Галерея неудачников. Дворец для Богини

ДВОРЕЦ ДЛЯ БОГИНИ

(Социальная драма)

Дворец для Богини

Трофимович посмотрел на себя в огромное зеркало парикмахерской, где он сидел в кресле, как съёжившийся воробушек и глубоко вздохнул — старик стариком.
— С вас триста, — равнодушно произнесла девушка прокуренным голосом.
Он не стал напоминать, что ветеран труда и имеет право на скидку: «Меня эти деньги уже не спасут, а девочке, наверное, нужнее».
За время стрижки, девушка, с торчащими в стороны, как у ёжика очень короткими пепельными волосами, рассказывала в сердцах, как сожитель тянет из неё деньги, нигде не работает, да ещё разбил их мотоцикл о БМВ, и чем эта история закончится, неизвестно.
Трофимович вздохнул ещё глубже и, встав из кресла, протянул «Ёжику» пятьсот рублей, поблагодарил и вышел на улицу. Девушка, дернулась было, чтобы дать пожилому клиенту сдачу, но остановилась и положила деньги в карман.
Трофимович подошёл к остановке и сел на скамейку — вокруг сновали люди, у каждого какие-то свои заботы, дела…

Он нарочно поехал в парикмахерскую на другой конец города — хотелось ещё раз
проехать по улицам. Последнего города в жизни. Последнего.
Все дела были сделаны. Он купил новый тёмно серый костюм, постригся, накануне сходил в баню, прибрал захламлённую квартиру и даже разморозил холодильник, так что дома теперь было шаром покати. Сегодня или может завтра Трофимович твёрдо решил уйти из жизни. Просто чувствовал — время пришло.
Он с улыбкой проводил молодую пару — юный парень держал за руки хрупкую девушку и было видно, что для этих двоих не существует окружающей суеты города — была только Она — любовь.

Трофимович, улыбаясь, вспоминал свою Зину. Теперь он всё время думал только о ней.
О том, как они встретились более шестидесяти лет назад на севере, в школе интернате для детей, родители у которых погибли на фронтах Великой Отечественной. Как долго он добивался любви «божественной дочери Зевса». Зина со смехом говорила: «Выйду за тебя, но пообещай, что построишь мне дворец, достойный дочери Зевса». Шутки шутками, но Михаил действительно был полон решимости построить для своей Богини дворец, ну, на худой конец — дом. Страна в те годы была охвачена энтузиазмом огромных возможностей, и из всех динамиков на улицах городов неслась песня — «Мой адрес не дом и не улица. Мой адрес — Советский Союз…».
Юная пара, полная надежд и планов, расписавшись, покинула стены родного дома
интерната и рванула на юг, полагая, что именно там их ждёт счастье.

Приехав в курортный город, молодые словно ударились о глухую стену. Оказалось, что там влюблённую пару ни кто не ждёт и никому они не нужны. Зиночка устроилась медсестрой в городскую больницу, согласно своей профессии, полученной в медицинском училище. Он — стал шофёром самосвала ГАЗ в местном ПАТП. Долгое время снимали жильё, в котором у них родились два сына и дочь. Первого сына потеряли в Афганской войне — хоронили в закрытом гробу. Говорили, что не было его тела в том цинковом саркофаге — подорвался со своими товарищами на душманской мине, так что и собрать ничего не смогли — развеяло сыночка над Афганской землёй. Второго сбил в реку с шоссе пьяный лихач при погонах — тело так и не нашли, свидетели замолчали, уголовное дело закрыли. А до свадьбы сына месяц оставался. Дочь они потеряли год назад. На свою беду вырастили они своих детей слишком честными, совестливыми. Дочь в свои сорок никак на месте не сидела — ни семьи, ни друзей — вечно ездила волонтёром по горячим точкам. Так и сгинула на войне украинской.

При воспоминании о детях, у старика полились из глаз слёзы.
— Вам плохо? — участливо спросил сидевший рядом парень.
— Нет, молодой человек, так, вспомнилось.
— Точно врача не надо?
— Нет, нет, спасибо, — Трофимович суетливо вытер рукавом слёзы и поспешил сесть
в подошедший автобус.
Отвернувшись к окну, он жадно вглядывался в проплывающие картины любимого города. Выйти решил за две остановки до дома, чтобы пройти по длинному скверу, в котором они так любили гулять с Богиней.
Поздняя осень в южном городе роскошна. Платаны сияют янтарными кронами, тополя ещё не готовые сбросить зелёный покров нежно переплетаются с крымскими соснами. Нет ни ветерка, и осеннее солнце ласкает. Трофимович снял пиджак и в задумчивости побрёл по бесконечной аллее.

Только после перестройки, когда у него появилась возможность шабашить на новом
КАМАЗе, семья смогла приобрести двухкомнатную квартирку в «малосемейке».
— Конечно, это пока не дворец, но всё ещё впереди, — смеялись жена и дочь, впервые ощутив, что значит своё жильё.
Это были самые счастливые десять лет их жизни. Он с удвоенной силой батрачил
на «шабашках». Зинаида приносила домой пусть не большие, но приятные «премиальные» от благодарных больных. Дочь присылала иногда посылки с подарками из разных городов, куда заносила её мятежная жизнь медика-волонтёра. И всё мечтали, очень мечтали купить домик, пусть не у моря, а где-нибудь в станице, но чтобы — свой.

Вздохнув в сотый раз, Трофимович с досадой пнул ворох листьев платана.
Почему жизнь так быстро пролетела? Когда? Ведь недавно были молодыми, энергичными, могли преодолеть любую напасть. Даже на пенсию вышли позже, так как не чувствовали старости. И вдруг всё случилось в одночасье. Началась война на Украине. Дочь, с группой медиков, повезла медикаменты в осаждённые районы ополченцев, да там пропали в бесконечных степях его бывшей родины. Потом сообщили, что доченька погибла, как и все волонтёры, что с ней ехали. Жене не стали рассказывать подробностей — пытали их девочку очень жестоко, а потом сожгли. Так-то.
Но Зина, и без подобных страшных подробностей, слегла через неделю, после
трагического известия. Сердце не выдержало. Всё сокрушалась, что даже могилки девочки нет, чтобы было куда сходить, поговорить с ней… Пережила доченьку только неделю.
Все последние дни Трофимович сидел возле кровати и держал умирающую Богиню
за руку и утешающе её поглаживал.

Как-то Зина улыбнулась, и посмотрев на Трофимовича произнесла:
— Мишенька, ты прости, что тебя одного оставляю. Вот так всё получилось. И детки раньше нас ушли, и на домик совсем немного не успели денег собрать. Может, подкопишь ещё, да и купишь?
— Ну и зачем мне дом без тебя? — сказал, как отрезал.
В другой раз, после очередного сердечного приступа, когда уехала скорая, Зина
пристально посмотрела на мужа и извиняющимся голосом произнесла:
— Мишенька, если будешь делать мне памятник на могилку, то хочу белый мрамор,
хорошо?
Трофимович принялся протестовать — мол, поживёшь ещё, ишь, чего надумала — умирать. Но Зина неожиданно сильно сжала руку мужа, отчего тот замолчал.
— Пообещай! Белый мрамор. Раз уж при жизни во дворце не пожила, то хоть на том
свете…
Через день у Зинаиды случился обширный инфаркт и жены не стало.

Почти год прошёл словно в полусне.
Оставшись один, он чувствовал, как бесконечно растянулось время. Ежедневно,
по несколько часов, Трофимович сидел возле могилы жены, затем шёл домой и рассматривал журнал Зиночки, который она так любили листать по вечерам — «Дворцы и особняки».
На одной странице, возле роскошного особняка стояла галочка и приписка — «вот такой».
Трофимович еле-еле нашёл мастерскую, где взяли заказ — и памятник он заказал такой, как просила жена — беломраморный с башенками, с балкончиками и балясинами вокруг мраморной надгробной плиты.
На кладбище, возле могилы купил ещё дополнительное место — сделал широкое
надгробие, чтобы на двоих хватило. И когда дворец был готов, принёс мастеру пять
фотографий.
— Уважаемый, — усмехнулся мастер, ткнув мозолистым пальцем в фотографию, с которой смотрел на мир жизнерадостно улыбающийся Трофимович, — ты же ещё живой. Не хорошо своё фото крепить на памятник при жизни.
— Ничего, Сергеич, крепите. Да, ещё годы жизни припишите.
— Ладно. А год смерти потом уж выгравируют.
— Нет, — он прерывисто вздохнул. — Нынешний пишите.
— Ну, дед, как знаешь, — покачал головой мастер.
На памятник Трофимович истратил почти все деньги, которые они с Зиночкой копили
на домик. И вот дворец водрузился на могилу. Два с половиной метра мраморных башенок, над центральным балконом выгравированы на вставленном сером мраморе два фото — он и она — молодые, смеющиеся. Фото были сделаны, когда они только поженились, купили билеты на юг и заскочили в фотомастерскую…
Под центральным балконом ещё три балкона, над которыми — фото сыновей и дочери — красивые, живые — улыбаются.
Глядя, как рабочие устанавливают балясины вокруг дворца — могилы, Трофимович
не стесняясь плакал, приговаривая:
— Вот, дорогие мои и построил я вам дворец, как и обещал…

Сквер закончился. Перейдя через дорогу, миновав двор, Трофимович вошёл в подъезд
своего дома. Позвонил соседке. Вышла тощая высокая дама, неопределённого возраста:
— Трофимович, куда пропал? Муж говорит, что тебя тут спрашивали.
— Кто?
— Да не знаю, два каких-то парня. Я их в окно высмотрела. Они мне ой как не понравились — таких в криминальной хронике показывают — в чёрных куртках и лысые.
Джип у них чёрный, огромный — что микроавтобус. Спрашивали — жив ли ты… Сказали мужу, что позже придут. Может в полицию сообщить?
— Не стоит, — Трофимовича заботили совсем другие мысли. Он аккуратно коснулся рукава цветастого атласного халата соседки, — Раечка, помнишь, я просил тебя и Никиту позаботиться обо мне после… ну, как умру?
— Ну да, Трофимович… Так рано ж ещё об этом говорить! Ты вон как сегодня здорово
выглядишь — прямо франт — новый костюмчик…
— Погоди. Чувствую я, что и моё время пришло. Я на кладбище уже заплатил — положат меня к Зиночке, да к ребяткам. Ты только проследи, ладно? Вот, возьми денежки на похороны — в знак благодарности и за беспокойство.
— Та что ты, Трофимович, — покачала головой соседка, кладя пухлый целлофановый
свёрток в карман.
— Вот и славно. Спасибо тебе, Раечка, за всё спасибо. Зина очень уважала тебя.
— И я… тоже… — пробормотала вслед уходящему старику женщина, качая головой
и зажимая рот рукой.
Он вошёл в тихую квартиру, не снимая пиджака и обуви, проследовал в спальню и лёг
на застеленную кровать. Опять нахлынули воспоминания.

Среди ночи в двери позвонили.
Трофимович не стал открывать. Он лежал и смотрел в потолок. Слёзы уже не текли, о них напоминала только мокрая подушка.
Кто-то открыл дверь и в комнату вошли двое.
— Чё, козёл не открываешь?
Трофимович сел на кровати.
— Вы кто?
— Конь в пальто. — Незваные гости нагло встали перед стариком. — Ты, говорят,
богатенький?
— Ага, замки мраморные строит.
— Урод! Столько «бабок» псу под хвост спустил. Жаль поздно узнали про «мильоны» твои, да квартиру, пока не засветился со своим баблом. Подыхать он собрался. А квартира куда?
— Делиться надо.
— Кто вы? — Трофимович с тоскою понимал, что не видать ему дворца семейного.
— Мы? Это, адвокаты.
— Ага, а ещё нотариусы и прокуроры.
Один из них достал из папки бумагу, ручку и ткнул пальцем внизу листа:
— Подписывай.
— Это что?
— Ты нам этот клоповник даришь, усёк?
— С чего вы взяли, что я подпишу?
— Да не с чего. Это уже тупая формальность. Подпись легко подделать. А тебе старый пердун пора выметаться из чужого жилья.
Они схватили Трофимовича, потащили вон из квартиры и бросили его в чёрный джип — микроавтобус.
Дорога была длинной. Вместе с Трофимовичем ехали ещё двое — один явно бомж
неопределённого возраста, видно, что где-то средних лет, но уж сильно потрёпанный жизнью и проспиртованный, по видимому постоянными излияниями — он всю дорогу спал. Второй — противный старикашка — весь путь пытался поговорить с Трофимовичем и, повышая голос до фальцета вопил, что знает как в прокуратуру письма писать. Но Трофимович молча смотрел в одну точку и вспоминал, вспоминал.
Когда машина остановилась, пленников выволокли на берег реки. Вдалеке, сквозь
предрассветную мглу проступали очертания небольшого пролеска и то ли хутора, то ли сарая.
Бомж проснулся и с пьяных глаз всё кудахтал — где мы, да кто вы. Второй неожиданно притих, понимая, что знания обращения к правоохранительным органам в данный момент абсолютно бесполезны, всё шептал скорее вопросительно:
— Не, они же убивать не станут, попугают только?..
Более молодой подошёл вплотную ко второму — здоровому, с ухмыляющейся мордатой физиономией:
— Давай их здесь оставим, люди ведь. Припугнём, чтобы не возвращались?
— Ага, а завтра они на нас настучат легавым, и хозяин нас в расход пустит, вякнуть
не успеем.
Пленникам всучили в руки сапёрные лопаты и те под дулами пистолетов начали рыть
землю.
Рыли не долго. Когда яма достигла метровой глубины, один из молодчиков выстрелил
в визжащего знатока эпистолярного жанра — тот захлебнувшись, замолчал и… свалился
в неглубокую могилу. Следующим был бомж — ему пуля попала прямо в грязный лоб, снеся часть черепа.
— Стас, давай теперь ты, — мордатый передал пистолет другому, более молодому, который в оцепенении смотрел, как застреленные люди падали в яму.
— Н-не буду! Не хочу брать грех на душу… — его затрясло.
— Чё? Чистеньким хочешь быть? Чё, не знал, на что идёшь? Лёгких денег захотел? Да
деньги не пахнут, тем более — это же отбросы. — Но второй замотал головой и побежал к Джипу.
— Ну, жлоб, всё хозяину расскажу. — Догнал молодого, притащил к яме, — а ну, закапывай, давай. — Он со злостью бросил стоящего на краю Трофимовича в могилу, и торопливо выстрелив в него, начал закапывать яму с жертвами.
Пуля обожгла лоб Трофимовича, его замутило, и мир померк…

Трофимович очнулся от того, что кто-то обтирал его лицо.
Сфокусировав зрение, старик увидел перед собой мужчину в очках и со смешной бородкой.
— Надо же, очухались. Ариш, проснулся он.
Подошла женщина:
— Кто вы, как вас зовут?
— Не помню.
— А вас наша собака нашла. Муж поутру ходил уток стрелять, а тут вы. Барон вас из могилы выкопал. Были ещё двое, но мёртвые. Мы их обратно закопали от греха подальше… А вам повезло, очень повезло… пуля только череп ободрала. Муж местный фельдшер — рану вам зашил. А я вещи ваши постирала. Жаль, костюм весь в крови и земле. Трогать его не стала — сами решите, что с ним делать. Лучше, конечно, в химчистку сдать — дорогой ведь…
— Арина, ну что ты прислала с костюмом — человек только из могилы вылез. —
И обратился к Трофимовичу: — Совсем ничего не помните? Как зовут, где живёте?
Трофимович попытался встать, но не смог. Разлепив губы, он протянул:
— Кажется, вспомнил. У меня же дворец был. Да… Я его построил для Богини…
Женщина покачала головой и вышла из комнаты. А мужчина констатировал:
— Дворец — дело хорошее. Хлопотное только. Может из-за него и в могиле оказались?
Вам бы в больницу надо и в полицию… Да времена сейчас смутные — сами всего боимся. Если вас убить хотели, кто знает, вдруг, если объявитесь — завершат начатое? Тогда и нам несдобровать. Я ведь не первую могилу нахожу… — глубоко вздохнул, — в первый раз пытался сообщить о находке, так меня самого чуть не обвинили в убийстве. Еле выкрутился… Даже и не знаю, что посоветовать. Оставайтесь у нас — будете помогать Аринушке по хозяйству?
Трофимович пожал плечами. Он ни о чём не хотел думать. На душе у него был абсолютный покой, и его совсем не волновало — кто он, откуда.

Семья, где он остался жить, была доброжелательная. Арина с Иннокентием звали его
отцом, их два сына и дочка — дедушкой. Днём Трофимович с радостью выполнял не хитрые поручения, ходил с внуками на рыбалку. А вечерами, часто сидя возле камина, он рассказывал детям сказку о том, что где-то в неведомой стране живёт в беломраморном дворце Богиня, дочь Зевса по имени Зина.


Анапа 11 февраля 2015 год