Как дома...

Я сняла с полки книгу, которая понадобилась мне для работы, и, едва открыла ее, как оттуда выскочил какой-то листок бумаги. Подняла. Оказалось - старая открытка. Глянула на обратный адрес, на текст небольшого письмеца. На почтовый штемпель… Да-а, давнишняя открытка, поздравительная к Новому 1975 году.
Не успела я вдоволь повертеть ее в руках, как в памяти, словно на кино- или телеэкране, встала та давнишняя жизнь, конкретные ее обстоятельства и человек, приславший мне новогоднее поздравление. На открытке были только инициалы приславшей ее, Н.Е., но я вспомнила и имя, и отчество: Нина Ефимовна из Полтавы.
Я была в Полтаве один раз, поэтому никакого труда не составило вспомнить нашу жизнь там летом 1974 года. Мы тогда долго не могли понять, куда отправиться на отдых. Обычно несколько лет подряд каждый год ездили на юг. Помню, что в том году кто-то сказал нам, что на Юге такой наплыв народа, что мы вряд ли прилично устроимся. Думали, думали, звонили разным знакомым. И одна женщина, полтавчанка, учившаяся в университете вместе с моей младшей сестрой, посоветовала поехать в ее родной город: там, мол, и тепло, и река хорошая, купание отличное: город – сплошной парк, есть куда пойти погулять; уже полно самых разных фруктов, они дешевые; а музей Полтавской битвы там - просто сказка.
Мы довольно долго обсуждали возможность такой поездки, смаковали детали, снова и снова перезванивали нашей знакомой полтавчанке. И, наконец, приняли решение: едем. Остановиться по приезде мы должны были у отца нашей знакомой, а уж он, уверенно сказала Тамара, сразу найдет нам жилье и во всем поможет.
На деле получилось не совсем так. Прежде всего – погода: она была хмурой и дождливой, неприветливой и не очень подходящей для отдыха. Оказалось крайне трудно найти помещение. Это же не типичный курортный город, где каждый стремился сдать комнаты или койки, неплохо зарабатывая таким образом на жизнь. И еще – город, не очень-то маленький город. Никаких риэлторов, агентств по сдаче жилплощади тогда не было, все очень кустарно, непосредственно через людей: кто что знает и что может порекомендовать. Мы с огромным трудом нашли место на самой окраине города. Хозяйкой квартиры в деревянном государственном доме была та самая Нина Ефимовна, чью открытку я теперь держала в руках.
Ей особенно негде было нас устроить. В квартире одна комната, правда, большая и с маленьким закутком, где можно было поставить две раскладушки. Кухня, места общего пользования. И всё. Если бы мы поселились в этой комнате, сразу встал бы вопрос о том, где же будет жить хозяйка. Уйдет к родственникам? Но выяснилось, что ехать ей некуда, и единственный вариант заключался в том, чтобы она тоже осталась жить в этой большой комнате, в глубоком ее уголке, который отделялся от остальной части комнаты – мы говорили: комнатурии – большим, нестандартной формы гардеробом. Казалось бы, раз уж так, то  пусть бы хозяйка поселилась в другом месте  - в том закутке, который можно было рассматривать как смежную комнату. Но Нина Ефимовна возразила: тогда получится, что она все время будет «ходить через нас» и очень нам мешать.
Мы совсем не сразу поняли, как поступить.. Почти готовы были идти на вокзал и ехать дальше, может быть, все-таки на юг, как-нибудь устроимся да и погода там наверняка лучше. Но все-таки решили пожить недельку у Нины Ефимовны, приглядеться к Полтаве -  может быть, найдем что-то другое. Во всяком случае, на улице не останемся. От дождя легко спрятаться, где есть и спать - тоже имеется.
Разобрали вещи, сходили в магазин и даже на рыночек. Фрукты и овощи, очень красивые, оказались не дешевыми, как нам обещали, а как раз дорогими. Ничего, мы же скоро уедем. Мама выдала всем постельное белье, она на всякий случай взяла его из дома  для каждого. Сварили обед, и жизнь пошла веселее. На завтра спланировали, только бы позволила погода, поездку к реке Ворскле, это было в нескольких автобусных остановок от дома Нины Ефимовны.
И, главное, мы совсем не чувствовали, что хозяйка нам мешает. Она сидела в своем уголке, что-то вязала. Или уходила «до подруги». Но если мы хотели что-то у нее узнать, она выходила «в зал», садилась рядом с нами и охотно рассказывала все, что знала по заданному ей вопросу.
Погода в Полтаве тем летом так и не исправилась, никакого другого жилья мы не нашли да и не очень искали, к дорогим овощам и фруктам привыкли, отбирая на рынке что-нибудь подешевле, и в целом прожили в Полтаве примерно две с половиной недели. И все это время замечательно дружили со своей хозяйкой. Она была уже очень пожилой, семидесяти трех лет от роду, толстой, дебелой, что не мешало ей быть проворной. Всегда, увидев, что готовим обед, давала советы: как сварить настоящий украинский борщ, что надо положить в мясо, чтобы оно стало – «пальчики оближешь» и как испечь особо вкусный пирог по ее рецепту. Нас было шестеро: родители, три сестры и мой уже одиннадцатилетний сын Саша. Но при том, что мы имели свои вкусы и интересы и сильно отличались в этом друг от друга, с Ниной Ефимовной сдружились все, а ее  проживание фактически в одной комнате с нами никого не напрягало.
Запомнилось много разных деталей из той полтавской жизни.
Вот вижу какой-то конкретный день.
…Уже пятые сутки идут проливные дожди. В доме сыро и по-осеннему хмуро. Хочется домой.
- Ой, девчата и ребята, опять загрустили! – слышится от дверей приятный певучий голос хозяйки. – А ну, все сюды, до менэ! Сейчас «в мальчиков» поиграем.
Мой сын, я и сестра Оля с улыбкой переглядываемся. Но тотчас встаем, словно солдаты по приказу командира, и идем в горницу, в большую проходную комнату. Нина Ефимовна уже зажгла все лампы. Светло и приветливо, будто вместо серого и бесконечного дождя и хмари вдруг засияло яркое летнее солнце.
Хозяйка восседает во главе стола и смачно тасует карты. Сашка ретиво скачет рядом. Оля загадочно улыбается и подмигивает Сашке: они успели придумать хитроумный план, как обставить меня в этой странной игре в вальтов-мальчиков.
…Погруженные в игру, то и дело подхлестываемые и подзуживаемые Ниной Ефимовной, мы совсем забыли о нудном дожде, неудавшемся отпуске, скуке. Игра «в мальчиков» сменяется «подкидным дураком», потом «зевакой», еще какими-то играми. И когда незаметно пролетает полтора часа и хозяйка вдруг спохватывается, что пора укладываться, мы разбредаемся неохотно.
… - Куды ж ты? – окликает меня Нина Ефимовна. – На веранде сыро, стели себе и сыну прямо тут, возле менэ, в горнице. Слышь, что ль?
Никакой веранды у нее нет, но тот закуток, где стоят наши с сыном раскладушки, сильно выдается наружу, поэтому там сейчас действительно сыро.
- Да неудобно, стесним вас, - отнекиваюсь я.
- Ну да, стеснишь! – смеется Нина Ефимовна. – Стели тут, говорю тебе!
Минут через десять мы с Сашкой сладко растягиваемся в потемневшей без света, но такой теплой и приветливой горнице. Уже засыпая, он дотягивается рукой до моей раскладушки и шепчет: «Ой, как хорошо!»
И действительно хорошо, как дома. Тепло и уютно. Прежде чем лечь, Нина Ефимовна, проверив, хорошо ли заперты двери, подходит, как сестра милосердия, к постели каждого из нас, поправляет одеяла. Останавливается и у постелей моих сестер, они уже спят и видят десятый сон. Тоже подтягивает углы одеял. И только потом ложится сама. Ночь и сон тяжко, но сладостно обволакивают нас, расслабленных и счастливых этим неожиданным, очень добрым теплом.
А утро начинается с оладий. Несмотря на десятый час, мы еще сладко нежимся в постелях, когда сквозь сон слышим ароматный запах. Это Нина Ефимовна, вставшая ни свет ни заря, уже вовсю кашеварит на кухне. Оладьи, румяные и сочные, высокой пирамидкой украсили тарелку.
- А ну подымайсь! – бодрым голосом приказывает Нина Ефимовна, заметив, что мы проснулись. – Умывайтесь – и за стол!
- Ой, что вы, неудобно, мы сами сготовим завтрак…
- Какой – сами! Вы что, отдыхать аль трудиться приихалы?
И не успеваем мы покрепче возразить, как Нина Ефимовна уставляет весь стол оладьями, сметаной, тарелками и чашками.
Через пару минут возвращаются с прогулки родители и сестры. За стол усаживаемся всемером. Нина Ефимовна хотела отойти к плите и сготовить что-то еще, но мы возразили: «Без вас не сядем».
И так каждый день все те две с половиной недели, что живем в Полтаве. Утром нас обязательно ждет что-нибудь неожиданное или приятное. И дело же не во всех этих мелочах – оладьях, отглаженном платье на спинке стула, вымытых сапогах. Дело в этом трогательном и таком неожиданном внимании. Она даже денег не брала с нас за свои завтраки, пару раз бывало, что и за обеды. Будто Нина Ефимовна была вовсе не самой обычной хозяйкой, сдавшей нам комнату на период отдыха, а очень близкой родственницей, которая не один год  приглашала и ждала нас в гости и вот, наконец, дождалась. И чем уж мы так пришлись ей по душе? Самые обыкновенные люди… Конечно, дарили ей подарки. Но считали: этого недостаточно.
А дело не в нас – в ней. Просто жил на свете добрый-предобрый человек, и какие бы люди ни встречались на его пути, он непременно помнил главное: это - люди, а значит,  они нуждаются в твоем внимании. И всё.
Рядом, на соседнем участке, жил ее пасынок с семьей. Не подходило к ней такое недоброе слово, пасынок. Как не подходило оно и к тем отношениям, которые издавна сложились между Ниной Ефимовной и Иваном! А о семье его и говорить не приходилось – те души не чаяли в своей бабушке. Бывало, когда ни войдешь в дом, всегда тут кто-нибудь сидит. Иван зашел посмотреть, не сломалось ли где что, не надо ли починить. Жена его забежала – стирку дома затеяла, не надо ли бабушке что-нибудь постирать. А то и внук, Иванов сын, заглянет – дров нарублено на год вперед, а ему показалось, что еще подрубить надо. А вот и жена его Мила заглянула – в городе телятину давали, захватила и для бабушки. Телятина давно сварилась, а она все сидит возле Нины Ефимовны, новости рабочие рассказывает ей, разные последние известия передает. Уж и бабушка спохватилась – поспеши, мол, домой, Милочка, муж и сын ждут. Но темнеет на дворе, Людмиле жалко бабушку оставлять…
...Только трехлетний Женька не отдал еще бабушке Нине великого сыновнего долга, пока лишь сам черпал и черпал из этого бездонного моря доброты. По утрам концерты задавал, ни за что в сад идти не хотел, только к бабушке Нине. И та иногда не выдерживала, уговаривала родителей оставить его ей. Они возражали: Женька непоседа, измотается она с ним. Но все же соглашались. И счастливые бабушка с внуком долго-долго махали им вслед руками, провожая у калитки на работу.
Нина Ефимовна обычно была весь день веселой, общительной, со всеми ласковой и ровной. Наверное, только я одна слышала со своей раскладушки, как ночами она иногда тихо и горестно плакала. Сама я подолгу не могла уснуть, все думала и думала о своих собственных бедах, которые именно в тот год разыгрались не на шутку. Личные беды, потому чего уж о них рассказывать? Трудно и одиноко мне жилось в тот период, настоящим утешением был сынок. Именно теми бессонными ночами я многое вспоминала из своих собственных обстоятельств, много и думала. Не раз бывало, что  разревусь, уткнувшись в подушку, чтобы только никто не слышал. Мне в ту пору казалось, что несчастнее меня нет никого на свете, что какой-то проклятый рок тяготеет  над моей судьбой. Жизнь так побила меня, что я почти не могла скрывать своих переживаний не то что дома, но и на работе, и в гостях, и где угодно еще.
Мне в ту пору было тридцать пять лет, а Нине Ефимовне вдвое больше. Вот она прекрасно скрывала все свои обстоятельства и переживания. Может, потому, что слишком привыкла к ним? Как-никак, а к тому времени прошло уже тридцать лет с тех пор, как она получила две  похоронки сразу: и на мужа, и на восемнадцатилетнего сына, оба погибли на войне. Долго ждала других известий, никак не могла поверить в случившееся. Пятнадцать лет ждала…
И как хватало у нее тогда сил продолжать надеяться? Ведь одна осталась на всем белом свете. Без специальности даже – муж не пускал ее на работу, любил он дом свой да хозяйство, и чтобы во всем порядок был. Потеряв сразу обоих самых дорогих людей, Нина Ефимовна осталась сразу без всего. Ей было тогда сорок два года. Попробуй начать жизнь в таком возрасте с самого начала! Ходи учиться. Получи образование, работай… И все это с вечным, незабываемым и неизлечимым горем своим… Какая же огромная сила жила в ее душе, если не наложила она на себя руки в те далекие годы, продолжала жить, надеяться, хотя каждый проходящий год уносил и уносил по крупицам надежду…
А потом, через пятнадцать лет, совсем, казалось бы, на закате, встретился на ее пути Иванов отец. Ему было тогда уже под семьдесят, половину жизни вдовствовал. Сыновей женил, остался один. И сколько лет обхаживали его окрестные бабы! Только ни на одну не взглянул он, слишком привык жить сам по себе. А как он познакомился случайно с Ниной Ефимовной, как почувствовал капельку тепла ее бездонного да заботы бескорыстной, так взбаламутилась его стареющая кровь, затосковало сердце. Размечтался хоть напоследок изведать жизни доброй, полноценной… Королевой ввел он Нину Ефимовну в свой дом, хоть она и предупредила его, что если вдруг где-нибудь на земле любыми калеками изуродованными объявятся ее Петрусь или сынок, она тут же все бросит и пойдет за ними на край света…
Но за пятнадцать лет не объявились ее любимые – значит, съела их давно мать сыра земля. Следующие двенадцать лет, в мире и согласии, в заботе и услужении прожила она со вторым мужем. Умирал он тяжело и горько плакал, что оставляет ее одну коротать свой век на земле…
…По ночам только я одна слышала ее слезы и тихое-тихое бормотанье: «Петрусь мой, Вовчик, где вы?»
Где они были?..
А утром Нина Ефимовна снова была веселой и заботливой, в хлопотах и заботах, все не знала, кому, как и в чем бы еще угодить да услужить.
…Я молча смотрела на нее в темноте ночи и мечтала: вот бы мне подзанять у нее этой силы человеческой, любви к людям, умения быть всегда и всем не только не в тягость, но в радость! Научиться, как бы грустно и плохо иногда ни жилось, излучать свет и  доброту, как излучала их удивительная Нина Ефимовна…
Когда мы уезжали, она собрала нам целую сумку еды в дорогу. Тоже пошла на вокзал, благо был он не очень далеко от ее дома. Посадив всех в поезд, долго-долго, пока он не тронулся, она все стояла и смотрела нам вслед, а губы ее, как нетрудно было по ним прочитать, говорили: «Спасибо вам, мои дорогие! Вот и я рядом с вами немножко согрелась»…