Неправильные гости. Эпизод 15

     Однако лишь этим дело не ограничилось. Тщательно скрываемая правда так взбудоражила умы, что к ее выяснению подключились и мужики, обычно всецело занятые поиском калыма на бутылку и забиванием козла.

     И вот, аккурат после дня американской Независимости, солидарно отмечаемой и русским народом, Петрович по делам забежал на «Базу сервиса», где в теньке, на лавке, под дружный гогот привычно продолживших празднование работяг, травил байки хорошо опохмелившийся Колька Катафот - тощий, долговязый скотник, с вечным фингалом под левым глазом, заботливо освежаемым сожительницей.

     Завидев Петровича, мужики дипломатично смолкли, отводя глаза в сторону. Поняв, что разговор идет о нем, Петрович невозмутимо поздоровался, собравшись, было пройти дальше – на кого, спрашивается, камень за пазуху не совали? - как не в меру окосевший Катафот, люто завидовавший успеху женского кумира, прилюдно выразил глубокое сомнение в его этой самой, ну как ее…. ориентации короче.

     Сдержанным смешком, мужики отметили рискованную шутку, с нескрываемым интересом ожидая реакции Петровича, с виду безучастно покусывающего соломинку.

- Что там бабы-дуры могут соображать? Надька ему по сердцу! Сдалась ему та Надька, как прошлогодний снег дворнику!
- Говорю я вам, у него под ним, мущинское имя написано! - Тыча грязным пальцем в центр квадрата на майке Петровича, шепелявил приободренный поддержкой Катафот.

- Уж не твое ли? – Сплюнув, Петрович с дружелюбием тарантула посмотрел на Кольку, вызвав азартный холодок по спинам собравшихся.
- Так а хто тебя знает? Можа и мое? – пьяно глумящийся Катафот, не придал значения отеческому теплу в голосе Петровича.

- Тогда за чем дело стало, пошли проверим? – Предложил Петрович, кивнув на распахнутые створки ворот дымившей поодаль кузни.
- А что, и пойдем! Мы счас мужики, быстро! Наливайте пока.

     Не ожидая подвоха, привычный к частым побоям Катафот, будучи уверенным, что элементарный мордобой только закрепит предположение, высказанное в адрес Петровича, что даст ему возможность, потом, как минимум неделю пить на халяву, храбро направился в кузню.
     Следом за ним вошел Петрович…

     Минут пять, из темноты кузни не доносилось ни звука. Теряя терпение, мужики стали многозначительно переглядываться, всерьез начиная сомневаться, что как бы Петрович, и в самом деле, не того…

     И тут, из кузни донесся душераздирающий крик, вслед за которым, вытаращив глаза, в проеме ворот показался Катафот, судорожно вцепившийся в собственную задницу.

     Картинно выгнувшись назад, он пошире распахнул хорошо прореженный доморощенными дантистами рот и почище певца Витаса, надолго затянул:
- А-а-а-а-а-а…!

     Прервать чарующую по силе чувств арию, Катафота заставила, мелькнувшая позади него кувалда, звонко шмякнувшая обо что-то металлическое.
     Пробкой вылетев из кузни, тот сразу оживился и высоко вскидывая узкие коленки, дробно зарысил прочь, выставляя на обозрение пораженным зрителям ржавый палец от бороны, торчавший сзади замызганных штанов.

     Прикладов, за Катьку заточивший на Петровича зуб, не преминул использовать удачный шанс упечь возмутителя спокойствия годика на три.
     Да переусердствовал, предложив Катафоту написать заявление о членовредительстве.

     В другой формулировке тот с удовольствием накатал бы донос, но вот как описать членовредительство, когда ноги-руки целы?
     С тихим шипением перетаптываясь с ноги на ногу и плаксиво морщась от горечи не отмщенной обиды, Колька был вынужден отказаться от предложения, сославшись на самостоятельное неудачное падение на борону по пьяни….

     Открыто заявлять глубокомысленные изречения, Катафот навсегда отучился, да вот ядовитые нашептывания насчет смены ориентации не прекратил.

     На каждый роток не накинешь платок. И до Тоньки слушок докатился в самом извращенном виде, отравив таинственные глубины ее и без того дремучего ума, описаниями содомских оргий Семена с Петровичем.
     Не вдаваясь в объяснения, Тонька как следует отходила скалкой без вины виноватого муженька, напоследок объявив, что открывает бессрочную охоту на его развратителя.

     Поленившемуся вникнуть в причину «заказа» Петровичу, после того, как-то удавалось с ней не столкнуться.
     Только ничто не вечно под Луной, тем более благосклонность фортуны, привыкшей отворачиваться без предупреждения.

     И не успели они сегодня с Семеном, после хорошего застолья, по второму кругу пройтись по распаренным спинам дубовыми веничками в жарко натопленной бане, как дверь в предбанник с треском распахнулась, представив изумленным друзьям лохматую гориллу, свирепо клацающую зубами.

     С трудом признав в страшной образине свою некогда симпатичную женушку, Семен полез с полка, сконфужено бормоча про то, что по всем расчетам она должна подъезжать к Куроедовску, а так как ее совсем не ждали, то решили вот с Петровичем смыть трудовой пот и...

     Договорить Семен не успел. И без того не в настроении, Тонька, при виде скинувших перья соколов окончательно взбесилась, получив последнее доказательство тлетворного влияния Петровича.

     Легким движением руки, она надолго отключила маломерного Семена, пушинкой залетевшего на верхнюю полку, после чего, коротко рявкнув, двинулась на слегка растерявшегося Петровича.

     Тот, хотя и всегда питал живой интерес к ристалищам, законченным их фанатом все же не был. Да и как биться то?
     Ведь Тонька все-таки женщина, да и панцирь ее жировой прослойки никаким кунг-фу не пробьешь, даром, что у настоящего китайского мастера довелось изучать.

     Попытавшись пристыдить Тоньку за несколько грубоватое отношение к своему товарищу, Петрович запнулся, явственно прочитав в сценарии, плясавшем в ее налитых кровью глазах, что сейчас его замочат… в глубокой кадке с холодной водой для веников.

     Чудом увернувшись от клацнувшей когтями миниатюрной ручки, здорово схожей с совковой лопатой, он молниеносно проскочил в предбанник, сгреб в охапку одежонку с первой попавшейся под лавкой обувью и в чем мать родила, резво метнулся к выходу.

     С трудом развернувшись, Тонька гулко затопала следом. Но в пылу погони, напрочь забыла про габариты своих могучих телес, плотно застрявших в наружном дверном косяке.

     Пока с кряхтением, она тщетно пыталась освободиться, Петрович на глаз прикинул, сколько на это понадобится времени.
     Решив, что достаточно, чтобы без опаски одеться, он укоризненно пошлепал Тоньку по гладкой жирной щеке.

- Эх Тоня, Тоня. И как только Семен тебя дюжит?

     Толи не желая делиться секретом хрупкого семейного счастья, толи взбодрившись под воздействием точечного массажа, Тонька натужно взревела, умело воспроизведя искреннее возмущение бронтозавра по адресу прищемившего ему хвост неуклюжего сородича.

     С треском выдрав косяк, она со всего маха слоновьей ноги, саданула под зад нахальному срамнику, едва успевшему принять низкий старт.

     Обещавший быть продолжительным, незабываемый беспосадочный перелет по маршруту баня – неизвестность, прошел над длинным огородом с обалдевшей козой и нежданно оборвался забором, за одну из штакетин которого, Петрович зацепился некстати свесившимся килем.

     Блестяще выполнив кульбит двойного сальто, он с матом спикировал в густые заросли крапивы, откуда, приглушенно поскуливая, поспешно пополз дальше, спасаясь от града полетевших следом поленьев, с неутомимостью автомата запускаемых Тонькой.