Люблю фламенко по-русски

Всё когда-то было впервые: танцы, сцена, любовь, влюблённость, русские булочки с французским названием «круассаны», зарубежные поездки, сложный выбор между двумя и третьим. Было всё.
Я хотела стать балериной. Училась. Не семь, а сотни потов сошли прежде, чем я вышла на сцену. Партия была во втором составе, платье мало (пришлось менять за несколько дней до выступления), температура дикая, цветок из ленты всё время отваливался, хотя за кулисами он прочно держался на кнопках. На сцене он не хотел держаться ни в какую. Бог с тобой, золотая рыбка, упадёшь, так упадёшь. Бывали случаи, когда балерины теряли пуанты – летят они майскими бабочками в первые ряды (так что в следующий раз хорошенько подумайте, прежде чем брать билеты в партер). Впрочем, всё это мелочи, недостойные зрительского внимания. Мы танцуем, я танцую! Танец – «Свирель и рожок». С названием, ясное дело, долго не мучались. Зачем? В стране советов всё просто и понятно. Если танцуют дети, значит, и название должно быть соответствующим – никаких «па» вне контекста.
Либретто: пастушка и пастух встречаются на поляне и вместо того, чтобы целоваться или исполнять свой пастушеский долг, начинают наигрывать невинные мелодии. Веселятся, пляшут, да так заразительно, что на полянку стекаются все окрестные цветы, грибы, ягоды и прочие дикоросы, чтобы устроить танцевальный нон-стоп и показать-таки друг другу, где живёт кузькина мать. Восьмидесятые годы.
Я даже не знаю, для кого мы тогда танцевали. Это было время отчётных концертов и демонстраций. Так вот. Нами отчитывались тётеньки-преподаватели, а мы наслаждались демонстрацией собственных талантов. Ведь неталантливых не было. Был первый и второй состав. Были старшие и младшие. Были дети работников музыкального училища и были другие. В череде этих классификаций отмечу свой социальный статус: талантливая, младшая, ребёнок работника, однако за отвлечённость представлений об искусстве – второй состав. Есть что-то оруэлловское в решении проблемы нашего равенства, но ведь это – впервые.
Я не стала балериной, не смогла удержаться даже в разряде бальников. Так и осталась любителем. До профессионала не доросла – ногами не вышла. Всё-таки странно это – природа чуть-чуть приплюснула тебе ноги, и на тебе сразу ставят штамп – «НЕ ГОДЕН». А всё потому, что когда-то наши праотцы и праматери вели очень неразборчивый образ жизни. То орда три века житья не давала, то война какая случалась, и пошло: глаза карие, чаще раскосые, волосы смоляные, ноги колесом, скулы разносит так, что уже не можешь отличить их от победоносно распрямившихся плеч, ну, и прочие казусы генетики. Одно радует – хорошо не дебил какой получился. Азиоевропеец. Квазиевропеец. Ниэтонитоец.
Соединение различных, противоречащих друг другу культур грозит человеку либо гениальностью, либо отсталостью в развитии. Так и не разобравшись, кто ты есть на самом деле, можно с лёгкостью пасть на дно этнологической пропасти, которая при случае обязательно окажется и бездной, если, конечно, понимать разницу. Многие понимают. Я – стараюсь понимать. Год 2002.
Дело не в том, как выйти из ситуации национальной обречённости, а в том, как научиться её не замечать. Перестать выпячивать грудь при звучании слова «РУССКИЙ», например, проект. Ничего хорошего вам это не сулит, а вот ударить по карману или ниже пояса вполне может.
Я до сих пор завидую тем, кто уже успел из советского человека стать русским. Советская нация была конформной и политкорректной, но этот многослойный бутерброд, однако, редко защищал от некоторых национальных «особенностей» малых коренных народов (блестящее сочетание, смысл его не прочитывается даже в парламентских трущобах): от вони, например, и клопов где-нибудь в глиняных «отелях» нынешнего Кыргызстана или же от обморожения в Эвенкии или на Чукотке.
Сцену я себе всё-таки отвоевала. Танцую словами до седьмого, помноженного на троих, пота. Каждый день – до сотни людей. И здесь уже не спрашиваешь, хочешь ты их или они тебя, а быстренько собираешься и начинаешь влюбляться. То в милые бараньи физиономии, то в растрёпанные, но пока ещё светлые головы. Между делом меняешь имидж, чтобы не успели забыть до следующей встречи. Опять же решаешь оруэлловские вопросы между вторым и третьим этажами университета. Вечером-ночером одной рукой обнимаешь подушку, ставшую ледяной в твоё отсутствие, другой – любимую книгу, ожидающую своего звёздного часа. Утром всё по графику – наука, как всегда, требующая жертв (не путайте с красотой, будете наказаны и поставлены в угол), «первый» и «второй» состав, «пуанты», летящие в радиусе одного километра и попадающие обязательно в твой лоб (не покупайте билетов в партер!), платье, трещащее по швам, жизнь, летящая в тартарары при каждом удобном случае. Когда любить? Кого любить? Да так, чтобы всё было впервые…
А где-то, в монгольских пустынях, сидит пресытившийся любовью и жизнью человек, дует себе водку да завывает в тон ветру древние ордынские песни. Лепота!