Сферы. От девона до мела Часть третья. Гл. 6

6.
Начало зимы 1951/52 гг.

   В город вступала зима. Последние остатки листьев загонялись на островки жухлой травы, в парки, в скверы, старые московские дворики. Утренние заморозки сковывали лужи вдоль бордюров тротуаров, во впадинах дворовых заездов. Следы, оставленные в прогретой днём земле, обрамлялись ледовой корочкой и поблескивали в свете фонарей. Но зима, чувствуя близкую победу, не торопилась войти в город, она хотела насладиться зрелищем совершающейся победы, прежде чем накрыть город снегом.
    Так же как листья с улиц выметались и прохожие. Фонари, скрипящие арматурой, бросали тени редких прохожих то на стены, то опрокидывали их на землю.
  Особенно неуютно чувствовали себя будущие жёны и мужья, пытающиеся в позднее время скрыться в подъездах, кинотеатрах, спрятаться за голыми уже кустами парков и скверов. Их проблем за них никто не мог решить. Им хотелось быть вместе, но город, который  в будущей совместной жизни, находил им место, теперь проверял их на прочность чувств и терпение холодом и дождём. Кто не выдерживал испытания – для него не было и судьбы на двоих. Впрочем, город не давал никаких гарантий. Он просто делал своё дело. Весна была позади, наступало время зимы. Всему своё время.
   Неуютно такими вечерами не только влюблённым, но и старикам и больным.
   Аркадий Васильевич, проследил взглядом, пока последняя парочка скрылась в арке дома, отошёл от окна.  В комнате стоял полумрак, созданный настольной лампой в форме мухомора. Распахнутое одеяло белело треугольником складки, посредине которой темнело отверстие конверта. Глубокая ложбина пролегла в центре постели. Аркадий Васильевич изрядно поправился за время болезни.
    Сев на край кровати, он стал разглядывать портрет жены, написанный им незадолго до войны. Он часто писал её портреты и наброски к ним, но этот нравился ему больше других. Поэтом он и был удостоен висением в комнате автора. Татьяна Николаевна не была никогда красавицей. Ни в молодости, ни теперь она не поражала внешностью при первом взгляде. Но в ней была какая-то вторичная красота, проявляющаяся при частом с ней общении. И только глаз художника мог уловить сразу своеобразие женщины. Теперь же Аркадий Васильевич видел жену как бы впервые глазами обыкновенного человека. Он не узнавал женщину, с который прожил четверть века.   Его это и пугало и привлекало одновременно. Он понимал, что созданное портретом впечатление было результатом вечернего разговора в присутствии этого… стряпчего. Как она могла, как только посмела прийти к нему с этим? Едь он ещё жив и пока не собирается умирать. У него есть ещё дела в этом мире. А она давно его похоронила. Ей не терпелось стать вдовой.  Она уже приготовилась к вступлению в наследство. Но как выражается? Необходимо привести свои дела в порядок.
   Но имеет ли она право на это наследство? Добросовестный ли она наследник? Она же никогда не понимала его, только пользовалась его мыслями и образами. Претендовать на материализованные мысли, с которыми ты в принципе не согласен, которые безразличны тебе – вершина ханжества. И она была уверена, что всё будет как она запланировала. Привела этого сутенёра с бегающими по стенам глазками. Дрожь прохватила по всему телу, но усилием воли он прогнал её.
   Где же ты, та самая половинка, которая смогла бы быть с тобой бескорыстно до самого последнего вздоха. Где и когда он проглядел её? А может он никогда с ней не встречался? Как же наказывает жизнь за некогда неправильно сделанный выбор. И самое страшное, сознавать начинаешь это, когда уже ничего не можешь изменить. Просто на это нет времени.
   Аркадий Васильевич оторвал взгляд от портрета и попытался подняться. Но ни ноги, ни руки больше не слушались. Он завалился на бок и захрипел, пытаясь позвать кого-нибудь…
   Приехавшая по вызову сиделки бригада медиков определила повторный инсульт. Аркадия Васильевича  обложили подушками, выпростав безжизненные руки поверх одеяла, смахнули из глазных впадин слезинки, появление которых было вызвано либо избытком чувств сожаления о себе самом, либо от неспособности мышц сдерживать приглазную жидкость.

                :=:


   - Хорошо, что мне завещать ничего не придётся из того, что я своей камерой сделал. Всё изначально принадлежит государству. За мной только авторство. А то вы бы после смерти передрались. У меня кадров в мильон    раз больше, чем у Аркашки картин.
   - Умный ты человек Иван, но иногда такие глупости начинаешь говорить. Татьяна всегда выгоду искала. И за Аркадия вышла, потому что он художником известным уже был. А ты кем был, когда за моей рукой явился?
Ты вспомни, в каких брюках ты пришёл. Кто их тебе штопал? Сам, наверно. Не за будущего кинооператора Белова я замуж шла, а за никому неизвестного Ивана Белова, отец которого сбежал за границу. Куда ты меня повёз в свадебное путешествие? В Ниццу? В Неаполь? На Лену ты меня повёз, на мою тёзку. И даже, если бы ты не был тем, кем стал, я от тебя ни за что не ушла, хотя в твоём нынешнем положении ты меня больше устраиваешь. В этой обстановке я лучше сохраняюсь. Провокатор несчастный…
   - Прости, Лена. Я не хотел тебя обидеть, но Аркашку чертовски жалко. Не такой участи он достоин. Ты не знаешь, что это за человек. Может с вашей, женской точки зрения, он и обладает изъянами, но даже в них он искренен. Он никогда не кривил душой, не ханжил, как его жена.  Может это обыкновенная дружеская ревность, не желающая делить друга даже с женой, но я никогда не понимал его выбора. Ему нужна жена… как на его картине «Незабудка». Ведь он знал эту женщину, но как-то проглядел, хотя на портрете она вся.
   - Он не увидел в ней жену, да и просто женщину. На портрете девушка…
   - Я бы этого не сказал. В его сегодняшнем положении, оно ужасно, ошибка в выборе доставляет ему массу неприятных моментов. Помнится, Симонов сказал такую фразу: « Есть стихи «Жди меня»– это здорово. Есть пьеса = это уже хуже. И есть одеколон.» Так вот мы, мужики, обычно доходим до одеколона. Он нам понятнее и по содержанию и по применению.
   - Интересно, на какую ступень этой иерархии ты меня воздвиг?
   - Этого я не знаю. Что-то мы забрались в такие глубины аллегорий…  Я устал сегодня, Лена. Иди спать. Мне ещё много нужно сделать.
  - С чего же это ты устал?
  - Ты сама знаешь.
   - С каких это пор ночные упражнения стали тебя утомлять? Раньше у тебя просто разыгрывался аппетит.
   С тех самых пор, как я перестал выезжать летом в экспедиции.
   - Ничего, в следующем году обязательно поедешь.
   - А почему «поедешь»? А ты?
   - Ну, я не знаю, как наши молодые родители справятся с нашим внуком.
   - Не пора ли их бросить на произвол судьбы. Когда-то нас у них не будет. И чем раньше они прочувствуют свою ответственность, тем для них и Ивана будет лучше.
   - Это всё теория. Я посмотрела недавно, как Лина кормит. Она не научилась этому за год, а кормление для неё  мука. У неё не хватает терпения. Если бы не няня, внук умер бы от истощения.
   - Чем же она занимается целыми днями?
   - Кто?
   - Ангелина. Если она не умеет обслуживать сына, пусть идёт работать. Или она уже разучилась?
   - Ты это серьёзно? Насчёт работы.
   - Вполне. У нас не должно быть домохозяек, которые не умеют вести хозяйство.
   - Это проблема её мужа. Он сам её выбрал. Пусть на себя и пинает.
   - Когда он был с Анютой, он выглядел более мужественнее, хотя и совершал поступки отнюдь не мужские. За полтора года супружеской жизни он превратился в тряпку, которую жена суёт куда попало.
   - Я думала, что ты не замечаешь…
   - Что у них произошло? С тобой-то он откровенен?  Ты всегда находила к нему пути.
   - НетЮ он со мной молчит. Чисто по женски я чувствую, что она ему изменила и изменяет. И не для того, чтобы уровнять прошлое, с которым она никогда не примирится. Она воспользовалась ситуацией, добилась своего теми средствами, которые обычно приводят к противоположному результату.
   - Что-то больно сложно. Может она просто б…? Если Василий поступает по-другому, то просто не понятно, кого мы с тобой воспитали.
   - Последствия отсутствия мужского влияния в переходном возрасте. Война, эвакуация, твои командировки… Он мне задавал такие вопросы, на которые мог ответить только ты.
   - Войной можно объяснить и оправдать что угодно, но есть какая-то первооснова, принципы, в конце концов.
   - Ты всегда поступал со своими принципами? Чтобы так поступать, должна быть свобода выбора. А за Василия всегда решал кто-то другой.
    - Опять обстоятельства. Обстоятельства создают сами люди, каким бы слабохарактерными они не были бы.  Ты никогда не вспоминаешь нашего первого внука?
   - Что? Ты это о ком? А! Нет. Дети, воспитанные не нами перестают быть нашими детьми. Почему ты спросил?
   - Интересно посмотреть на него лет через двадцать, когда ему стукнет столько, сколько нашему сыну теперь.
   - Куда тебя занесло воображение. Пора спать, а то ты в 21 век заглядывать начнёшь. - Елена Александровна зевнула, поцеловала мужа и пошла к двери.- Ты скоро?
   - Я постараюсь.

                :=:

      Андрей долгое время не мог разобрать кто из них Пётр, а кто Павел, несмотря на то, что Катя показывала ему десятки отличий близнецов. Только в конце лета физиономии братьев начали отличаться друг от друга.
    Лето выдалось суетливым, всё в заботах. То их нудно было кормить, то гулять  с ними. Катиных рук просто не хватало. Необходимо было выкраивать время и для мужа, который на работе уставал не меньше её. Ребята оказались крикливыми, и если первое время к них было всё в унисон, то спустя несколько месяцев он расстроился. В чём они были ещё почти солидарны так это в дневном сне. Они засыпали и просыпались одновременно.  Но вот ночью…
   Летом он она приспособилась выносить братьев во двор и, уложив их на широкую поленницу, засыпала сидя за доминошным столом. Но после того как однажды небольшой смерч, затерявшийся в узких переулках Замоскворечья,  покатил Павлика по поленьям, ей пришлось отказаться от дневного сна.
   На тумбочке возле их свадебной фотографии появилась фото всеё семьи, два члена которой были завёрнуты в белоснежные конверты и торчком поддерживались большими руками отца. Андрей был в кепке, комбинированной двухцветной куртке с треугольниками на груди и спине, широких брюках, из под клёша которых торчали тупорылые ботинки-бульдоги.  Катя – в летнем лёгком платье, в туфлях на высоком каблуке и немыслимой по величине шляпе, держала мужа под руку и лукаво всматривалась в объектив, направленный Венькой Комаровым, приехавшего на несколько дней в Москву. Он забросил инженерную профессию и работал в местной газете. Кате показалось. Что в Москву он приехал  только затем, чтобы сделать их семейный портрет и тут же исчезнуть.
   После ноябрьских приехала Анюта. Внешне она стала выглядела весёлой и куда-то всё время уходила. Потом на несколько дней исчезла, а появилась с большими синяками под глазами. Она призналась Кате, что сделала аборт, потеряла много крови и что вообще у неё больше не будет детей, что жизнь ей надоела и опостылела.
   - Послушай меня, Анюта. Я также думала, когда у меня родился мёртвый. А потом всё прошло. И у тебя всё  наладится. Нужно только подождать немного.
  - Не ждать я хочу. А жить. Жит как все, как ты, как вон те люди на той стороне. Что за жизнь у меня была? Поблазнила немного  и обманула. Не, просто я из тех, кому ни в чём не везёт. Некоторым нужно только родиться и для них всё. Они даже в самую трудную минуту сберегут то, что потом пригодится. Он же ко мне приходил несколько раз. До чего же был он жалок. Но стоило мне представить, что с такой же настойчивостью он обивает порог у другой…
   - Не мучай себя. Ты правильно сделала. Делить с кем-то мужчину накладно для собственного самолюбия. У тебя теперь одна забота – сын. Не потеряй его. Как он там?
  - У него всё в порядке. Лопает за лвих. Мать Анькой называет, бабку – мамой.
   - Будь с ним почаще.
   Не могу я дома сидеть. Отец молчит. Мать шипит. И потом, я пока ещё на себя не плюнула. Кому я старухой нужна буду?
  - О чём ты только думаешь? Опомнись. Встретишь хорошего человека – хорошо. Не гоняться же за ними.
   - Хорошо тебе говорить. У тебя муж есть. Ладно, подруга. Придёт завтра – завтра и голову ломать будем. Как там племяши?  Не проснулись ещё? Да, Катюха. Обошла ты меня во всём.
   - Не тоскуй. Догонишь ещё, если голову не потеряешь.

                :=:
 
   
   Зима входила в город с его северо-восточных застав. Пройдя по Измайловскому парку, зима перешагнула через окружную дорогу. Занятие города завершилось к утру - улицы были покрыты тонким, но уверенным слоем снега. Утром дворы пересеклись диагоналями следов, а тротуары были исчерчены параллельными линиями. Прикрывая следы ранних прохожих, снег повалил крупными хлопьями. Ему навстречу полетел дым из разнокалиберных труб: городу требовалось тепло, чтобы проснуться и привыкнуть к холоду. Поленницы дров уменьшились на один слой. На борьбу со снегом вышли дворники, проложившие жёлто-песчанве дорожки по традиционнм путям.
   Громыхнул на повороте трамвай, набитый пассажирами, потолстевшие за ночь на ватную поддёвку или тёплое пальто, что повлекло за собой опоздание тех, кому утепление не позволило влезть в переполненный вагон.
   Немного позднее на улицу вышли школьники, попытавшиеся слепить снежную бабу. Но вместо белоснежной баба получилось грязно-чёрной и с бахрамой пожелтевшей травы на теле и лице, без носа и ведра. Бросив до поры до времени бабу, её создатели скрылись за дверями школ.
   Появились молочницы с бидонами и мерными кружками, в клетчатых платках, валенках на калошном ходу, в полушубках, из под которых торчали серые фартуки. Молочниц быстро разобрали хозяйки, которые решив молочные проблемы, пошли по магазинам, неся из них в клеёнчатых сумках макаронные изделия, торчащие снопом из бумажных свёртков, кирпичи хлеба с бумажными этикетками, домашние котлеты в панировочных сухарях, батоны копчёной колбасы, а на ладонях синие номера очередей на яйца, воблу  и прочие дефицит.
   По булыжникам мостовой процокала лохмоногая кляча, впряжённая в телегу и оставившая после себя пахучий след на въезде во двор. Возница, закутанный по зимнему времени, привёз дровец непутёвому хозяину, пропустившему мыслимые и немыслимые сроки закупок печного топлива. Выставив металлический куб на землю, возница отмерил оговоренный объём трухлявой осины и, получив деньги, быстро удалился восвояси.
   Когда в городе заканчивали варить обед, в школах раздались звонки, и из дверей потекли мальчишки и девчонки, которые подойдя к дворам, вновь объединились в дворовую детвору, состоящую из косичек и успевших обрасти к первому снегу затылков, прикрытых форменными фуражками с крылатыми кокардами. Утолив дома естественный после школы материальный голод, дети принялись за оставленную утром бабу, материала для которой за день навалило с избытком, так что хватило и на горку и на небольшую крепость, в основание которой был заложен верстак, оставленный летом газовщиками. Работы хватило надолго. Но время растянуть не удалось. Пришлось бросить дворовые занятия и идти делать уроки. На свет ламп были извлечены дневники, учебники и тетради. Эх, скорее бы стать взрослыми. Вот уж нагулялись бы!
    Верхняя кромка солнечного диска ушла за горизонт, когда по телевидению кончили показывать учебную ленту о работе двигателя внутреннего сгорания, и счастливые обладатели "Ленинградов" и "КВНов" узнали от своей любимицы Оли, что сейчас будет демонстрироваться кинофильм "Дети капитана Гранта".
   Когда Паганель на  перевале Кордильер допевал песенку, взошла луна, предвестница холодной ночи. Она осветила дорогу мороженщицам, безуспешно стремившихся продать неходовой внесезонный товар. Мороженщицы поднимали квадраты крышек и заглядывали внутрь тележек о двух велосипедных колёсах с протезом третьего в виде деревянного костыля: не убавилось ли? не пора ли на базу? Но горка замороженных сливок оставалась на прежнем уровне.
   Зимний город постепенно замирал, развозя своих жителей по спальным местам. Отправлялись последние в этот день поезда, вылетали последние самолёты. В общественных и присутственных местах появлялись тётки в синих халатах с вёдрами опилок, быстро намокавших по мере их разбрасывания и впитывающих в себя грязь первого зимнего дня. Пустели станции метро, отключались эскалаторы, выключался свет.
   День отходил в вечность.

                Конец третьей части
 
                Конец первой книги