Княжна Сарым. Глава IV. Ах толы

Я залезла в палатку загонять сегодняшние исходники. Олеся и Макс набились туда же, вполголоса обсуждая нынешний нелёгкий денёк. Я прислушалась. Судя по бурчанию Олеси, чем-то она была всё же недовольна.
— Жаль, ах, как жаль, что не удалось записать синхрон Снегирёва, — Олеся методично подкидывала и ловила свой диктофончик. Равномерное щёлканье начинало действовать на нервы. Макс пожал плечами:
— Дался тебе этот хрыч. У Селиджека зашибись синхрон вышел, мужик говорит как по писаному.
— Максик, я не спорю, только вот...
— Только вот! — передразнил её Макс. — Слушай, Колчанова, ты заигралась. Тебе нафиг ничем не угодишь. У Селиджека фактура шикарная, прямо Чингисхан в степях Орды, без усов только. Картинка - блеск! Я вообще давно не видел, чтобы камера так человека полюбила. И вот что тебе не так?
— Титры, Максик, титры. Всё-таки Селиджек всего лишь заместитель, а это не так внушительно.
— Я что-то не пойму, тебе титры важны или человек в кадре? Забыла, небось, как с утра морочились? Давай ты не будешь с больной головы на здоровую, ладно? Всё, я ушёл.
Макс вылез из палатки, что-то обиженно бурча. В принципе, я была с ним целиком и полностью согласна: Селиджек вышел очень убедительно, говорил чётко и внятно, а главное — понятно, смотрелся и впрямь шикарно (тут мне подумалось, что он специально перед Олесей рисовался). А Олеся вот с ним как. Хотя чего гадать, все устали, все на нервах, слава богу, что отсняться сегодня удалось без лишней крови. Я покосилась на Олесю. Та уже увлечённо набирала текст на планшете. Вот и чудненько. Значит, скоро и я, наконец, поработаю.
Я закончила закачку и выползла наружу, чтобы Олесе не мешать. Уже ощутимо смеркалось, и холодать стало тоже ощутимо. Я застегнула ветровку и пошла гулять по лагерю, не слишком, впрочем, приближаясь. С Виталием Аркадьевичем перемирие было настолько шатким, что любое неосторожное движение могло привести к конфликту. Ну его нафиг, решила я и начала описывать круги около наших палаток. На небе уже появилась круглая, яркая, непривычно большая луна. Такую я только на фотографиях "National Geographic" видела. Красотища... И степь такая ровная, если от палаток отвернуться, небо уже не розовое, а какое-то то ли фиолетовое, то ли лиловое, ни облачка, луна эта опять же... И настолько инопланетным казался весь этот вид, что дух захватило. Не знаю, сколько я простояла так, вглядываясь в бесконечность, пока меня не потрепали по плечу.
— Юлька, очнись! — Олеся весело взъерошила мне волосы. — Текст готов, сейчас мы с Максом запишемся в фургоне, там шума меньше, и настанет твой час! Должны уложиться в три-три двадцать, ну максимум три тридцать. Давай, вливайся.
Вот и славненько, подумалось мне. Пейзажи — это, конечно, хорошо, только нельзя забывать, зачем я тут вообще. Я нырнула обратно и запустила монтажную программу.

Олеся записалась быстро, она вообще в этом смысле молодец, никаких лишних дублей и перечиток, только с листа. Мне она дала свой планшет с текстом сюжета, и я принялась за работу. Вечерние исходники решено было на этот раз не брать, ну и закачаю их завтра, а сегодня сделаем заявочный сюжет...
Через сорок минут я позвала Олесю смотреть мастер*. Вот хорошо всё-таки, когда съёмка происходит на твоих глазах, времени на поиск картинки почти не тратится. Мне моё детище понравилось. Да что и говорить, все молодцы - и Макс, и Ден, ну и, конечно, Олеся. Да, хороший сюжет, хоть сейчас посылай на "Мою Планету". Олеся тоже осталась довольна.
— Мы просто космос! — сообщила радостно она. — Всегда бы так! Ты, Юлька, умничка, вот за что я тебя люблю, так это за скорость. Другой бы часа два копался бы.
— А теперь представь, как обо мне плачут в Москве, — подыграла я ей, — как им не с кем Путина под эфир монтировать...
— Ой, Путин у них каждый день, а вот такой красотищи ещё поискать надо. Ф-фух, неужели на сегодня всё? Ты когда в Москву отправишь, мне ещё продюсеру сказать надо.
— Да прямо сейчас и отправлю, — я глянула на интернет, — сигнал хоть плохонький, но есть. Адрес ещё раз покажи, куда слать.
Олеся сунула мне в нос планшет, я вбила адрес и ткнула кнопку отправки. Во-от так, давай, миленький... ага, понеслась. Ну ладно, поползла. Главное, чтобы сигнал не пропал. Медленно всё-таки... Оп, оп, восемьдесят процентов, восемьдесят пять... девяносто...
— Всё! — Я хлопнула рукой по корпусу. — Ушло. Теперь можем гулять на всю катушку.

Особо мы, правда, не погуляли, день-то и впрямь выдался тяжёлый, плюс начала сказываться разница во времени. Олеся уже зевала во весь рот, да и меня начало размаривать. Мы единогласно решили на сегодня прекратить всякую активность. Макс с Денисом ещё резались в виртуальный футбол на смартфоне, ну и фиг с ними. Глаза уже слипались.
Проспала я, однако, недолго. Бывает так: вроде думаешь, сейчас как лягу, завернусь поплотнее, как задрыхну, а потом р-р-раз — и как рукой сняло. Я поворочалась несколько минут, потом всё же выбралась из спальника, на ощупь нашла свитер потеплее и начала его натягивать. Олеся, свернувшись калачиком, спала без задних ног. Устала, бедолага, и немудрено: она больше всех намучилась. Один Снегирёв чего стоит. Я вылезла наружу.
Ночь уже целиком завладела лагерем. Палатки стояли тёмными холмиками, фургон выделялся на их фоне, как огромный валун. Луна освещала лагерь и раскоп, заливая пространство белым неясным светом. Да тут и фонарика не надо. Хотя нет, я нырнула обратно и взяла фонарик. Мало ли что.
Вдруг я поняла, что хочу пойти и посмотреть раскоп. Вряд ли кто-то меня поймает. Желания своего объяснить я не смогла ни тогда, ни по прошествии времени, но оно оказалось настолько сильным, что не поддаться искушению было немыслимо. Я надела ветровку поверх свитера и пошла к раскопу.
Уже подойдя поближе, я увидела, что на камне около оградки кто-то сидит. Сердце ёкнуло, но потом я узнала профиль Эдика. Он-то что здесь делает? Тот же вопрос взволновал и его.
— Юлька, ты, что ли? Ф-фух, напугала. Ты что здесь лазишь?
— А ты? — я едва перевела дух. — Ты меня, вообще-то, тоже напугал.
— А! — Эдик раздражённо махнул рукой. — Снегирёв меня сегодня отправил раскоп сторожить. Всегда кто-то один ночью сторожит, тут хоть и нет никого на двадцать километров, но правила есть правила. Вот и мне... подфартило.
— Понятно, — кивнула я, — и до скольких ты тут сидеть будешь?
— Часов до шести, потом уже проснутся все. А тебе-то что здесь надо? Не спится?
— Не-а, — призналась я, — наверно, акклиматизация. И раскоп захотелось посмотреть, я трогать ничего не собиралась, просто посидеть.
Лицо Эдика приобрело настолько странное выражение, что я сделала шаг назад. Глаза его в лунном свете по-кошачьи блеснули. Он встал, оглянулся и, подойдя поближе, заговорил:
— Значит, посидеть хочешь, на луну посмотреть? Слушай, у меня к тебе дело на сто миллионов. Мы с Катей... ну, ты понимаешь, да? А Снегирёв, будь он неладен, всё просёк и меня на вахту отправил. Чтобы, значит, ничего и никак. Давай ты тут посидишь, а я к ней... зайду. Она сюда боится ночью идти.
— Почему? — не поняла я.
— Да просто боится, темноты. Волков...
— Тут волки?
— Да нет здесь никаких волков, тут вообще никого нет, понимаешь? Просто боится девочка, городская она, как ты, только из тебя любопытство прёт, а она этих раскопок насмотрелась уже. Ну что, договорились? Посидишь тут? Я тебе свою куртку дам, ночи здесь холодные. Фонарик есть? Отлично. Не бойся, тут нет никого, местные сюда не ходят. Посидишь, помечтаешь. У меня пиво есть, банка, на, держи. Я где-то пол-шестого вернусь, чтобы никто ничего не заметил. Твои-то спят?
— Без задних ног, — призналась я, — да их в шесть пушкой не разбудишь.
— Вот и чудненько, вот и славненько, — Эдик напялил на меня свою плотную куртку, вручил пиво, и, похлопав по плечу, проникновенно сказал:
— Спасительница ты моя. Ну всё, я пошёл. Доброй луны тебе.
Он неслышно растворился в ночном сумраке, и я осталась на раскопе одна. Какое-то невероятное чувство захватило меня, эта ночь, освещаемая полной луной, эта беспредельная степь, где горизонт сливался с чёрным небом, усыпанным мириадами звёзд, крупных, каких ни за что не увидишь в Москве, да и в Подмосковье тоже. Ветра не было, хотя холод всё-таки пробирал, но несильно. Я встала с камня и подошла к оградке. В темноте могилы почти не было видно, лишь смутно белели очертания костей, да смотрел на меня в упор зловещий череп с пробитым виском. Б-р-р, жуть какая. Я отошла. Да, немудрено, что люди верят в ночных призраков. Тут явится - и не удивишься даже. Да что это со мной? Не-не-не, возвращаемся на камень. Я присела на корточки, сидеть было холодно. Внезапно неясное ощущение кольнуло меня куда-то в загривок. Вдруг отчётливо показалось, что я здесь не одна. Чувство было настолько полным, что я осторожно обернулась, стараясь не дышать. Около могилы сидела женщина с очень прямой спиной и высокой причёской. Её длинные плотные одеяния спускались до земли, а на груди и в волосах поблескивали странные украшения. Женщина сидела очень ровно, вполоборота ко мне, и в лунном свете были отчётливо видны высокие скулы и чёрные волосы, забранные наверх длинными шпильками. Горло у меня перехватило. Я смотрела на неё, боясь пошевелиться, а она, казалось, меня не замечает вовсе. Смотрела она куда-то сквозь, взгляд раскосых глаз был устремлён вдаль, спокойный и всеведущий. Я осторожно попятилась. Так, всё. Дышала я неровно и как-то через раз. Всё-всё. В лагерь мелкими перебежками, и пусть я нарушу весь Эдиков интим, но здесь я больше оставаться не могу. Я уже решила припустить во весь опор, как женщина обернулась, посмотрела на меня чёрными глазами и глухо сказала:
— Сарым.
Я оторопела. Ноги приросли к камню, с дыханием что-то совсем неладно стало. А женщина, снова обратив ко мне иномировой взор, повторила:
— Сарым. — И добавила, чуть подняв глаза: — Ах толы.
Голос её, низкий и хриплый, был не похож ни на что, мне известное. Как будто камни древнего могильника заговорили со мной, как будто устами странной женщины говорила сама Вечность. Я сглотнула, моргнув, а в следующий миг женщина исчезла, как будто её и не было.
Я сидела на камне, наплевав на холод, и дрожащими пальцами пыталась открыть банку эдикова пива. Пока получилось только сломать ноготь. В груди у меня неистово бухало сердце, казалось, оно сейчас выпрыгнет из груди. В висках стучало, я никак не могла совладать с прерывающимся дыханием. Наконец банка поддалась, и я жадно отхлебнула горьковатой жидкости. Ой-ой-ой. Что же это было-то? Бежать в лагерь я раздумала, всё-таки Эдик уж очень просил, да и что бы я ему сказала? Что видела какую-то женщину, говорящую на странном языке? Может, это всё же какая-то местная хакаска посещает давно забытую могилу? Да нет, Юль, ну что ты врёшь сама себе? Никто таких одежд не носит, да и не выглядит она как местная, я даже не знаю, как она выглядит... господи, мысли путаются. Но вот слова её я запомнила хорошо. "Сарым" и "ах толы". Что бы это значило? Ладно, дождусь Эдика и спрошу, он всё-таки хакас. Может, это хакасский язык. Про женщину я решила не говорить. Не хватало только слухов о спятивших телевизионщиках, да и Снегирёв получит нехилый такой козырь против нашей группы. Вот что меня сюда понесло? Ощущений острых захотелось — на, получай! Ой, Юлька, вот неймётся тебе. Всё, следующую ночь сплю, как белый человек, в палатке, а не шляюсь по ночным степям да могилам. Эдика вот только дождаться бы...
Несмотря на пережитые страхи, до Эдикова прихода я досидела более-менее спокойно, трясясь преимущественно от холода. Раннее утро в Хакасии было на редкость зябким. Эдик появился из темноты неслышно, как кошка, но это был он, Эдик, а не странные и пугающие женщины с всезнающим взором. Эдик, довольный, прямо посвежевший, подошёл ко мне и хлопнул по плечу:
— Ох, спасибо тебе, выручила! Ну как ты тут, продрогла вся, вижу. Ну всё, иди грейся в палатку.
— Эдик, — я посмотрела ему в глаза, — а что значит "ах толы"?
Он удивлённо присвистнул.
— Да ты, оказывается, подготовилась к поездке! Литературу читала! Вот не ожидал!
— А всё-таки?
— Ну, "ах толы" по-хакасски — это полнолуние, "белая луна", вот как сейчас, — он указал на луну, — это самая почитаемая ночь. На ах толы женщины молились о потомстве, о благополучии, обо всём хорошем, они мазали губы идолов молоком и это должно было обеспечить хороший месяц. Это делалось на ах толы, ведь потом наступает хызыд толы, и это время уже совсем других просьб и других жертв.
— А... хызыд толы — это как?
— Хызыд толы, — серьёзно сказал Эдик, — это самое начало убывания луны, "красное полнолуние". Его называют "месяц с перерезанным горлом". На хызыд толы шаманы камлали и приносили жертвы богам. Кровавые жертвы, — Эдик странно усмехнулся, — завтра как раз хызыд толы. Ну ладно, мы так с тобой до утра проболтать можем. Спасибо тебе ещё раз, будет желание выручить — не стесняйся, всегда рад.
Его лицо сделалось мечтательным, он явно вспоминал Катю. Вот ведь жизнь у людей подумалось мне, есть ведь у них нормальные человеческие радости и желания, на свидание с любимой девушкой улизнуть, пивка попить спокойно на вахте, только мне везёт как утопленнику. Ну, делать нечего, надо возвращаться. Не хватало ещё, чтобы моё отсутствие обнаружили. Я отдала Эдику куртку и поплелась в лагерь. Сейчас лягу и усну, пообещала я себе, и никакие ах толы меня больше не потревожат.


* мастер — окончательный вариант смонтированного сюжета



Продолжение: http://www.proza.ru/2015/02/19/2196