Ковчег. Глава 2

Яростно оранжевый закатный свет шел сквозь темные остовы облетевших деревьев. Проникал через пыльные стекла и попадал на летнюю террасу, заброшенную до будущего тепла.
На большом столе – россыпь забытых мелких яблок. От возникшего откуда-то толчка одно покатилось, задело другое, и оба грохнулись на пол. И опять всё застыло. Только свет медленно шел на убыль. Когда совсем посерело, натужно растворилась дверь, и на террасу вышли двое. Разгоряченные, в легких платьях. Сцепленные руки их разомкнулись. Лара подошла вплотную к окну. Света чуть присела на край стола.
- Хорошо здесь! – Она шумно втянула воздух. – Внутри совсем задохнуться можно. Вот уж не думала, что мама такое сборище устроит да еще по такому странному поводу. – 110 лет какой-то прабабки Ирины.
- Ты что о ней никогда раньше не слышала?
- Ну знала, что была такая в нашей родне. В здешнем монастыре златошвейкой сидела. Больше ничего. Не понимаю, зачем маме понадобилось так пышно её поминать.
- А что тут странного? – Лара провела пальцем, оставляя след, по стеклу. – Всё-таки большая дата.
- Нет, тут что-то другое. Уж я-то свою мать знаю. Прабабку эту неспроста вспомнила. И еще непонятно почему Марфа наотрез отказалась приходить. А ведь ей эта Ирина такая же родня. Боюсь, моя мать намерилась настроить всех против Марфы. Недаром за столом громко заявила, что из Жуковых она одна не пришла, своих, значит, чурается. Зачем ей было так говорить?
- Может, какие-то старые обиды всплыли. Такое бывает. Кстати, ты не находишь, что мои сильно сдали?
- Нет. А что?
- Да так, ничего.
- У тебя родители просто чудо какое-то! Всегда только вместе ходят. Друг за дружку крепко держатся. Видно, что им хорошо и спокойно вместе. Бывают же такие счастливые пары. У тебя есть сигареты? Дай одну.
Лара удивленно приподняла брови и протянула пачку.
Света сделала несколько коротких нервических затяжек и затушила сигарету о яблоко. Вскинув голову, сглотнула и утерла глаза.
Лара отошла в дальний угол террасы и оттуда спросила:
- У тебя что-то случилось?
- Да…а, тебе хорошо! – с обидой протянула Света. – Живешь, как хочешь. Захотела жить  в Москве – пожалуйста, захотела оттуда – без проблем обратно сюда рванула. Что хочешь, то и делаешь. Но ты всегда была оторва. Нет, я это в хорошем смысле. Можешь прыг и – на волю!
- Я? На волю? Ты что не видишь, что у меня за жизнь! Дом, работа, дом, работа. Дома - старики, которые кроме друг друга никого не видят, не слышат. А работа – на износ, другого слова не подберешь.
- Но у тебя ведь есть Олег. Тебе ведь с ним хорошо?
Лара на мгновение задержала дыхание.
- Да, мне хорошо, - выдохнула она. – Но совсем не так, как ты думаешь. Тебя бы такое не устроило. Ты ведь женщина обстоятельная, требовательная. Всё твоё должно быть при тебе. От других ты непрочь взять, но попробуй кто со стороны получить что-то от твоего дома – тутже шуганешь!
Изумленный взгляд Светланы только раззадорил Лару.
- Ты – жуткая собственница. Уж если что посчитаешь своим – не упустишь.
- Если я такая, - гневно выдавила из себя Света, - что же ты тогда со мной?
- А потому что это все естественно, - неожиданно дружелюбно ответила Лара. – Ты охраняешь свой очаг и потомство. Может, иногда с излишним рвением и от мнимых опасностей. Но в этом ты похожа на свою мать.
- Я? Похожа на мать? – тут Светлана взорвалась. - Никогда! Вот Вера, та – да, похожа. Поэтому вместе уживаются. Но я – нет! – Переведя взгляд на окно, тихо продолжила: - Знаешь, как она меня в детстве наказывала? Ставила перед собой, сама садилась на стул и так неприязненно на меня смотрела, будто я какое-то гадкое насекомое. Разве так можно с детьми? Ну ты-то, наверняка, считаешь, что можно. Ты ведь умеешь быть беспощадной. И вообще в тебе жалости – чуть. Потому и сын твой от тебя сбежал.
- Почему – сбежал? Ты же прекрасно знаешь, что Кеша в Москве, потому  что у него там работа. А не приезжает, потому что дел много.
- Нет, дело не в работе. Но ты не хочешь этого понять, потому что по натуре ты не мать. Может ты и неплохой человек, но не мать.
- Что значит – не мать! Что вы все от меня хотите? Все всё время от меня чего-то хотят. А, может быть, я….
Тут дверь на террасу приоткрылась, и заглянула Ольга Игоревна.
- Девочки, вы же тут замерзнете. Помешала? О чем вы тут шепчетесь?
- Иди, мама. Мы скоро придем.
- Не скоро, а сейчас. Мне надо помочь.
Ольга Игоревна с любопытствующей колкостью глянула на Лару и захлопнула за собой дверь.
- Может, пойдем уже? – устало спросила Лара.
- Да, надышались уже! - буркнула Света и прерывисто вздохнула.
Вздохом выбить пробку скопившихся, как мокрота в горле, неоплаченных обид. Докашляться до свободного глубокого дыхания. До той глубины, где кроется то, что притягивает к друг другу.
С наплывающей на лицо трудной улыбкой Лара приблизилась к Свете. И что теперь сделать? Разве что виновато толкнуться друг в друга плечами, будто забыв то, что было. Было да прошло. Остался шлак. А как от него-то очиститься?
В комнате на столе – полный разор. Скатерть замызгана. Рюмки с остатками питья – то там, то сям, без всякого порядка. Грязные тарелки составлены на край стола, а над столом витают духи съеденного и пережитого за время обеда.
Оставшаяся сидеть за столом публика разбилась на две группки по двое и по трое. Там, где трое, говорит брат Ольги Игоревны, Валентин. Рассуждает, как будут развиваться события на Ближнем Востоке и не приведут ли они к третьей мировой войне. Муж Ольги Игоревны, Анатолий, вдруг невпопад спросил: - «А у нас когда-нибудь наведут порядок?». Жена Валентина бросила на него негодующий взгляд, мол, чего встрял, Валентин хорошо говорит, а ему бы, Анатолию, лучше помолчать.
Через два стула от них сидит пара, сцепив на столе руки. Худые длинные пальцы женщины с толстым обручальным кольцом сжимают узловатую кисть мужа. Они сидят молча. Им нет необходимости что-то говорить или кого-то слушать. На них любуются. Они здесь как символ благополучия и покоя совместной жизни.
А в дальнем углу комнаты у подставки с цветами возвышается женщина. Своим шикарным нарядом – шоколадного цвета кашемировым костюмом, а также всей своей статью она отличалась от остальных. Дама обмахивалась красным веером, водя по сторонам глазами, при этом что-то внушительно шепча мужчине на вид лет тридцати пяти. Увидев Свету и Лару, дама замахала им веером, подзывая.
- Где это вы прячетесь? А мы опоздали.
Притянув к себе Свету, женщина расцеловала ее в обе щеки. Потом кивнула на мужчину рядом с собой.
– Это мой сын, Владислав. Но можно просто Влад. Так ведь, Владик?
Тот поправил на переносице очки в тонкой золотой оправе.
- Надо же - Владик! – напевно повторила Света. – А я-то почему-то думала, что у вас, Валентина Григорьевна, дочь
- Нет, Светочка, у меня сын, сынуля. А вы? – Прихватив Лару за руку, она пресекла ее попытку уйти.- Вы Светина подруга, Лара, верно? Много о вас наслышана.
- От кого? – машинально удивилась Лара.
Дама усмехнулась, притягивая Лару ближе к своему пахнущему душистым теплом телу.
- Как – от кого? От Ольги Игоревны естественно. Она мне так вас расписывала! Очень, видно, вас любит. Душой за вас болеет. Так ведь, Светик? Ольга Игоревна твою подругу красавицей считает?
Отпустив Лару, гостья прихватила длинными розовыми ногтями Свету за подбородок.
– Зато ты – моя любимица. Я бы тебя за своего сына посватала. Но свободна-то у нас Лара. Умница наша, красавица Лариса. А вы, девочки, чем-то похожи. Обе светленькие. Ты не находишь, Влад? А? Посмотри-ка. Ну, ну, не смущайся! – подбодрила она сына, хотя он, нисколько не смущаясь, смотрел куда-то всторону. На слова матери отреагировал, слегка повернув к ней голову, и тотчас отвернулся. Валентина Григорьевна стряхнула с его плеча какие-то невидимые крошки.
- Ладно, сынуля, ладно. Я сейчас отойду ненадолго со Светой, мне надо с ней пошептаться. А ты уж тут сам Ларису развлеки. Правильно, Светочка? Надо ведь твою подругу развлечь?
Подхватив Свету, она уплыла с ней на другой конец комнаты.
Скользнув взглядом по лицу Влада, Лара опустила глаза и уставилась на его брюки и ботинки. Ни пятнышка. Ухоженные. Похоже, молодой человек себя блюдет. Услышав то, что он вдруг произнес, Лара быстро, почти испугано подняла на него глаза.
- Это ведь ваши родители? – повторил он, кивая на державшуюся за руки пару за столом.
- Что? – переспросила Лара.
- Простите, но я давно за ними наблюдаю. Редкий экземпляр семейной пары. Полный симбиоз. Друг без друга никуда, верно? Крепко спаяны. Только ведь вам от этого не легче?
Лара изумленно расширила глаза.
- Хотя…,  – С тонкой, будто что-то понимающей улыбкой Влад по привычке поправил очки на переносице. - Я могу и ошибаться.
- Да, можете! – шепотом выкрикнула Лара.
Нетвердо шагнула от Влада вправо, потом влево и вынеслась на террасу.
- За стол! За стол! Все за стол! – радостно скомандовал голос Ольги Игоревны. Она появилась с большущим пышным пирогом. Его горячий веселящий аромат разогнал прочие застоявшиеся запахи. Собрание разбредшихся по комнате людей оживилось, нерешительно задвигалось.
- Дорогие мои, усаживайтесь! Давайте, давайте! – Ольга Игоревна пошла по комнате, мелкими взмахами рук подгоняя гостей к столу. – А где остальные? Ну-ка, Валентин, поди приведи их.
- Сейчас, сейчас! – Валентин взял под козырек. - Я мигом!
Жена его рванула, было, за ним в помощь, но Ольга Игоревна пресекла этот порыв, заверив, что Валентин справится и без нее.
Наконец, все стулья заняты, чашки наполнены, куски пирога разобраны. Полное умиротворение под стук ложечек, прихлебывания, пережевывания.
Ольга Игоревна оглядела устоявшуюся картину чаепития и осталась ею довольна. Лицо ее приняло торжественно умильное выражение. Она поднялась со стула.
- Дорогие мои родные и друзья! Хочу еще раз сказать несколько важных слов о нашей любимой и чтимой бабушке Ирине, Ирине Кирилловне Жуковой. Сто десять лет – какой огромный срок. А мы всё помним и будем помнить эту замечательную женщину. О доброте ее и мудрости я уже говорила. Теперь хочу сказать о другом. Что за талантище была эта тихая скромная женщина! Сколько прекрасных вещей было создано ее руками. Да, можно твердо сказать: в нашем роду есть мастерица самого высокого класса. Сколько она вытерпела, сколько перенесла, но до конца оставалась верной своему призванию – призванию рукодельницы! Вышивальщицы. Помнишь, Валентин, как она перед окном с пяльцами сидела, очки с толстенными стеклами, а иголка в ее руках туда-сюда, туда-сюда. Нитка золотая, шитье дорогое на заказ….
- Золотая нитка? – вдруг громко удивилась Валентина Григорьевна. – Это в какие же годы?
- Как в какие! – укоризненно бросила ей Ольга Игоревна. – Вот пойдите в наш музей, там есть золотое шитье из мастерской, где работала наша бабушка. И год стоит. Бабушка выполняла заказы, когда ей было уже за восемьдесят. А умерла она в восемьдесят семь. Моя семья, мои дети, мой муж, брат с женой глубоко чтим память этой народной умелицы. Вот недавно нашли, привели в порядок ее могилку. Но кроме двух-трех фотографий ничего у нас от нее нет. Зато у другой нашей родственницы, которая не соизволила сегодня придти, есть великолепное шитье, целая картина из Евангелия, сделанная руками нашей бабушки. Это драгоценное вышитое полотно Марфа держит у себя. Лежит у нее эта картина в сундуке, и никто ее не видит. Разве это правильно?
Стол сначала молчал. Потом пошло неодобрительное гудение. Ольга Игоревна выжидала. Наконец из собравшихся поднялась одна фигура, Валентина Григорьевна.
- Я хоть и не родственница, но скажу. Надо эту картину из Евангелия в ваш монастырь отдать, благо он возродился. Либо, на крайний случай, в музей.
- Можно и так, - откликнулась Ольга Игоревна. – Одно ясно – нынешнее положение надо менять. У бабушки Ирины прямых потомков нет, а нам с Марфой она в одинаковой степени двоюродная бабка. Так что я имею на картину такие же права, что и Марфа. Но тут надо учесть то, что с моей стороны больше потомков бабушки Ирины, чем у Марфы. У нее только одна дочь и всё.
- Ты хочешь это шитье у Марфы отобрать? – уточнила Света.
- Почему – отобрать? – возмутилась Ольга Игоревна. – Просто я хочу, чтобы Марфа поняла, что у меня больше прав на эту вещественную память об Ирине Кирилловне, потому что ее потомков с моей стороны больше.
- Правильно! – поддержал брат Валентин.
- А теперь, когда этот вопрос нашей родней при поддержке наших друзей решен, предлагаю послушать, как моя внучка, Лада, играет на пианино. Она уже на третьем курсе музучилища. А где Лада? Анатолий! - обратилась она к мужу, седому, краснолицему мужчине, собравшемуся, было, налить рюмку своей соседке. Рука с бутылкой застыла.
- Поди, Анатолий, на кухню, принеси стул для пианино.
Гостья бутылку у Анатолия забрала, присовокупив: - Идите, идите, жена требует.
- Вера! – обратилась Ольга Игоревна к худенькой, нервно глядящей по сторонам женщине лет пятидесяти. – Где моя внучка?
Вера бросилась в угол комнаты, где за этажеркой с цветами укрывалась долговязая девица. Схватив ее за руку, настойчиво ей что-то зашептала. Наконец девица со скучающим видом подошла к инструменту, как бы нехотя села на стул и оглушила гостей бравурными аккордами стремительной короткой пьесы. Выжидательно посмотрела на мать. Та ей закивала: хорошо, хорошо, достаточно. На призыв бабушки похлопать – охотный отклик. Выступление закончилось, и слава богу. Но на лицах присутствующих какая-то скучная осоловелость
- Хочется теперь чего-нибудь лирического, - признается Валентина Григорьевна. – А что, может, Лариса нам что-нибудь споет. Я слышала, у вас хорошо получается.
- Гитары нет, - короткий отказ.
Тут выделился Влад. Заявил, что готов помочь и направился к Ларе. Молчащая публика смотрела, как они шепчутся. Но только они пошли к пианино, как раздались яростный возглас «Ты куда?» и мальчишеский шипящий крик «Пусти!».
Изумленному собранию предстала следующая картина. – Стоя у двери на выход, Вера одной рукой вцепилась в плечо паренька лет пятнадцати, другой загораживала дверной проем. Не желая сдаваться, паренек упрямо крутил опущенной головой в черной вязаной шапочке.
- Вся родня собралась! – громко заявила его мать, Вера. – А ты опять к своим?
- Верно, Артем, куда тебе бежать? Побудь с нами, - подчеркнуто ласково попросила его Ольга Игоревна. – Все тут спрашивали, где наш Артем. А ты опять куда-то. Ты когда пришел?
- Да только что! Я видела, как он прошмыгнул к себе. И вот уже обратно! - пожаловалась Вера и, как следует, тряхнула сына за плечо. – Ты когда уже станешь нормальным?
Артем, вскинув голову, взглянул на потолок, потом на мать и, вывернувшись из ее хватки, остался стоять, с вызовом глядя на обозревающую его публику.
У него были по взрослому четкие, крупные черты лица, только черные глаза казались слишком маленькими под широким разлетом бровей.
Света кинулась к Артему, взяла его за руку и потянула за собой к внутренней двери из комнаты, объясняя: - Я тебе привезла то, что ты просил. Пойдем, отдам.
Артем, выдернув руку, нахлобучил шапочку на лоб, и пошел за Светланой.
- Анархист! – пояснил, посмеиваясь Валентин. – В Дмитров на сходку собрался. Они там каждое воскресенье тусуются.
- Смешно тебе! – возмутилась несчастная Вера. – А ты видел, в чем он? Как на похоронах – во всем черном.
- А ты бы хотела, чтоб он, как девчонка, в розовом?
- Их две недели назад в милицию забирали!
- Так отпустили же.
- А могли и не отпустить. Всех, наверное, в Дмитрове уже достали. Ходят черной кодлой, знаменами с черепами размахивают. И без того жить тяжело, а они еще тут на нервы действуют, страшилки устраивают.
- Ни разу ничего с черепами у Артема не видел, - буркнул Валентин, уходя за спину шикающей на него жены.
- У Артема, может, пока еще нет, но у других есть, - отчаянно гнула своё Вера. – Я по телевизору видела.
- Местные анархисты – нормальные ребята, - произнес до этого молчавший весь вечер мужчина лет шестидесяти. Был он небольшого роста, с коротко стриженной бородкой, иссиня черной с вкраплениями седины, как и его поредевшая вьющаяся шевелюра. – В отличие от нынешнего молодняка хоть чем-то серьезным интересуются, книжки читают. – Проведя легким артистичным движением по волосам, добавил: - Анархисты, как все мы, бывают разные. Те, с кем Артем, вполне адекватные.
- А вы откуда знаете? – величаво поинтересовалась Валентина Григорьевна.
- Евгений Витальевич – педагог, - пояснила Ольга Игоревна. – Преподает в нашем художественном училище. Артем ходит к нему заниматься.
- Нет, это просто поразительно! – Вера исподлобья зыркнула на мать и тутже перенаправила взгляд на Евгения Витальевича. – Вот вы, педагог, как вы не понимаете, что Артем с этими его анархистами просто не осознают, к чему эти их игры приведут. У них потеряны все ориентиры.
- Вот как раз ориентиры у них имеются и очень даже неплохие. Поинтересуйтесь. В их теории - принципы самоорганизации, взаимопомощи и ответственности за свои действия. Основой же всякой экономической деятельности они считают договоры по горизонтали и непременное их соблюдение. Плохо ли? А то, что они развращающую государственную власть не считают за благо, так кто же на самом деле ее таковой считает, даже когда к ней взывает и на нее рассчитывает. Безусловно хороша власть только для тех, кто ею обладает, да и то….
- Да не хочу, - убежденно выкрикнула Вера, - чтобы у моего сына в голове была анархия! Это ж беспредел!
- Беспредел не у этих ребят.
- Всё, хватит о политике, - решительно прервала спор Ольга Игоревна. - Давайте лучше еще раз вспомним нашу бабушку, Ирину Кирилловну. Она любила романсы. Помнишь, Валентин, её патефон? Рукодельничает, а Юрьева поёт: «Матушка, голубушка…»? И сейчас в память об этом давайте, Лара, Влад, можете ведь какой-нибудь романс?
Лара обвела публику чуть смеющимся, пытливым взглядом, наклонилась к сидевшему за пианино Владу, что-то ему пошептала, напела и затем объявила: «Пиратская лирическая».
Как же так! Это же совсем не то! Ну да ладно, пусть споют. Все же лучше, чем спорами нервы трепать. Ольга Игоревна приветственно захлопала в ладоши. Все приготовились слушать.
И началось. Сначала по лицам поползли нерешительные улыбки, у некоторых затуманились глаза. Затем под маршеобразно вальсирующий ритм задвигались отдельные головы. Кое-кто стал подпевать на куплете:
Когда воротимся мы в Портленд,
Мы к судьям кинемся в объятья.
Да только в Портленд воротится
Нам не придется никогда.
Среди слушателей пошли проверяющие задорные переглядывания, понимающие похмыкивания. Скучающих не было. Ольга Игоревна могла быть довольна. Настал черед последнего припева. Лара с игривой суровостью затянула:
Когда воротимся мы в Портленд,
Нас примет родина в объятья.
Да только в Портленд воротиться
Не дай нам, боже, никогда.
Как же от этого хоть и рикошетом, но за живое задевает! Успех был несомненным. Публика аплодировала. И никто не заметил, как черная фигурка Артема пронеслась тенью вдоль стены и исчезла за входной дверью. Ну и хорошо, что никто не заметил, иначе тихо и мирно вечер бы не закончился.
Выйдя за порог вместе со всеми, Евгений Витальевич почти тотчас остался один. Не привыкать. Дойдя до квартала пятиэтажек, он свернул с освещенной улицы в полутьму двора.
Ночь выдалась звездной, воздух - прозрачным. Яркость небесных тел внушала не обоснованное земными делами воодушевление. Это воодушевление было необременительным и невесомым, будто уже и сам оказался во внеземном пространстве. Ноги, однако, несли по земле верно и шустро в сумрачных проходах между домами. Евгений Витальевич выбрал кратчайший путь до дома, двигался, чуть размахивая руками. Черты его лица, плотные и крупные, не в лад с его небольшим, как бы задержавшимся в подростковом состоянии телу, приобрели выражение устремленности и предчувствия чего-то значительного.
Визгливый скрежет детской карусели сбил Евгения Витальевича с пружинистого шага, ход замедлился. К ржавому стону карусели прибавились отрывистые смешки. Евгений Витальевич вгляделся. В мутной глубине детской площадки, отталкиваясь от земли ногами, кружили задом наперед трое пареньков. Четко их разглядеть было трудно, но один точно был Артем. Как не узнать его вытянутой формы  голову с торчащим ежиком густых волос, его широкие худые плечи, всегда чуть выдвинутые вперед. Однако окликнул Евгения Витальевича не Артем, а другой, каруселивший с ним на площадке. Приблизившись, Евгений Витальевич признал в нем своего студента, первокурсника Михаила Перевердеева. Это он недавно ошарашил заявлением, что композицию своего экзаменационного проекта будет делать «развертывающейся», как на китайских картинах-свитках. Где это он их видел? Без году неделя как из своих Кимров, а самоуверен как столичный хипстер. Смотрит сквозь круглые маленькие очки с величайшей полусонной снисходительностью, однако без наглости, скорее жалеючи, отчего приходится гнать с лица наползающую ответную улыбку. Такому только покажи слабину!
Вот и сейчас из-под полуопущенных век – взгляд лениво оценивающий и вопрос пародирующим экзаменатора тоном.
- А скажите-ка вы нам, Евгений Витальевич, зачем это вы за нас вступились?
- Когда? – попросил уточнения преподаватель.
Перевердеев взглянул на своих товарищей, мол, видите, вопросом на вопрос, увиливает.
Но Артему это его толкование не понравилось, он посоветовал Евгению Витальевичу не обращать на Мишку внимания и идти своей дорогой.
- Нет, отчего же, - возразил ему Евгений Витальевич. – Мне и самому интересно вам на этот вопрос ответить, если, конечно, Михаил имел ввиду то, что произошло сегодня вечером у тебя дома. Так что, Михаил, ты про этот эпизод спрашивал? Хорошо, объясню.
Он сел в креслице карусели напротив Перевердеева. Тот сполз на край своего сидения так, что его длинные ноги взяли «в клещи» расположившегося лицом к нему преподавателя. Евгений Витальевич покосился на длинные ноги Перевердеева , потом поднял на него глаза и сказал:
- Я бы не назвал свои тогдашние слова защитой. Зачем вас защищать? Вы уж сами этим занимайтесь. Я просто хотел, чтобы среди всеобщего негодования по поводу вашего анархизма прозвучало что-то другое, в противовес. Вот я и сказал, что по сути они должны радоваться вашему увлечению хоть чем-то из нашей запутанной истории, пусть только в каком-то одном узком аспекте. Это же лучше, чем бездумно тусоваться. А расхожий образ анархиста – этакого олуха без царя в голове и с бомбой в руке – это не про вас Я так думаю. Надеюсь, что потом, если успеете созреть, ваши интересы расширяться, а насилие для вас – последнее дело, так ведь? Кстати, Артем, - Евгений Витальевич поднялся из креслица, чтобы поймать взглядом горбившегося за Михаилом Артема, - какую тебе Света книгу привезла?
Артем встретился с ним глазами. Белки его глаз ярко выделились на затененном лице.
- А что? – спросил он.
- Да так, интересно. Может, что-то новенькое, чего я не знаю.
- Уильям Моррис, «Вести ниоткуда».
- Знаю, знаю. А какой там подзаголовок?
- Не помню.
- Надо бы помнить. - «Утопия».
- Утопиями мы не занимаемся, - подал голос третий, сидевший на карусели за спиной Артема, худенький паренек. Издали он казался совсем мальчишкой, когда же поднялся и вышел из тени, стало ясно, что лет ему  не меньше двадцати.
Он сел на перекладину карусели рядом с Евгением Витальевичем, засунув руки в карманы полурастегнутой куртки.
- Если уж вы нами интересуетесь, то хотелось бы, чтобы вы это уяснили. Мы трезво оцениваем возможности устройства жизни нашего общества на принципах анархизма. И мы действуем локально, на уровне самоорганизующихся сообществ, стараясь свести к минимуму наши контакты с государственными структурами. Пока нам это удается и мы это делаем. А утопия – это глобальная жесткая система, со своими законами и границами. Шаг в сторону и ты вылетаешь в мир иной. Мы ничего глобального не выстраиваем и не конструируем. Наш принцип – самоорганизация и свободное сотрудничество напрямую без посредников и крыш, будь то государственные или бандитские. А поскольку деньги нас мало интересуют, то и нами эти структуры мало интересуются.
- Как по Кропоткину – спасательные шлюпки строите?
- А хоть бы и так! - с напускной прохладцей бросил ему этот третий.
- Нет, Вадим, ты давай еще скажи! – потребовал от него Артем. – Скажи ему всё. Кто мы и за что мы!
Вадим посмотрел с сомнением на товарища, затем перевел взгляд на Михаила. Тот пожал плечами, вроде как ему все равно. Евгений Витальевич держал на лице выжидательную, без всякого подвоха, открытую улыбку. Вадим окинул взглядом пустынный темный двор, обхватил себя руками и, отойдя от карусели на пару шагов, произнес:
- Ничего особо нового у нас нет.
- Ты что! – возмутился Артем. – А наш сайт? А группа поддержки задержанных подростков?
- Это всё детали, - отмахнулся Вадим. – Я говорю об основополагающих принципах. Они те же, что были у анархистов и до нас: Самоорганизация и самоуправление, приоритет личности, взаимопомощь и бескорыстие. Наверное, мы сейчас в чем-то схожи с другими неформалами типа зеленых или панков.
- Нет! Мы – другие! – убежденной скороговоркой выдал Артем.
- Другие, другие, - быстро согласился Вадим. – Мы сознательно подчеркиваем, что мы – анархисты, что наше имя – древнего корня. И мы не приемлем нынешнее словечко – «либертарианство», оправдывающее рыночный беспредел. Им государство просто мешает неограниченно наживаться, а значит делать всё то же - угнетать и эксплуатировать.
- Правильно! – яростно поддержал его Михаил и попытался вскочить на сидение карусели, но оно из-под ног его выскочило. Однако, это Перевердеева не смутило и, подняв вверх кулак, он снова выкрикнул. – Долой эксплуататоров!
От этого его эмоционального выплеска по лицу Евгения Витальевича расползлось удивление. Не ожидал, не ожидал от Михаила такой прыти, было как-то привычнее видеть его в полусонном отстраненном состоянии.
- Да сядь ты, пожалуйста! – попросил его Артем.
Что тот и сделал. Усаживаясь на сидение, ироничной и злой скороговоркой выпалил: - Долой эксплуататоров и таких угнетателей, как мой папаша!
- А кто ваш отец? – быстренько полюбопытствовал Евгений Витальевич.
- Поезжайте в Кимры – узнаете, - буркнул Михаил и с виноватой хмуростью взглянул на Вадима.
- Анархизм – не идеология, - как-то брезгливо произнес Вадим и, подойдя к Артему, ободряюще похлопал его по плечу. – Анархизм – это мировоззрение. – Вадим протянул Михаилу носовой платок. – На, вытри, у тебя что-то под носом.
Тот, взяв платок, тутже сунул его обратно Вадиму, а под носом провел тыльной стороной ладони.
- Да, человечество никогда не существовало без угнетения, - отойдя от Михаила, продолжил Вадим. – И нас завалили доказательствами, что и существовать без этого люди не могут. И всё же…. – Тут Вадим остановился.
Господи, ведь верно, в этом своем «и всё же…» он прав. Вернее, так хочется, чтоб он был прав.
И Вадим еще раз произнес «и все же», после чего сел на штангу карусели между Евгением Витальевичем и Михаилом. Зажав ладони между коленями, мрачно произнес: - Если исчезнет представление о возможности устройства жизни без насилия и жажды наживы, исчезнет и само человечество. Люди превратятся в запрограммированных на потребление биороботов. А в итоге исчезнет и все остальное на Земле, пожранное этими роботами. Так что радуйтесь, - Вадим решительно вскочил на ноги, - что есть мы, анархисты, ну и другие адекватные неформалы. Мы – очистители мозгов, не даем людям заглохнуть под гнетом идеологий и денег.
Вадим отошел от карусели, а Евгений Витальевич облегченно выдохнул и оттянул, освобождая шею, ворот рубашки.
- Э, смотри! – Михаил кивнул на дальний конец двора.- Кто сюда прёт!
Из дальнего конца двора к площадке двигалась «свиньёй» группа парней: трое в ряд впереди, остальные, человек двенадцать, плотной трапецией сзади.
- Это Булава со своей кодлой на охоту вышел, - пояснил Артем на вопросительный взгляд Евгения Витальевича. – Лучше отсюда убраться. За отсутствием тут «черных» могут и к нам прицепиться.
Влад и Михаил начали быстрый отход со двора. Позвав за собой Евгения Витальевича, двинулся следом и Артем.
Понаблюдав за приближением позвякивающих металлом бритоголовых качков, Евгений Витальевич пошел в обход их «свиньи», держась от них как можно дальше.

Приближаясь к своему апогею, тьма звездной ночи становилась прозрачной и легкой. Картина этого часа представлялась такой, что свет из окна в комнате Лары окружающую тьму не дырявил, а с ней сочетался.
Время перевалило за третий час ночи, но окно у Лары всё не гасло. Марфа Яковлевна смотрела из своего окна на освещенные Лариной лампой кусты. Путаная сеть ветвей ловила осеннюю пустоту, и сквозь нее пару раз пролетали на свет окон уцелевшие мотыльки.
Что же это Лара не спит? Это ничего, когда не спится старым людям. Но ей, молодой, сам бог велел набираться сил для следующего дня. Или ничего хорошего от этого дня не ждет? Нет, это старому человеку может мерещиться в темноте грядущая вечная тьма. А ей пока не время страшиться. Все еще должно казаться преодолимым. Ну, что ты, милая, не спишь, свет не гасишь? Что тебе там Ольга наговорила? С кем познакомила? Но что бы она ни сказала, не нужно вам с Олегом расставаться. Вы с ним два сапога пара. Он такой же странник, как и ты. Мало ли что женат!  Все равно – бродячая душа. А тут вы друг для друга приют имеете. Здесь ведь вам у меня хорошо? Ну что ты, славная моя, никак не угомонишься?
Поколебавшись, Марфа Яковлевна вышла в коридор и постучала в дверь к Ларе.
Лара собирала дорожную сумку, Пояснила, что завтра должна уехать дня на два, на три. Марфа Яковлевна тяжко вздохнула. Переложив еще неуложенные вещи со стула на подоконник, села.
- Ну и как там, у Ольги всё прошло? – без видимого интереса спросила Марфа Яковлевна.
- Много всякого народа было. Но в основном родственники. Про вас вспоминали.
- Про меня? – усмехнулась Марфа Яковлевна. – Понятно. Ольга, небось, что-нибудь неодобрительное.
- А, действительно, почему вы не пришли? Там ведь все ваши собрались.
- Ольга Игоревна прекрасно знает почему. – Судорожным движением она поправила заколку, сцеплявшую волосы на затылке. – Надо же! Бабу Иру вдруг заообожала! Глаза завидущие, хочет себе всё заграбастать!
- Как? – поражено вырвалось у Лары.
Она опустилась на край кровати. Так. Оказывается, наша Марфа Яковлевна может быть груба. А то ведь все так деликатно у неё, душевно. Можно было подумать, что не от мира сего. Нет, от сего, от сего!
- Вот что, детка! – Марфа обратила на Лару полный теплоты взгляд. Лара опустила голову. – Тебе о наших семейных раздорах нечего знать. Но одно тебе скажу: ничего чужого я у себя не держу. А если Ольга другого мнения, то пусть это будет на ее совести.
- А вот Ольга Игоревна, - заартачилась Лара, - при всех ваших родственниках заявила, что вы присвоили себе какие-то ценное произведение вашей общей бабушки Ирины. И что на это шитье вы не имеете право.
- Что? Прямо так и сказала? – почти в обморочном ужасе переспросила Марфа Яковлевна.
- Да так и сказала! – жестко выговорила Лара. Увидев почерневшие круги под глазами у Марфы, вытянутое побелевшее ее лицо, кинулась к ней и, присев, взяла ее ледяные руки в свои. – Ну не расстраивайтесь так, Марфа Яковлевна! Я что-то напутала. Ольга Игоревна вовсе не так сказала.
- Ничего ты не напутала. Только так она и могла сказать, - твердым голосом отчеканила Марфа Яковлевна и отняла у Лары свои руки. – И не беспокойся, детка, ты тут ни при чем. – Она погладила Лару по голове. – Другого от Ольги ожидать не приходится. Для нее что выгодно, то и правда. Она ведь, когда Ирина в 72 году умерла, собралась все, что от неё осталось, выкинуть. Если бы я вовремя не подоспела, покровец бы тоже ликвидировали как пережиток прошлого. А теперь вон как обернулось. Что хотела когда-то к черту послать, теперь к себе прижать хочет. Ну точно сорока. Что заблестит у нее перед глазами, то норовит к себе утащить.
- Вообще-то Ольга Игоревна хочет это шитье в музей отдать.
- Отдать? Врет.
- Думаете? Ну вам виднее. А что это за покровец?
- Церковное шитье. Последнее, что баба Ира вышивала. Уже подслеповатая была, а всё в нем что-то доделывала, поэтому в церковь не успела отдать. А шитье, действительно, удивительное. Нет в нем особой роскоши, но зато столько изящества теплоты и смысла. Как было и в самой бабе Ире. Она своей семьи не имела, жила у своего брата, Ольгиного деда. За маленькой Ольгой приглядывала. И я очень хорошо помню, как Ольга над ней измывалась. Бабка была крепкая, но кроткая, улыбчивая. Я уговаривала маму забрать ее к нам, она была не против, но баба Ира не хотела своего младшего брата оставлять. Он был тихий пьяница, никто в доме его ни во что не ставил. Одна баба Ира за ним присматривала. Невезучий он был. В детстве кисти лишился. А потом в какой-то драке ему глаз вышибли. Зарабатывал мало, так вот Ирина вязала и шила на его семью: что-то им носить, а что-то на продажу. Ты видела у меня ее фотографию? Нет? Покажу. Кстати, твои родители должны бы ее помнить.
- Они? Помнить? – Лара недоверчиво скривила рот. – Ни о ком они не помнят. Только друг про друга. Остальное для них не существует.
Лара вернулась к укладыванию сумки. Лицо её вытянулось, окаменело, движения машинальны.
Бедная девочка! А девочке, между прочим, сорок шесть лет. Никому-то она не нужна. Разве что Олегу? Да и то…. Нет, все-таки будет лучше, если они останутся вместе. А то совсем потерянной станет.
- Когда завтра поедешь? – спросила она Лару.
- Сначала мне надо на работу зайти. – Лара остановилась, смяв в руках кофточку. В обратившихся на Марфу глазах – провал, молящая пустота.
Марфа отвела взгляд. Переведя дух, она подобралась к Ларе со словами:
- А может…. Да не уезжай ты никуда!
- Нет. Надо, - с трудом разлепляя губы, выговорила Лара.
- Олег знает?
- Я знаю.
- Ну что ты знаешь?
- Знаю, что невозможно так дальше жить. Надо что-то менять.
- Почему? – В голосе Марфы проступила обида.
- Потому что это…, - Лара обвела комнату взглядом, - всё выдумка. А жить надо реальностью. Какая она ни есть.
- А какая она есть? – Марфа Яковлевна обняла Лару за плечи и заставила сесть вместе с собой на кровать. – Ты думаешь, что, когда уйдешь от Олега, то будешь жить реальной жизнью? Ты просто попадешь в другую свою выдумку. Вот и всё.
- Не попаду! – Лара скинула с плеча Марфину руку. – Я избавлюсь от этой придуманной жизни и буду жить тем, что по-настоящему, в действительности происходит.
- По настоящему? – У Марфы застыл и почернел взгляд. – По-настоящему с нами происходят только катастрофы.
- Вот! Вот! – гневно подхватила Лара. – И среди этих катастроф первая - считать выдумку реальностью. И я больше не хочу жить тут с Олегом, будто за этой дверью ни у него, ни у меня ничего нет, ничего не происходит, никакой другой жизни, реальной жизни!
- Знаешь, любовь вообще мало или даже вообще ничего не имеет общего с реальностью. Любящие – это два слепца, лепящие себе из другого пару.
Лара фыркнула: - Ну да, по пословице: любовь слепа, полюбишь и козла.
- Во-первых – зла, а во-вторых, Олег – точно не козел. Какой же он козел! – У Марфы Яковлевны вырвался смешок. – Уж если как-нибудь по-особенному его назвать, то, скорее – двуликий Янус, при чем к тебе обращено его любящее лицо.
- Маска, а не лицо!
- Знаешь, деточка, а ведь маска – очень даже неплохая вещь. Хотя бы она выражает что-то определенное. А то у человека внутри такое нагромождение того, сего, пятого, десятого, и не знаешь, что когда проявится. А с маской никаких неожиданностей.
Лара тоскливо посмотрела в окно. Мутным пятном светится отражение лампы под потолком.
- Я устала, - сказала она в окно. – Я вообще устала. И мне надоело здесь жить так, будто нет у меня сына, нет моих безумных родителей, нет никаких желаний, кроме как блажить тут с Олегом. И вообще я устала от чужих вещей! – Она раздраженно хлопнула ладонью по кровати.
- Вон оно что! Для тебя здесь – чужое! – раззозленно бросила ей Марфа Яковлевна. – Ладно. Уезжай. И лучше, если надолго.
- Почему? – опешила Лара.
- Да потому что тебе, видно, у меня не нравится. Зачем же тут тогда оставаться? – Марфа Яковлевна направилась к двери.
- Нет, подождите! Вы тут ни причем! Я ведь…. Вы…. Я не знаю…, - Лара отчаянно искала, как выразить себя. – Не могу всего сказать, но без Олега я, наверное, чувствовала бы себя здесь иначе.
Марфа Яковлевна, подавляя улыбку, нахмурилась.
- Не будь Олега, ты бы здесь не появилась.
- Но с вами мне легко, а с Олегом трудно. Я даже иногда про вас думаю: вот бы мне такую мать.
- Ну что ты, детка! Какая из меня мать! – смущенно заколебалась Марфа Яковлевна. – Вон моя собственная дочь меня не жалует.
- Не знаю, но вы мне стали ближе родной матери.
Марфа захолонулась и стремительно обняла Лару. Винящимся шепотом ей в ухо: - А ты…ты мне ближе родной дочери.
Ниже ростом и тоньше Лары, Марфа со спины походила на прильнувшую к ней девочку. И эту старенькую девочку Лара ласково поглаживала по спине.
Резкий скачок напряжения в сети. Лампочка под потолком ярко вспыхнула и затем сильно потускнела.
Женщины разомкнулись, но не разошлись, а сжали друг другу руки. Будем жить! Будем бороться!
Ну вот опять! Отчего так – если воодушевляться, то обязательно еще при этом бороться. С кем? С другими? Или с собой? И как?
Марфа Яковлевна удовлетворенно опустилась на стул. Лара махом – на кровать, задела свою сумку, она упала на пол, из нее вывалились джинсы и набитый белый пакет.
Едет, не едет Лара – это уже неважно. В голове набух другой вопрос, и Марфа его задала:
- А был там, у Ольги Евгений Витальевич? Жигунов? Такой – небольшого роста, с вьющейся шевелюрой и бородкой. Он один там мог быть такой.
- Да, был. Он за Артема вступился, когда его мать начала на него наезжать за его анархизм. А Жигунов за анархизм вступился. Тогда все на него ополчились. Одна Ольга Игоревна не стала. Потом она с ним о чем-то долго шепталась.
- Так! Значит, и его заграбастала! – Марфа с тихой яростью хлопнула себя по коленям. – Всех хочет. И тебя тоже. – Она исподлобья кольнула Лару взглядом. – Так что имей это ввиду.
- Не понимаю, что вы хотите сказать, - насторожилась Лара.
- Ладно, неважно. Пора – на боковую. Утро вечера мудренее.
Утро уже наступило. Но было еще темно. Свет у себя Марфа зажигать не стала. Стянув одежду, забралась в постель. Прожгла взглядом темноту и закрыла глаза.