Костюм в полоску

А все-таки быть неизвестным писателем лучше, чем, например, неизвестным солдатом - хотя бы по той причине, что он может испытывать сумму ощущений и переживаний, связанных с осознанием единичности и конечности собственного существования, каковые переживания рабби Соловейчик приводил в ответ на вопрос, что такое «быть», погружаясь в философские глубины, куда не проникли ни Шопенгауэр с его «быть значит страдать», ни гедонисты с их «быть значит наслаждаться», ни марксисты с их «быть – производить»... а неизвестный солдат по понятным причинам уже не может. Но, с другой стороны, быть неизвестным писателем хуже, чем известным, кто бы спорил. Такие мысли крутились у меня в голове, когда я спускался вниз по Флорианигассе навстречу известному писателю. Мы договаривались пообедать в «Таволоцце», мест там не оказалось, ближе к ратуше известный писатель обнаружил неизвестную нам ранее тратторию и уже дегустировал аперитивы.

- Первой моей мыслью, - сказала жена известного писателя, оглядев костюм классического кроя из мягкого шерстяного сукна в неяркую серую полоску, в который я облачился (костюм, честно говоря, требовал бабочки, но я решил не усугублять, ограничившись черным галстуком, и, конечно же, к нему в компанию напросились винтажные окуляры в круглой угольно-черной оправе, купленные в оптике напротив собора святого Штефана в лучшие времена), - первой моей мыслью, - повторила она, - было попросить, чтобы ты меня защищал.

- От него? - спросил я, кивая в сторону дегустатора.

- Вообще. Ты похож на самого дорогого адвоката этого города.

- Прошлый раз, - сказал дегустатор, отрываясь от меню (ресторация окажется посредственной, не будем увековечивать ее имя), - он был похож на клиента самого дорогого адвоката этого города.

- Был, - подумав, согласилась жена известного писателя.

- Если у кого-то и просить защиты, так у клиента, - сказал я.

Сенаторы мои, должно быть, у вас назревает вопрос, что это за ересь вы тут читаете. Спешу объяснить. У нас раннее утро, трубочист инспектирует камин (здесь с этим строго), я пью третью чашку ристретто и развлекаюсь, представляя, как бы писал, будучи известным писателем. Вот так, наверное. Но не судьба.