепочке озёр. Мост через исток небольшой реки, деревня рядом тоже Рупанго. С моста любуемся озером и местной жизнью. Несколько «пескадорес» выгрузили из джипа сеть, перекрывают ей реку. Выглядит несколько браконьерски, но «рыбнадзор» не мешает – видать, можно. Три местных сеньоры полощут бельё. Идиллия!
        Ещё через час – посёлок Энтре Лагос на берегу озера Пьехуэ, второго по величине после Льянкиуэ. Тут уже вполне асфальтовая двухрядка в Аргентину, по ней вскоре въезжаем в заповедник Пьехуэ, и вдвоём с Сарой направляемся его осматривать.
        Лес такой же, как у водопадов Петроуэ, только гораздо обширнее. Нас встречают заросли чилийского бамбука, это единственный его вид, растущий в умеренном поясе, а не в субтропиках. Снова мостки над горными речками да площадки для барбекю, где тихо-мирно (не по-русски тихо, я бы сказал) несколько семей жарят на вертелах целые мясные туши. От их вида и запаха сразу просыпается аппетит.
        Сара идёт по крутым тропам быстро, поначалу еле поспеваю за ней. Ага, проверить решила старого мачо! Ну, знай наших! Привыкаю, даже внимаю ей на ходу и даже расспрашиваю в ответ, есть ли тут медведи-волки-лоси-змеи. Почти всё есть, но нам попадаются лишь чисто российские белки. Запомнить расположение троп не удаётся – без провожатой точно потерялся бы.
        После заповедника – термальные источники, одна из «визиток» вулканического края. Саре и Рафаилу, очевидно, давно «невтерпёж» оставить меня на пару часов одного в отеле у бассейнов. Что ж, дело. У меня сначала изумительный «шведский стол» с видом на лес и озеро вдали, а затем и погружение в местные ювенильные моря.
        В крытых и открытых бассейнах на выбор тебе и лёд (14 градусов), и кипяток (42 градуса), и несколько золотых середин. Контраст бодрит. Из ледяного бассейна двое американцев подначивают: слабо, мол? Велик мир, а отступать некуда – «айм рашен», и погружаюсь. «О-о, вери гуд»! А, хоть бы и «дас ист фантастиш»… Мне удаётся «пересидеть» янки – они вылезают через две минуты, я через три. Ура! Быстро в кипяток, простуда здесь совершенно не предусмотрена. Ну, а в открытых бассейнах я опять одинокий северный человек, день опять прохладный.
        Наконец, трое приободрённых пускаются обратно в Варас. На грунт уже не сворачиваем, едем асфальтом до города Осорно (чудище оттуда совсем не видно) и сразу на Панамерикану. Её прямая лента быстро усыпляет, Сара в конце пути будит не без ехидства – устал, таки? На этом и расстаёмся с ней, в аэропорт завтра отвезёт Рафаил. Привет!
        Вечер пасмурный, вулканы скрываются в облаках. Вовремя я приехал в Лос-Лагос – и вовремя его покидаю.

            14. НА КРАЙНИЙ ЮГ

        Рафаил опаздывает на полчаса, заставляя на прощание понервничать. Но и аэропорт Эль Тепуаль под боком, доезжаем мигом и остаётся ещё время оценить, как «скромно, но со вкусом» можно обустроить провинциальные воздушные гавани, предусмотрев такие же телескопические трапы, как в крупных «хабах» – просто всего два, а не полсотни.
        В Пунта-Аренас направляется транзитный Б-737, здесь летают в основном «треугольно»: Сантьяго-Монт-Аренас-Сантьяго (видно, и мой маршрут к этому привязан). Я у правого борта, после взлёта открывается чудный вид на океан, большой лесистый остров Чилоэ и более мелкие острова. Но теперь уже быстро уходим за облака – на все два часа, до самого захода на посадку.

        «Мелькнула небольшая фактория Пунта-Аренас с развивающимся над ней чилийским флагом и скрылась за поворотом». Примерно так описал Жюль Верн плавание «Дункана» через Магелланов пролив в середине 19-го века. Полтора века спустя город, выросший из этой фактории, просто не может «мелькнуть». Однако знаменитый приключенец сделал своё дело – я с детства представлял Магелланов пролив рекой, текущей по горному ущелью. Тем приятнее убедиться в ошибке. Какая там река – океан самый настоящий! Огненной Земли с самолёта еще не видно.
        Аэропорт имени Карлоса дель Кампо огромен, пассажирская его часть ничтожна, долго рулим мимо «Геркулесов» чилийской армады и мирных воздушных грузовиков. Один из них – наш, российский, ИЛ-76. Пунта-Аренас, лежащий на 53-м градусе южной широты, ещё и перевалочный пункт для антарктических экспедиций, «чилийский Магадан». Климат помягче, но основная территория Чили отрезана ледниками, дорогу сквозь которые не пробить ни диктатуре, ни демократии. «Свой путь» сюда только воздухом или морем, шоссе лишь через Аргентину, с которой далеко не всегда был мир.
        При выходе из аэровокзала – бр-р-р… В южном полушарии широта Москвы уже не «умеренная», уже субантарктика, и даже разгар лета здесь разительно отличается от того же Лос-Лагоса. И при солнце ветер бодрит, в одной рубашке уже никак, куртка покидает рюкзак и нескоро в него вернётся.

            15. РОБЕРТ

        Новый город – новый гид. В Аренасе встречает Роберт, низкий и полный мужик с пролысиной, лет пятидесяти, одетый в самые простые джинсы да куртку. С одной стороны, вылитый Володя Тейтельбойм (чилийский писатель и коммунист № 2 после Корвалана), с другой … Почему-то первым делом спрашиваю «шпрехен зи дойч». Что-то от немца? Если так, то не служил ли при Пиночете ясно где? Эти мысли неприятны, однако Роберт по-немецки не говорит. Зато, как и Хорхе, радует своим «френдли», тут же снимая лишнюю мнительность.
        Роберт сам садится за руль джипа «Ниссан», и вскоре выезжаем на шоссе, идущее по берегу пролива. День ясный, Огненная Земля чётко виднеется вдали, хотя поначалу её можно спутать с большой тучей. Не мудрено, ширина пролива у Аренаса под 50 километров.
        Уточняем планы: с Аренасом, как и везде, знакомлюсь сам, завтра Роберт везет меня на юг, в форт Бульнеса, а послезавтра на север, в Пуэрто-Наталес. Там передает местному гиду на три дня для поездки в Торрес дель Пайне и на ледник Бальмаседа, после чего приезжает вновь и доставляет обратно в аэропорт дель Кампо.  А там и обратный путь в Сантьяго, Мадрид и Москву.
        Роберт рассказывает о колониях местных пингвинов, особо живописуя, как сторожевики Армады де Чили гоняют всякого, кто «без пропуска» пытается к ним приблизиться, не гнушаясь и предупредительным огнём. На вопрос же о пропуске ответ лаконичен: «ту хандрид долларс». Вот тебе и «Вова-коммунист». Пингвины мне явно не улыбаются, хотя во всём остальном Роберт «свой парень».

            16. ПУНТА-АРЕНАС

        В город въезжаем по широкому бульвару, радующему взгляд обилием «тематических» детских площадок (например, царством Маленького Принца из Сент-Экзюпери). Вокруг трёхэтажные кварталы да бизнес-центры. Вскоре подъезжаем к отелю «Терра дель Фуэго» (Огненная Земля, как же иначе?), где предстоят две ночи и полтора дня. Выезд назавтра в полдень меня как злостную «сову» радует необычайно. Комната уютна, в ней впервые есть холодильник, а с ним и возможность экономно поужинать «из магазина».
        Часовая передышка с дороги – и в город. «Та-ам, где находится юж-ный край Земли…», – вспоминается песня «Машины времени». Да, южнее уже не будет, в полярники идти поздновато. Что за край, как тут живут, чем дышат?
        Дышат обычно, как в любом немегаполисе без пробок на улицах. Лица кругом не суровых морских волков, потрепанных штормами, а тех же чиленос, хоть и несколько необычных в ярких ветровках. Для Чили город крупный, главный порт на юге, есть даже «спальники» на окраинах, этажей в семь. Чёткие квадраты улиц, выходящих к проливу под углом и вливающихся в прибрежное шоссе. Все дороги, получается, ведут к морю.
        Отель на пересечении двух Авенид – Карлос Борьес и Кристобаль Колон. Обелиск возвещает, что это «Плаза Туризмо», но без обелиска ни на какую «плазу» перекрёсток не тянет. Зато «улица Бориса», как я её окрестил для простоты, сойдёт и за главную обилием магазинов и злачных мест. К тому же она скоро приводит и на главную площадь с памятником Магеллану, именуемую, конечно, Плаза де Армас (кто б сомневался).
        Сеньор Фернандо стоит ногой на пушке, голова как-то неестественно вывернута лицом то ли в светлую даль, то ли в небо (как у памятника Воровскому в Москве). Вокруг постамента русалка (вот кто Магеллана сгубил!) и два индейца-патагонца. Нога одного индейца свисает, за неё все хватаются «на удачу», отполировав до зеркального блеска – совсем как нос пограничного пса на станции «Площадь Революции» в московском метро. Рядом местный кафедральный собор, не чета сантьягскому, да и протестантский, судя по всему (прихожане поют под гитару). Если верить Евтушенко, в Аренасе жил и данный собор регулярно посещал «истинный» протестант и нацист, изобретатель «душегубок» Вальтер Рауф.
        От Магеллана к проливу его имени шагаю долго, берег «занят» портом и таможней. Потом возникает помпезное здание с колоннами, с фасада почти Большой театр, но с боков какой-то заброшенный склад невообразимо грязного цвета. «Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной», – вспоминается теперь уже Высоцкий.
        Наконец, всё это кончается, и открывается пляж. Конечно, пустынный – вода здесь никогда не бывает выше 3-4 градусов. «Файф минат энд дид!» – стращал меня Роберт перед расставанием, словно я собирался все Магеллановы омуты собственной головой проверить. Песок и галька перемешаны с выброшенными на берег водорослями и ракушками. Слева, у пирса, корабль Армады де Чили, сливающийся с волнами своим серым цветом. Справа не самые богатые «спальники». А прямо передо мной – пролив, два корабля на его середине (явно не Босфор по «трафику») и Огненная Земля на горизонте.
        У пляжа небольшой памятник … нефтедобывающему насосу. Неподалёку единственное в Чили нефтяное месторождение, а творение ярко-жёлтого цвета оживляет извечную серость моря и неба.
        Обратно иду через Авениду Колон – чудный бульвар с вековыми деревьями, напоминающими платаны. В уютной тени этих гигантов примостились деревья поменьше, постриженные под идеальные цилиндры. Настоящий юг, пока не вспомнишь, что сейчас здесь субантарктическое лето. Ну, а зима на российских антиподах сурова: ноль минус пять, непрерывный ураган, снежные заносы (Роберт жаловался) и дикий шторм в проливе – на Огненную Землю не попасть неделями. «Магадану магаданово» даже в Чили.

            17. «МАГАДАНОВ» ПРОЛИВ

        На следующее утро взгляд на окрестности уже не с пляжа, а с местного мирадора, от Креста Магеллана. Аренас как на ладони, пролив по ширине кажется Волжским водохранилищем у Тольятти, а Огненная Земля ближе, хотя детали на ней по-прежнему неразличимы – только горы высотой с километр. Сам крест без изысков, метра три высотой – конечно, не тот, что старина Фернандо ставил в 1520 году.
        В полдень, как и договорились, направляемся с Робертом на юг по берегу пролива, мимо рыбацких поселков с внушительными флотилиями мелких сейнеров у причалов. Через полтора десятка километров асфальт плавно переходит в грунт под меланхоличное замечание Роберта о бюджете провинции Магальянес. Вскоре первая остановка у монумента, символизирующего … центр Чили! Минутное изумление: какой центр, мы ж на крайнем юге? Центр, вроде как, скорее у Сантьяго. Ан нет, немалый сектор Антарктиды вплоть до южного полюса Чили официально провозгласило своей территорией, Землёй О’Хиггинса! Если так, то мы, действительно, в точке, равноудалённой от полюса и от перуанской границы на севере.
        Я не стал припоминать «ничейный» статус Антарктики – в конце концов, и у России «полюс наш». Однако местный империализм, осязаемый в бетоне, немного позабавил.
        Следующая остановка – у памятника второму после Магеллана испанскому капитану, зимовавшему в этих местах. От него виден ещё один остров за проливом. Под низкими тучами он выглядит зловеще – и тут Роберт заставляет меня вспомнить 70-е.
        «Мужественные чилийские патриоты, томящиеся в застенках фашисткой хунты Пиночета». «Народ Чили не сломить!» «Фашистский концлагерь на острове смерти Досоне». Так вот где «Луис был на карнавале»… Передо мной остров Досон, политическая тюрьма при Пиночете, где держали самых «высокопоставленных» узников. Местный ГУЛАГ. «Я помню аренасский порт и рёв парохода угрюмый…»
        Роберт и сам угрюм, про Досон говорит как-то нехотя – но зачем же тогда говорит? Без него разве вспомнил бы я этот «остров смерти»? Американцам, интересно, он рассказывает про него? Если сам бывал, то в какой «ипостаси»?..
        Нет, не хватит мне на все эти вопросы языка. Или хватит такта их не задавать. Тем и успокаиваюсь.

            18. ЮЖНЫЙ ФОРТ ЗЕМЛИ

        Треугольник полуострова Брансуик, у основания которого стоит Пунта-Аренас, заканчивается мысом Фроуард, самой южной точкой материка (мыс Горн уже на острове), точкой поворота пролива на северо-запад, к Тихому океану. До Фроуарда от Аренаса 50 км, немного не доезжая и стоит Форт Мануэля Бульнеса – точная копия реального форта середины 19-го века.
        Отсюда, собственно, и начинался Пунта-Аренас в 40-х годах 19-го века. Землепроходческий дух чилийцев повелел им «прорубить окно» к единственному тогда морскому пути из Атлантики в Пасифик. В бытность Мануэля Бульнеса одним из первых президентов молодой республики тут и возникло «военное поселение» его имени. Правда, просуществовало оно недолго, первый гарнизон погиб не от вражеских набегов, а от голода и холода (Жюль Верн об этом тоже упоминает устами Паганеля). Солдаты и офицеры слишком стойко переносили тяготы и лишения, не позаботившись заранее о хлебе насущном. Новый форт основали севернее, а новые поселяне прибыли уже с овцами, позволившими и выжить, и бизнес наладить. «И опыт – сын ошибок трудных…»  От старого форта остался лишь музей, смотритель и его семья.
        Открывшийся частокол с башнями почему-то вызывает из памяти «Капитанскую дочку» и несчастную Белогорскую крепость под Оренбургом. Пушкин любил рисовать на черновиках, что-то подобное, кажется, он и изобразил в раздумьях о киргиз-кайсацких степях. Только внизу не Урал, а Магелланов пролив.
Внутри казарма для гарнизона, штабная комната, церковь со скромным иконостасом, несколько «винтажных» пушек. Гордо реющий чилийский флаг. Пара информационных щитов на испанском и английском. Собственно, всё. Больше «мирадора» на пролив и остров Досон, чем реконструкций. Зато рядом с фортом мыс Санта-Ана, увенчанный деревянным обелиском с координатами и надписью «конец американского континента» – и отсюда Фроуард, истинный его конец, как на ладони.
        Южнее этой точки я с тех пор нигде не бывал. Дальше от Москвы – тоже. Антипод, 17 000 километров. Теперь, куда ни поехать, буду ближе к дому.
        Это событие отмечается вкусным «антиподным» обедом в доме смотрителя. В камине пылают сучья, закипает кофе, а я рассказываю Роберту про себя, про Россию, про партию-комсомол, юношескую солидарность с Чили, Ельцина-Путина и наши «пиночетовские» реформы, без которых, правда, мне бы век сюда не добраться. Роберт морщится, но понимающе кивает. На обратном пути, подхватив тему, рассказывает о непростых отношениях с аргентинскими соседями. Последний раз две хунты сцепились своими армадами в 1978 году из-за пары мелких островов, Аренас чуть не стал прифронтовым городом. Но даже «кровожадным гориллам» хватило ума не дать роковой залп. Потом политические темы плавно сменяются воспоминаниями о Европе и жалобами на техосмотр автомобилей – тут водители друг друга поймут всегда.
        В Аренасе поездка завершается магазином сеньоры Розович, торгующей пончо – дома эти сувенирные «плащ-палатки» ещё долго послужат моей родне. Хозяйка из хорватов, но никаких славянизмов в её речи уже нет.
        А вечером снова прогулка на пляж, только другой, поближе, да с обилием диковинных местных ракушек. Тут не Египет, вывози их сколько хочешь, но я не жадничаю, отбираю придирчиво. Летний закат долог, как в России. Бронзовый капитан Пратт, первым из чилийцев достигший Антарктиды, не грозит обнажённой шпагой гуляющим по пляжу, а словно охраняет их вместе с городом.

            19. КУ!

        Назавтра мы покидаем Пунта-Аренас и направляемся по шоссе на север, к городу Пуэрто-Наталес. До него не близко, километров 250, а Роберту, стало быть, предстоят все 500 в оба конца. Мои права со мной, движение вполне себе правостороннее, дорога свободна, но предложение смениться за рулём отметается сходу.
        Видимо, не зря – в дороге нас останавливают карабинеры. Ничего серьёзного, обычная проверка документов, но реакция Роберта поразительна. Пока они идут к машине, он, заглушив мотор, просто замирает: руки на руль, полная неподвижность, даже головой не вертит. Рука, плавно подающая документы, нисколько не нарушает этой позы. Невольно замираю и я. Карабинеры сверлят нас взглядами – и вдруг расцветают улыбками: «Оля, Роберт! Оля, амиго!»
        Лёд моментально тает, Роберт весело жмёт блюстителям руки, столь же весело переговаривается. Видно, что знаком с ними давно, ездил много раз. Но пока твой старый знакомый с автоматом наперевес не улыбнётся тебе – не вздумай первым улыбнуться ему, сиди вот в этой нелепой позе «ку»!
        Что это, никуда не девшаяся пиночетовщина и все её страхи? Когда одно «подозрительное» движение, и можешь схлопотать пулю? Сила привычки, не угасшая и через двадцать лет?
        Снова не хватает языка и хватает такта. В конце концов, я здесь в гостях. А за руль мне при таких раскладах, и впрямь, не стоит.

            20. ОВЦЫ И МОРО ЧИКО

        Провинция Магальянес – овечий край. В дороге этот расхожий эпитет реально оживает: вся необозримая пампа, идеально ровная степь, до самого горизонта «в овцах» по обоим сторонам шоссе! Пастухов не видно, никакие хищники, кажется, не способны нанести весомый ущерб этому стаду, даже объевшись до смерти. Такого я не видел больше нигде!
        Однако вскоре, после развилки с дорогой в Аргентину, овцы почти исчезают, зато попадаются «гуляющие сами по себе» ламы и фламинго на близлежащих озерах. Тут и новая радость туристу на полпути: Моро Чико, карстовое поднятие среди ровного поля, «кусок» которого вознесён метров на пятьдесят. Наверху плоско, а обрыв почти вертикальный, неальпинистам не взойти. Здесь начало рождения Анд, вслед за которым скалы быстро вырываются из пампы, и дорога начинает «серпантинить». Ни одного селения, лишь пара-тройка заправок да десяток указателей на просёлки к местным эстасиям (частным фермам). Но одном указателе значится «Эстасия Иван», но вряд ли тот Иван русский, скорее хорват. Аргентинская граница рядом, в километре-двух, попадаются армейские грузовики – но никаких шлагбаумов и строгих вывесок «погранзона».
        Да и карабинеры, при всём своём «ку», больше не беспокоят.

            21. ПУЭРТО-НАТАЛЕС

        Руссо туристо ждёт очередное испытание облико морале: все три ночи в Наталесе, вопреки планам и ваучерам, мне предстоит провести в разных отелях. Первая ночь в «Акватерре», вторая в «Индиго» и третья – в «Вескар Лодж». Господи, амигос, да ругайтесь вы с другими пасахерос! Я давно знаю, что нет худа без добра, особенно когда добро называется «Чили», а я без десятка чемоданов.
        Роберт такой философии рад как знакомым силовикам. Пончо остаётся на хранение в багажнике его джипа, а перемещение моего рюкзака по отелям «за вредность» быстро возлагается на принимающую сторону. С ней Роберт профессионально холоден, она «признаёт свою вину, меру-степень-глубину» и рада услужить хоть чем. На том и расстаёмся до после-после-завтра.
        «Акватерра» – двухэтажный деревянный дом, обит изнутри вагонкой, лестница довольно крута. Чем не дача? Мне достаётся единственный «полулюкс» наверху, отличающийся разве что «удобствами не на этаже» – больше никаких излишеств, даже стола, но и эту повесть писать ещё не скоро. Сначала – в город.
        Наталес не Сантьяго, не Аренас и даже не Варас – обойти можно за полчаса. «Пуэрто» в своём названии оправдывает, располагаясь на берегу залива Ультима Эсперанса и завлекая туристов на набережную. Залив узкий, почти норвежский фьорд, за ним с севера горы и ледники, растворяющиеся в тучах. Центральная площадь невероятна: мало того, что она не называется Плаза де Армас, так и памятник на ней не либертадору, а … паровозу. Маленькому ржавому маневровому паровозу, обильно расписанному граффити, в окружении уютного сквера из местных деревьев и цветов. При этом железной дороги в Наталесе нет и, похоже, не было никогда.
        Да и все остальные интересности, кроме ресторанов и сувенирных лавок, явно ждут завтра.

            22. СУМИЁ

        Завтрашний день посвящён поездке в национальный парк Торрес дель Пайне. В микроавтобусе «Форд Транзит» за мной является женщина с загадочным именем Сумиё. И, чувствуя интерес, первым делом даёт разгадку – у неё японские корни, её дед перебрался в Чили после войны.
        Четверть японской крови и три четверти индейщины непередаваемо милы. Сумиё стройная жгучая брюнетка лет тридцати, подвижная и обаятельная. Одновременно и хвастается, что изучает русский язык («привьет, как дьела!»), и извиняется, что пока не может на нём общаться – придётся по-английски, сорри-сорри. Вот, сейчас ещё туристы из Бразилии к нам подсядут, они согласны слушать её на испанском, но проблемы будут – португальский всё ж другой, и она его знает самую малость (пожалуй, это не русский с украинским).
        Сумиё сразу нравится – и обаяние девушки в ней, и мудрость женщины. Всем тридцатилетним желал бы быть именно такими, хотя многое тут зависит и от нас, мужиков, что говорить. Но расспросить о семье, замужестве и детях уже не успеваю – я, действительно, не один в этой поездке.

            23. МИЛОДОН, БРАЗИЛЬЦЫ И АВСТРАЛИЙЦЫ

        Заезжаем в другой отель за попутчиками-бразильцами, сорокалетней парой из Рио-де-Жанейро, вполне европейской внешности. Сумиё начинает повествование уже на двух языках, порой мило подшучивая над собой. Бразильцы то и дело что-то переспрашивают, испанский им и впрямь не всегда понятен, но английским владеют ещё хуже. Я переспрашиваю куда реже, уже овладел «смысловыми контекстами» незнакомых слов. Да и как не облегчить жизнь, насколько можно, столь милой нашей провожатой.
        Рядом с Наталесом, километрах в пяти, находится пещера Милодон – к ней поначалу и направляемся. Собственно, милодон – это вид какого-то ископаемого ящера, по виду похожего на медведя, но гораздо крупнее и с более длинной «мордой лица». Его скелет обнаружили рядом с пещерой, после чего её так и назвали. Пещера огромна, но неглубока – метров 50 в высоту у входа и метров 100 в глубину. Скорее «выщербина» в горе, чем подземелье. Сталактитов немного. У входа высится статуя самого «крёстного» ящера в натуральную величину (метров шесть). Туристы уже проснулись и «понаехали тут», для фотографирования с «Мишей-милодошей» приходится отстоять небольшую очередь. «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?»
        Рядом с пещерой межгорная равнина с низкой растительностью и безо всяких признаки жилья. Почти тундра.
        Едем дальше, и вскоре асфальт по доброй чилийской традиции кончается. На скальной грунтовке трясёт немилосердно, к тому же её постоянно ремонтируют, а временные объезды ещё хуже. До Торреса 150 километров. Бедный наш «Форд», ремонт ему светит так же часто, как старому «горбатому Запорожцу».
        Однако под рассказы Сумиё и жажду их понимания, да под окружающие красоты всё это мелочи. Полпути тянется межгорье, потом непродолжительный равнинный участок и пограничный пост Сьерро Кастильо – здесь развилка на Аргентину. «Тэн минат техникал стоп! Пи-пи!» – весело командует Сумиё, и мы с бразильцами рады передышке.
        Пост как пост – флаг, шлагбаумы, таможня. Нейтральная полоса тянется далеко за холмы, аргентинского поста ещё видно. Туристы с других автобусов разминают ноги, две пожилые американки играют с бегающей тут же беременной кошкой, шумно умиляясь: «Беби, беби!» Котята, наверное, будут смешанные, чилийско-аргентинские.
        Разговорился с мужиком-бразильцем, он худо-бедно всё-таки «спикает» в отличие от своей довольно чопорной жены (напоминает не Донну Розу, а школьного завуча). Зовут Александром. Много где побывал, даже в Москве и Питере, восхитился нашим метро («в Рио оно страшное» – охотно верю). Но долго не поговорить, грунтовка вновь углубляется на чилийскую территорию.
        Вновь появляются «вольные» гуанако, одна их пара на обочине вполне натурально целуется. Наш «Форд» им до лампочки, но минуем влюблённых буквально черепахой, чтобы не спугнуть. Поездка начинает походить на сафари, вскоре тормозим у придорожного озера полюбоваться фламинго. Потом дорогу перебегают две местные лисы, «враги гуанако» по словам Сумиё, только какого-то «волчьего» окраса.
        Минутный шок: следы лесного пожара начала 80-х. Ликвидировать последствия, несмотря на хунту, съехалось тогда немало волонтёров-иностранцев. Но до сих пор обугленные деревья на огромной площади наводят тоску. Новая поросль слишком молода.
        Ещё час тряски – и мы у въезда в заповедник, Сумиё оформляет бумаги в хижине у шлагбаума и возвращается ещё с одной парой. «Мистер-миссис Холланд, Острелиа, Брисбен, Квинсленд», – сразу представляются они. У четы солидная разница в возрасте, ей под 50, ему под 70, но выглядят оба весьма спортивно. 
        Сей интернационал из трёх концов Земли, ведомый чилийской японкой, и въезжает, наконец, на территорию парка.

            24. ТОРРЕС ДЕЛЬ ПАЙНЕ

        Национальный парк «Торрес дель Пайне» – северный конец южного Чили. От него начинается тот самый гигантский 500-километровый ледник, что «разрезает» страну, заходя и в Аргентину. Единого имени у ледника нет, разные его «языки» зовутся по-разному. Самый южный зовется Бальмаседа, на его стыке с южной пампой мы и находимся.
        Крупных озер здесь пять: Сармьенто, Норденсхольд, дель Торо, Пехоэ и Грей. Грунтовка вьётся между ними по самым живописным местам. Даже на машине за день всё не объехать, а уж пешком не обойти и за неделю. День пасмурный, тучи висят низко, поэтому мы не заезжаем к знаменитым двухкилометровым скалам-башням Сьерра дель Торо – их всё равно не увидеть. Любуемся «по горизонтали», хотя пейзаж под тучами достаточно мрачен.
        Сперва тормозим между у Сармьенто, на одном из мирадоров. Потом стоянка на краю Норденсхольда, от неё полкилометра пешком – и перед нами величественный водопад Сальто Гранде! Между Норденсхольдом и Пехоэ не больше трёхсот метров в длину и пятнадцати в высоту. Бурный поток шириной метров 50 обрушивается с отвесной скалы, ревёт, вздымая водяную пыль. Уменьшенная копия Ниагары, не иначе! По скалам к нему можно пройти, мы уже тянемся к «первым брызгам», но тут Сумиё не узнать – она решительно гонит нас на безопасное расстояние. Самурайский дух неистребим.
        На Сальто Гранде долго любуемся, уже отъехав и обогнув край Пехоэ. На этом же озере вскоре и обедаем содержимым гостиничных «ланчбоксов» – никакого тут общепита прожорливым гринго. Продолжаем путь, и цвет озера вдруг меняется с примитивно-серого на бирюзовый. Жить становится лучше, жить становится веселее. Впереди озеро Грей, крайняя точка маршрута, несколько в стороне от остальных водоёмов.
        У Грея здесь не алые паруса – у него бирюзовый язык Бальмаседы. Стоянка в километре от озера, по пути пересекаем бурную Рио Пинго по шаткому висячему мостику («Идти не более чем по шестеро», – предупреждает рукописный лист фанеры). Вроде, потеплело, я рискнул оставить куртку в «Форде» и сразу об этом пожалел. Близкий ледяной гигант приветствует не сильным, но именно «ледяным» ветром, пробирающим до костей. Нехорошие мысли о простуде, но возвращаться уже жалко. Ускоряюсь, опережаю всех, первый прибегаю на озеро и первый убегаю с него – но никакой «дубак» не затмит увиденное.
        Озеро полно айсбергов всех форм и размеров, некоторые уже сидят на мели и неспешно тают. Самый близкий к берегу напоминает собаку, с ним все дружно фотографируются. Над серыми тучами и скалами властвует «ледяная бирюза» льда и воды. Песчаный пляж тоже усеян глыбами льда, за одну их них берётся наша австралийка с оказавшимся рядом японцем. Поднимают натужно, держат пару секунд, успевая сделать необходимый «чи-из» для камеры, и с хохотом бросают. А вдали сверкает впадающая в озеро прямо из туч «ледяная река» Бальмаседы – кажется, никакого солнца ей не нужно, чтобы ослепить!
        Убегая, без конца оглядываюсь – такого больше не увижу нигде. Водитель «Форда» сочувственно включает замёрзшему руссо туристо мотор с печкой, пока не приходят неспешно остальные. Простуда в этот раз меня не догонит.
Потом завозим австралийцев в местный приют, снова трясёмся по скальным грунтам и пьём наскоро кофе в Сьерро Кастильо. В Наталес прибываем в семь вечера, ещё светло, меня ждёт новый отель «Индиго», привет-привет-привет Сумиё…

            25. «ИНДИГО»

        Теперь ночую прямо на набережной, у причала, что очень кстати ввиду завтрашнего раннего отплытия. Архитектура предвосхищает –  отель похож на нос корабля, стремящегося к воде. Неруда и Исла-Негра явно не дают покоя. Под стать и интерьер: ни одной лестницы, сплошные наклонные плоскости (как на многоэтажных парковках) под стеклянной крышей (тут уже привет от Ла-Монеды). Мой рюкзак уже в номере – сервис на высоте.
        Номер тоже в духе «конструктивистского минимализма», санузел за стеклом, окно от пола до потолка, но его можно закрыть «дверью-купе». Меня поселили «с видом на залив», чудесно! Посреди залива стоит огромный круизный лайнер со швейцарским, кажется, флагом (но там же моря нет). Причалы на такую махину не рассчитаны, к берегу то и дело снуют катера. Однако смеркается, и я спешу окончательно победить простуду «чилийской чачей» в ближайшей забегаловке.

            26. УЛЬТИМА ЭСПЕРАНСА

        Ледник Бальмаседа «впадает» не только в озеро Грей, но и в залив Ультима Эсперанса в самой его глубине. От Наталеса туда только водой – даже вертолёт там сажать негде.
        Водой и добираемся. Кораблик напоминает водный трамвай Тодоса, но Ультима Эсперанса всё же фьорд, морской залив, хоть и не шире Волги. На 150 км он тянется от океана к Наталесу, да от него около пятидесяти до «тупика» с Бальмаседой.
        Названием Ультима Эсперанса (Последняя Надежда) обязана неразвитостью средств навигации в 16-м веке. Выход из Магелланова пролива в Пасифик испанцы нашли быстро (и искать нечего), но вот «обратный» вход в него… Магеллан его не искал, он пересёк огромный неведомый океан, а его последователи плутали долго, исследовали множество похожих входов, но все оказывались заливами, а не проливами. Этот был самым длинным, и казалось уже, вот оно… Однако Последняя Надежда последней и умерла.
        На корабле и вчерашние бразильцы, мы с Александром радуемся, а донна Роза по-прежнему хмурится как утренний туман. Первые час-полтора жутковато в сплошном мареве. «Ну, что для моря наш корабль? Скорлупка несерьёзная…» Но капитан и впрямь опытный. Туман вдруг резко рассеивается – мы точно посередине Ультимы. Окружающие скалы отвесно обрываются в воду, лишь один раз чуть отступают справа, и открывается прибрежная эстасия с пристанью. Корабль подходит, но не швартуется, с него соскакивает на малом ходу несколько чилийцев – готовить нам обед, как станет ясно на обратном пути.
        Скалы вновь смыкаются, жилья больше нет, зато появляются водопады. Ручьи низвергаются прямо в залив со ста метров, не меньше. Красота! Медленно проходим рядом, аж брызги до нас долетают. Над скалами падающая вода тоже потрудилась, иные зубья под стать крымскому Карадагу.
        Где-то здесь тоже пингвины, но нам попадаются только полярные гагары на маленьком скалистом острове. «Гром ударов» их не пугает – видать, давно привыкли к нелепым тварям, плавающим мимо на вонючем мусоре. Проходим совсем близко, умерив ход, на скале воистину «яблоку негде упасть».
        А, вот и развилка Ультимы – налево «тупик» виден в полукилометре, направо уходит более длинный залив, без видимого конца, но и более узкий. У развилки и язык Бальмаседы. Ледник нависает над водой, не доставая метров тридцать, напоминая носик кувшина, из которого хлещет водопад – самый мощный из всех увиденных, ненамного «скромнее» вчерашнего Сальто Гранде. Подходим вплотную, рёв становится оглушительным, мотора уже не слышно. Жутковато: обломится этот «носик», и нас точно перевернёт волной… Но капитану всё нипочём, он позволяет налюбоваться и напугаться вдоволь.
        Наконец, входим в узкий залив и швартуемся неподалёку, у маленькой дикой пристани. Сходим на берег, гидов здесь нет, движемся толпой за матросами. Триста метров тропы, убегающей вверх по склону, – и выходим к маленькому озеру, образованному другим языком ледника.  Как Грей, но здесь уже не айсберги, только мелкие осколки. И ледник не нависает и не угрожает, «стекает» плавно, подойти к нему можно на несколько метров – самую малость не хватает дотянуться.
Из озера вырывается бурная протока, но без водопадов. Через её исток переброшен мостик, с него матрос набирает мелких льдин в ведро. Предвкушение не обманывает – на обратном пути нас угощают «Глетчерс Писко», фирменным коктейлем с «ледником»! Под него у туристов развязываются все возможные языки, на меня в этот раз «попадают» итальянцы, я долго мечтаю вслух о невиданных ещё городах и непокорённом Везувии. Бразильцы рядом «ловят» чилийцев с Южного тропика, из Антофагасты, изучающих родной край – кажется, эмоций у них больше, чем у иностранцев умеренных поясов.
        Напоследок полагается и обед в уже виденной эстасии – тушёная баранина, картошка и вино. Хозяин, крепкий, суровый и обветренный мужик лет пятидесяти, приветствует лично. По советским понятиям «кулак», да и только, не успел Альенде ликвидировать его как класс – но «батраки и батрачки» веселы и любезны. В местном туробщепите конкурентов не найти, не поленись только сколотить деревянные столы и лавки под навесом у причала, да поставить рядом старинную «полуторку», раскрашенную в цвета чилийского флага
        Под съеденное и выпитое разговоры продолжаются, в какой-то момент центром внимания становится самый экзотичный «евроазиат», то есть я. Сбивчивые речи о России владеют публикой минут десять – у меня уже "тройка" по английскому, ура! Впрочем, как приходит ко мне «нить», так и уходит – вот уже испанская речь «полощет» имя Мишель Бачелет, и тут я ничего, кроме «доктора медика», понять не могу. Зато внезапно вижу вчерашних Холландов – ба, и как добрались из Торреса? Под попытки выяснения этого (не вертолёт) да фотографирование у «полуторки» корабль трубит отправление.
        На подходе к Наталесу Ультима словно вспоминает, что она не река. Волнение всё сильней, качает неслабо, палубу окатывают брызги. А когда, пришвартовавшись, прощаюсь с моими попутчиками и направляюсь к «Вескар Лоджу», начинается и дождь с ветром. Последнее пристанище впускает меня, когда деревянные его стены уже «ревут и стонут». Очень вовремя. «Вескар» стоит в гордом одиночестве, в километре от Наталеса. С «Индиго» не сравнить, всё очень скромно, один среди бури – но от этого любой уют ещё уютнее.

            27. «VERY BAD, FIREBALL»

        Шторм бушует всю ночь, да и короткого утреннего затишья не хватает на последнюю прогулку – мигом «сдувает» с берега Ультимы, Роберта дожидаюсь уже в холле (номер просят освободить). Знакомый джип является вовремя, Роберт поражён погодой – в Аренасе солнце, а тут и дорога уже экстремальна, в чём скоро убедимся.
        Вещи сложены, привет Наталесу, но обсуждение впечатлений с Робертом непродолжительно – к дождю подключается ещё и гроза. Просто светопреставление, молнии так и сверкают вокруг, но гром гремит почему-то не при каждой вспышке.
Тут и происходит нечто. Дождь, вроде, уже проходит, и тут Роберт спокойно так произносит: «Very bad, fireball». Я замираю, «fireball» знаком слишком хорошо (спасибо ансамблю Deep Purple). Шаровая молния! Доли секунды хватает, чтобы представить, что она может с нами сделать. Вертеть головой и переспрашивать «уэр-уэр» я не способен, взгляд упирается в дорогу, словно это может спасти. Роберт не тормозит и не газует, едет ровно, но тоже цепенеет почти как с карабинерами три дня назад. Вся эта жуть длится пару минут (хотя кто тут засечёт время?), потом по реакции Роберта понимаю: пронесло! Молния была сзади, в зеркало была видна только из за руля – но я ни секунды не жалею, что не увидел ещё и эту «местную достопримечательность».
        Потом погода налаживается, у Моро Чико уже вовсю светит солнце, но жуть не торопится исчезать. Как ни крути, я имел шанс вернуться из Чили «в ином состоянии души и тела». Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Разговор с Робертом не клеится даже на прощание, хотя в какой-то момент понимаю, что не бросить руль в оцепенении – уже немало. Мы наскоро перекусываем в придорожном кафе и в полпятого прощаемся в аэропорту.
        Роберт, самый загадочный, самый интересный из всех чилийцев, исчезает незаметно, запоздалое моё «грасиас» повисает над стойкой регистрации. Жалко… Удачи тебе, Роберт!

            28. КОМЕТА

        Грозовой мрак до Пунта-Аренас не добирается, но рейс всё равно задерживают – у Боинга не срабатывает стартёр. Нас уже отпихнули от трапа и команданте начал запускать моторы, но не тут-то было. «Швартуемся» обратно, и я три часа слоняюсь по аэропорту, позвонив и предупредив Хорхе и тайком покуривая в туалете (2007-й год в Чили по борьбе с курением – что в России 2014-й).
        «Файребал», наконец, отпускает, а южный край Земли словно держит напоследок. В зале вылета интересная скульптура: трое индейцев в одних набедренных повязках возле лодки, один из них лежит, убитый торчащей из него стрелой. Двое других ещё живы – молодой статный мужик и пожилая женщина с весьма «не пожилыми» грудями. Лодка для полного реализма обклеена современными газетами. Не иначе, продолжение «чемоданной башни» в Сантьяго.
        На этом фоне, прямо на глазах скучающих пасахерос происходят все манипуляции техников с забарахлившим лайнером. Выгрузка багажа и новое отталкивание Боинга буксиром вызывают приступ пессимизма – но это только для пробного запуска. Ура, всё работает, всё исправлено! Снова швартовка, погрузка багажа вместе с нами изнемогающими – и наконец выруливаем, взлетаем.
        До Сантьяго три с половиной часа без лишних посадок. В пути любуемся фантастическим закатом «в океан» и кометой, настоящей кометой, прекрасно видимой в сумерках. Я удачно сижу по левому борту, команданте рассказывает о комете на двух языках, словно продолжая своё «сорри» за задержку. Комета тоже «файребал», но далёкий и мирный, от него уже не оторваться.
        Прибываем в полночь вместо девяти, но Хорхе всё равно душевно встречает в Бенитесе. Просто с ним в этот раз «леди миднайт» – блондинка с длинными волосами лет двадцати по имени Мария. Ну, мачо! Я приятно удивлён, когда мы снова подъезжаем к «Монте Карло» вместо обещанного хостела на окраине. Но долго радоваться уже не в силах, после длинного дневного пути из субантарктики в субтропики засыпаю как убитый. Слава Богу, не шаровой молнией…

            29. ДОМОЙ

        Знакомый отель в центре на последнюю ночь как нельзя кстати – вылет в два часа дня, и утром есть время проститься с Санта Люсией. Последнее восхождение по парку на «мирадор» её пика, последний взгляд на шумный мегаполис у подножья Анд.
        По пути в аэропорт Хорхе почти не говорит – без конца говорю я. Краткий отчёт о сделанном и пройденном с двумя-тремя нерусским эпитетами. В этот миг и озаряет: как хорошо, что на родном языке всё это можно изложить куда лучше и проще! Как хорошо, что скоро вернусь к родной речи! Соскучился, вот, прямо в самолёте и начну! Но пока ещё прощание, мучас грасиас, Хорхе, мучас грасиас, Чили, мучас грасиас всем, ведшим меня по этому пути.
        Вот и знакомый А-340 на Мадрид. Взлёт на юг, разворот у океана – видно, «напрямую» Анды не преодолеть. Где горы «под самым крылом», там Чили и кончается. Дальше тропические леса, экватор и Атлантика, времени новому графоманству сколько угодно.
        Может, поэтому двенадцать «обратных» часов до Мадрида почти незаметны. В реальность возвращает только испанская таможня на пересадке – чилийское вино и писко она безжалостно конфискует. Детский лепет «я ж не в Испанию» вызывает у милой чиновной Кармен лишь хищную улыбку. Торговая война? Двухвековая обида на неблагодарных подданных величайшей империи? Знакомо…
        Не переживаю. Самолёт на Москву уже полупустой, уже можно залечь на трёх сиденьях и хорошенько выспаться. Европейский день – чилийское утро.
        В Москве родные пограничники и электричка из Домодедово – словно с другой планеты. Ничего удивительного, что билет на Павелецком вокзале выбрасываю сразу, совершенно забыв про выходной турникет. Приходится покупать «штрафной». Объясняю кассирше, что долго был за границей, забыл, вот …
          – Но всё равно ведь в России лучше?
          – Всё равно!
        В такую минуту не лицемеришь. Я дома!


            P.S. ТРЕТИЙ  ВЕК  ЧИЛИ

        Человек достал до солнца – ведь мог!
        А во взгляде – пыль далёких дорог,
        Да и песня не поётся сама.
        Свет – весь вдребезги. И вдребезги – тьма!

        Строки Винсенте Уйдобро ужалят три года спустя. В 2010-м Чили отметит двухсотлетие своей независимости, ознаменовав юбилей двумя бедами и двумя гордыми их преодолениями: сначала землетрясением, а затем небывалым спасением шахтёров из заваленной шахты. Весь мир содрогнётся, а потом закричит: «Браво, Чили!» Моим негромким голосом в том числе.
        А в Москве по Филёвской линии метро покатит «Поезд поэзии». Первый «выпуск» будет посвящён поэтам Чили. Неруда, Парра, Уйдобро…
        Соприкосновение с Чили не покидает все восемь лет после того невероятного путешествия. Слежу, сопереживаю, узнаю снова и снова и природу, и людей, пытаюсь смотреть глазами Хорхе, Сары, Хосе, Роберта и Сумиё. Вряд-ли получится, но по-другому уже никак.
        Смотрел недавно чилийский фильм «Нет» о референдуме 1988 года, в результате которого ушёл Пиночет. Плохой фильм, плохой режиссёр, никакие актёры, но идея «к месту»: герои-подпольщики ничто, негерои-пиарщики, призывающие народ сказать мирное «нет» диктатуре – всё. В их агитационных роликах не вчерашние ужасы (всё равно не пропустят), а радость грядущей свободы. Узкий круг революционеров, страшно далёких от народа-обывателя, считает это предательством павших. Предатели в итоге побеждают Пиночета на американские деньги (те же самые…), мирно делят с ним власть и предают до сих пор, так и не устроив фашистам архипелаг ГУЛАГ на острове Досон. «Дочь изменника Родины» Мишель Бачелет на президентском посту сменил «верный пиночетовец» Себастьян Пиньера, его вновь сменила Бачелет, не исключён и новый повтор – демократия скучна и цинична.
        Меня слегка коробило, когда что-то похожее писал талантливый киевлянин из Сантьяго, мой мимолётный знакомый Олег Ясинский. Но грянул Евромайдан – и никого я так не искал в сети, как его. Олег высказался в том духе, что аннексия Крыма, при всей её неизбежности – лучший подарок Путина украинским нацистам. Уже не «узкий круг», уже хорошо.
        Но не это всё главное.
        Бросив писать в начале девяностых, я, естественно, не думал возвращаться к этому неблагодарному занятию. Заставило – Чили. Из примитивных дорожных заметок, с перерывами на другие новые опусы, вышел в итоге и этот. Он так же плох, как чилийское кино – может, восьми лет было просто мало. Но тогда не хватить могло и большего времени – вплоть до самого последнего и самого главного «путешествия». В какой-то момент надо спешить.
        «Свет – весь вдребезги. И вдребезги – тьма!»
        Спасибо, Чили!

                2007-2015



P.P.S. 2023. В том мире, в котором я смог добраться до Чили, такие "дополнялки" не приветствовались - на вчера полагалось смотреть из вчера, а не из единственно правильного сегодня.

Но того мира больше нет.

Протесты против повышения стоимости билетов на метро Сантьяго в 2019 году привели к разгрому половины этого "зажравшегося" метро. Верный пиночетовец Пиньера и его друзья в армии не смогли поделать ничего, кроме смерти полусотни погромщиков и усмирителей. Из миллионов. От полного уничтожения подземку спасла только пандемия Ковида.

Когда миновал пик пандемии, революция продолжилась более мирно-демократично и привела в Ла Монеду одного из лидеров протестов/погромов Габриэля Борича (внука хорватов из Пунта-Аренас - тех, у кого я покупал пончо). Альенде в квадрате - сказал бы прошлый век. Но его проект новой "не-пиночетовской"  конституции его же избиратели и отвергли. Молодой Борич быстро повзрослел и "поправел".

А Родина Олега Ясинского заполыхала надолго. Сам он теперь близко, виртуально или реально он в Москве, а не в Киеве, всегда "В контакте" - но как же мы с ним теперь далеки...

Добраться до Чили можно и сейчас, даже виза не нужна. Разве что с двумя пересадками, в Стамбуле и Рио, и дороже явно не на одну инфляцию тут или там. Но дважды в одно Чили мне не войти. Даже "от тюрьмы с сумой". Аргентина для этой "сумы", говорят, удобнее и чуть ближе - но зачем мне и её "близость"?..

Мне 60. Я предпенсионер, окончательно ушедший на "удалёнку". Я помогаю дочери строить дом и смотрю с горы на тот же океан, что совсем рядом с Пунта-Аренас. Недалеко от Сочи.



На фото: Чили, Исла-Негра, Тихий океан, январь 2007