Кассиан

В кричалке стало тихо. Недавно шумную, нетерпячую женщину с громкими воплями увели в родзал. Она осталась одна. Воды отошли еще вечером, а уже скоро рассвет. Небо, бездонное, темно-синее, с крупными мерцающими звездами, бледнело. Вступало в свои права утро, а схваток нет. Поясница и таз — сплошная боль, но это — не схватки. Что-то идет не так. У нее есть свой собственный опыт, это третьи роды, что-то не так.
— Как мы тут поживаем? — совсем юная рыжеволосая девушка взяла ее руку, прощупывала пульс.
— Поживаем.
— Не хотите вы отчего-то свою чадушку на свет выпускать.
— Так получается. Я хочу.
— Как вас зовут?
— Матушка Елена.
— Хм, — фыркнула девушка, — молодая, красивая женщина, а себя матушкой называете.
— У меня муж — священник. Он — батюшка, я, стало быть, матушка.
— Надо же! А отчество, обычное отчество у вас есть?
— Есть, милая, конечно, есть. Елена Пантелеевна.
— А меня Настей зовут. Елена Пантелеевна, — строго сказала девушка, — сейчас к вам придет доктор, ваша соседка уже родила, надо решать, что с вами дальше делать, не идете вы в роды.
Пришли сразу два доктора. Они прикладывали трубочки к ее огромному животу, трогали его, мерили давление, качали головами и вполголоса советовались.
— Голубушка, безводный период затянулся, риск велик, родовая деятельность никакая. Идем на кесарево сечение.
— Делайте, доктор, что считаете нужным, но двоих я нормально родила сама.
— Да-с, голубушка, а тут другая история получается. Перемещайте-ка ее в оперблок.
Говорил ей муж, отец Петр:
— Леночка, надо ехать в роддом.
А она:
— Я и дома сама справлюсь.
— Леночка, зачем ты так, милая, мы в другое время живем, в хорошем городе, не надо неожиданностей.
— Хорошо, батюшка, поеду.
Чтоб сейчас она дома делала? Напугала бы своего Петеньку, детей. Хорошо, что приехала. Теперь Господь управит, все будет хорошо.
Рыжеволосая Настенька застыла над ее рукой:
— Веночки у вас хорошие, Катюш, давай нам обезболивание. Елена Пантелеевна, будет чуточку больно, потерпите.
— Терплю, милая, терплю.
Очень скоро она перестала видеть склонившихся  над нею лица медиков и понеслась по спиралевидному лабиринту из мягких белых пушистых облаков и в неизвестном направлении так быстро, что захватывало дух.
— Раскройте матку шире, держите, извлекаю. Большой бутуз. Ба, да здесь двойное обвитие пуповины... Нешуточное дело, хоть бы закричал.
Младенец, который еще несколько минут назад был живым человеческим плодом, молчал. Белый-белый, почти как стена, кукла с болтающимися ручонками, он и после великого множества реанимационных мероприятий не подавал признаков жизни.
Врач Геннадий Иванович с испариной на лбу разводил руками и вновь бросался в очередную атаку со смертью. Акушерка Настя и медсестра Катерина во всем помогали и беззвучно плакали. Настя сквозь слезы сказала:
— Такая хорошая женщина, третий ребенок, и надо же!
Родильницу зашили, переместили в реанимационную палату. Безжизненное тело младенца накрыли салфеткой и вывезли на каталке из операционной.
Доктор с Настей пошли в приемное отделение, где у двери на банкеточке скромно сидел черноволосый мужчина. Борода с проседью, волосы аккуратно собраны на затылке в длинный пучок. Глаза добрые-добрые, лучистые.
— Как у дедушки Мороза в сказке, — подумала Настя.
— Вы муж Елены Пантелеевны?
— Да, ну как они, как Леночка, кто родился?
— Как ваше имя-отчество?
— Петром Корнеевичем величайте. Что-то не так?
— Состояние Елены Пантелеевны удовлетворительное, выходит из наркоза. Пришлось делать кесарево сечение. А по поводу вашего мальчика обрадовать не могу — мертворожденный.
— Как же так?! Он же бился, когда мы сюда приехали, я сам руку на животе держал.
В горе мы все равны. Отец Петр по-христиански понимал, что не бывает преждевременной смерти и во власти Господа в только ему известную минуту выхватить, как созревший колос, из этой жизни в совершенно разном возрасте либо невинную, чистую душу младенца, которой нечего делать на этой грешной земле, либо просто уберечь какого-то человека от неведомых будущих дьявольских происков, чтоб не состоялось искушение. Вечная борьба добра и зла за каждого из нас до последней минуты нашей жизни. Но тяжелее утраты близких нет ничего на свете. Все понимаешь, все принимаешь, а оторвать от себя родного человека порою просто невыносимо. Батюшка, взрослый, солидный мужчина, достойный, спокойный человек, рыдал, как ребенок, закрыв лицо руками.
— Подольше Леночке не говорите, — наконец, смог произнести он, пусть выздоравливает. Я побуду здесь, пока не придет в себя.
— Хорошо, Петр Корнеевич. Вы уж простите, но не наша вина.
Доктор ушел к родильнице проконтролировать выход из наркоза. Настя брела по пустому коридору, ничего не видя перед собой. Невозможно быть равнодушной к такому горю, просто невозможно. Говорят, со временем легче, не так сопереживаешь. Чушь! Вот Геннадий Иванович, опытный врач, а по лицу видно, что он как будто сам умер вместе с этим незакричавшим малышом. Надо попросить санитарочку вывезти его в морг, каталку оставили в пустой палате.
Почему-то захотелось посмотреть на него в последний раз. Такой красивый малыш, крепенький, маленький ангел. Новорожденные редко бывают красивыми сразу после родов, личико у них хорошеет потом, к выписке. А этот — божественный ребенок.
Настя подошла к палате, где стояла каталка с младенцем, взялась за ручку двери и вдруг ясно услышала детский крик.
— Господи! — сердце ее отчаянно забилось.
Она ворвалась в палату. Под тонкой салфеткой, сражаясь с нею ручками и ножками, орал малыш.
— Господи!!! Счастье-то какое! Что же это? Как? Господи-и-и ! Спасибо тебе!
Настя схватила малыша, прижала к себе и помчалась в родзал. Она отсосала ему слизь, он перестал хрипеть и из багрово-синего на глазах становился светлее, светлее, дыхание углублялось, перебивалось криком.
— Кричи, кричи, детонька моя, маленькое солнышко, кричи, раскрывай свои легкие.
После крика задышал ровнее, почти спокойно, как-будто все случившееся раньше было не с ним. Не удержалась, побежала в реанимационную палату с младенцем на руках.
Елена Пантелеевна лежала с открытыми глазами, медленно повернулась в ее сторону. Геннадий Иванович склонился над нею, прослушивая легкие и сердце. Он поднял голову и ахнул. Ожившие, огромные его глаза над маской с восторгом смотрели на Настю с заботливо укутанным малышом на руках.
— Это мой ? — шепотом спросила Елена Пантелеевна.
— Ваш, матушка Елена, ваш, пойду отнесу его педиатрам, они нас ждут, и спущусь вниз, порадую батюшку. А вы отдыхайте, матушка, с ним все хорошо.
С ним действительно все и всегда было хорошо. Не по годам мудрый, светлый человек. Четыре года назад принял постриг. Ныне он в монастыре в Рязанской области, иеромонах, отец Кассиан на службе у приславшего его на эту землю Господа...

                2008г.

                Из сборника "Войди в меня, любовь!", "Раритеты Кубани",2009г.