Моя прабабушка ч. 1

  Вот уже 46 лет бережно храню я подарок прабабушки, Марии Николаевны Красноцветовой, - сделанный ее руками гербарий из растений своего садика. В простом альбоме для рисования на пожелтевших от времени листах закреплены собранные в изящные букетики засушенные цветы и травы. Помню, как я любила рассматривать его в детстве, когда с большим вкусом подобранные по цветовой гамме венчики цветов еще радовали глаз разнообразием оттенков. Теперь все они потеряли свою первоначальную окраску, многие рассыпались в прах. Зато хорошо видна с любовью выведенная на обложке надпись:"Дорогой Машеньке от прабабушки. Лето 1969 год." Мне было тогда 10 лет, а прабабушке 90. Жить ей оставалось два года, но мы и представить этого не могли, т.к. она была бодра и жизнерадостна, хотя и передвигалась по дому с трудом.
  На последней странице альбома рукой прабабушки написаны следующие строки:"Да славит Господа вся земля, вся трава земная и цветы полевые, и солнце и луна, и всякое творение Божие да хвалит Господа. Во всем разлита великая красота и премудрость." В этих прекрасных словах,как в зеркале, отражен высокий настрой прабабушкиной души, озаренной непрестанным богомыслием и молитвой, видящей премудрую руку Творца и в красоте окружающего мира, и в событиях своей жизни. Мария Николаевна всегда была очень внимательна к чудесным проявлениям помощи Божией в различных жизненных обстоятельствах. Она не относила их, как часто делаем мы, к "случайностям","совпадениям", и т.д., а отзывалась на них всем своим благодарным сердцем, никогда не забывала, записывала для своих детей. С юных лет прабабушка была очень религиозна. Она выросла в глубоко верующей православной семье дворян Давыдовых. Отец, Николай Васильевич, заведовал московской конкой, мать,Евдокия Васильевна, содержала швейную мастерскую. Родилась Мария недоношенной, семимесячного младенца выхаживали, поместив в мешочек из беличьего меха. Кроме нее, у родителей было еще 13 детей. 13-го ребенка врачи запрещали Евдокии рожать из-за ее чахотки, настаивали на аборте. Она согласилась было на это страшное дело, но, как рассказывала прабабушка, "увидев в мензурках маленьких человечков", в ужасе ушла домой, положившись на волю Божию. Всей семьей, во главе с отцом, стали по вечерам коленопреклоненно читать акафисты Божией Матери, молясь о благополучном разрешении от бремени. Роды прошли очень легко, на свет появился выросший  впоследствии крепким и сильным мужчиной младший брат прабабушки Николай.
  Отец Марии Николаевны был строг и следил за соблюдением в семье всех православных обычаев и обрядов. Обязательным было частое посещение богослужений, исповедь и причащение, хранение постов и постных дней. У одного из родственников Мария обнаружила богатейшую библиотеку духовной литературы, которую она с увлечением читала, находя в ней ответы на возникающие вопросы о смысле жизни, о душе, о нравственности. Лето Давыдовы проводили во Владимире, где у них был родовой дом с большим фруктовым садом.
  Марию учили французскому языку и манерам, принятым в светском обществе. Уроки игры на фортепиано преподавал итальянский профессор. Девочка проявляла незаурядные способности. Она окончила Пансион благородных девиц и музыкальное училище Видлера. До замужества Мария Николаевна преподавала музыку и пение в детском приюте А.А.Бахрушина, организовала там детский церковный хор мальчиков, давала благотворительные концерты. Прабабушка очень любила эту работу, любила детей. Она "говорила, что у нее в классе всегда было шумно. Бахрушин даже упрекал ее:"Мария Николаевна, как у вас шумно, вот посмотрите, у другой воспитательницы какая тишина, какой порядок..." А она отвечала:"Мне что-то эта тишина подозрительна." И однажды бабушкины подозрения оправдались. Дети заперли вторую воспитательницу в туалете, их стали расспрашивать:"За что вы так?" Оказалось, что она их била, заворачивала в простыню и секла. Вот и стояла у нее в классе тишина подозрительная",-рассказывает со слов прабабушки моя мама.
  Не сохранилось сведений о том, когда и где познакомилась Мария Николаевна со своим будущим мужем, студентом юридического факультета Московского университета, Михаилом Григорьевичем Красноцветовым. Известно лишь о том,что молодой человек очень настойчиво ухаживал за моей прабабушкой, несмотря на неодобрение ее родителей, которые вначале были против этого союза из-за разницы в общественном положении жениха и невесты. Мой прадед
происходил из духовного сословия, хотя по матери принадлежал к дворянскому роду Радищевых. В конце концов благословение было получено, и в 1907 году состоялась скромная свадьба. Как рассказывала прабабушка, когда родители ближе познакомились с ее избранником, он стал их любимым зятем.
  По окончании университета Михаил Григорьевич получил место адвоката, снял в Москве квартиру, и молодые супруги зажили обычной светской жизнью с приемами гостей, пикниками, домашним музицированием, посещением театров...Были и тяжелые переживания: от менингита в младенчестве умерла их первая дочь Галина. Рождение второго ребенка принесло Марии Николаевне утешение в этой скорби.
  Михаил Григорьевич в ту пору слыл вольнодумцем, порой подшучивал над религиозностью супруги. В годы учебы в университете,на волне революционных веяний того времени, участвовал в студенческих выступлениях, даже след от казачьей нагайки у него на теле оставался всю жизнь. Несмотря на разницу во взглядах в начале их жизненного пути, супруги горячо любили друг друга. Однажды едва не произошло непоправимое. Проиграв в карты крупную сумму денег, в том числе казенных, Михаил Григорьевич закрылся в кабинете с самыми страшными намерениями. Почувствовав неладное, Мария Николаевна стала стучать в дверь, умоляя немедленно открыть, и, ворвавшись, обнаружила приготовленный пистолет...Она продала все, что у нее было, все свои драгоценности, и собрала необходимую сумму. После того случая прадедушка к картам не прикасался.
  Через несколько лет Михаила Григорьевича перевели в уездный город Муром. Затем он служил мировым судьей в Меленках и г.Гусь-Хрустальном. Надвигались грозные времена. Последние дни Первой мировой войны, революционная смута 1916 - 1919 гг. принесли хаос и ужас, нарушили размеренное течение жизни семейства прадеда, в котором было уже пятеро детей, возрастом от одного года до 11 лет. Начался голод. Посовещавшись с супругой, Михаил Григорьевич решил перевезти семью подальше в Сибирь, где, по слухам, люди еще не голодали. Хотелось покоя и тишины. Скрыться в глуши от "разнузданных, безобразных толп", которые, как писала прабабушка, носились по улицам, призывая к убийствам и разрушению. Старший сын был лишен возможности учиться, т.к. в школе царило воинствующее безбожие, во дворе сжигали духовную литературу. Гриша принес домой Евангелие и Закон Божий, выхватив книги из костра...
  "Отец поехал к высшему начальству, где на него выкатили изумленные глаза, но дали ему соответствующую бумагу о том, что он направляется судьей в село Кротово Ишимской волости Омской губернии, находившееся в 60 верстах от ближайшей железнодорожной станции Голышманово, и скрепили ее огромной государственной печатью с двуглавым орлом, т.к. нового герба тогда еще не было. Благодаря этой бумаге отцу удалось получить вагон теплушечного типа, куда были погружены домашние вещи, книги и пианино, они заполнили небольшой вагон с предварительно установленной там буржуйкой, там же разместилась семья."- вспоминает в своих записках сын Михаила Григорьевича, о.Владимир.
  Более месяца продолжалось утомительное путешествие в тряском вагоне, с тоскливыми стоянками по 10-12 часов. А впереди ждали новые испытания. Приступить к работе Михаилу Григорьевичу оказалось невозможно - помещение народного судьи было разгромлено, документы уничтожены. Прадед писал в Москву, но не получил ответа. Жить становилось нечем, меняли на продукты свои вещи. В это трудное время очень пригодилось Марии Николаевне искусство рукоделия, которым она владела в совершенстве. Она пряла шерсть, вязала, шила и перешивала из старого; все члены семьи прабабушки носили одежду, изготовленную ее руками. Делались вещи и на продажу, или в обмен на продукты. Среди этой нужды и неустройства прабабушку поддерживала ее глубокая вера и упование на Бога. Во всем случившемся с ними она видела прежде всего духовный смысл происходившего. И вместо ропота и жалоб на судьбу, из под ее пера вылились следующие строки:"Теперь, когда это стало далеким прошлым, видно, как нужна была нам эта встряска, как необходимы были эти удары по больному самолюбию, по гордости бессмысленной, безумной...Казалось, что все идет как и полагается, и мы во всем правы...Жизнь разумелась только земная, только земное благополучие и считалось настоящей жизнью. Господь открыл глаза на другую жизнь, единую истинную жизнь, которую мы так легкомысленно проигрывали в карты, на жур-фиксах*, пикниках и т.д. Стали учиться жить по-другому. От многого, что считалось необходимым, пришлось отказаться...Научилась сама стирать, доить корову, мыть посуду. Потребности сократились до минимума...Трудно было, ох, как трудно! Но слава, слава Богу! Тут и молитва стала являться в сердце, и о смерти память приходить..."
  А смерть подстерегала за каждым углом. Ограбленные продразверстками крестьяне подняли восстание, перебили в селе всех советских служащих и арестовали Михаила Григорьевича. Видно, по молитвам прабабушки, чудом он остался в живых. Не раз семейству приходилось укрываться в подвале от шальных пуль, от приехавших "усмирителей" и начавшегося страшного кровопролития. Междоусобие продолжалось несколько месяцев, и все это время семья жила в постоянном напряжении и под страхом смерти.
  В такие страшные годы призвал Господь на священническое служение моего прадеда. Для принятия сана необходимо было ехать в Тобольск к архиерею, и в пути Михаил Григорьевич едва не был убит, но, видимо, молитвы супруги и особый о нем промысл Божий помогли избежать очередной смертельной опасности. Долгие четыре месяца ждала Мария Николаевна своего мужа, непрестанным трудом своих неутомимых рук зарабатывая пропитание себе и детям. Наконец вернулся глава семейства, в сане священника, получив назначение в еще более отдаленную деревню. Опять предстоял переезд.