Обещаю

Коридор бесконечный – тянется… Послушно поворачиваю направо. И ещё раз направо. Шаг, второй. Тяжело уезжать. Ноги свинцовые, не оторвёшь. Время уходит, а я ещё и до электрички не добралась. «Давай же, – подгоняю себя. – Шевелись!» Вокруг спешат, задевают, толкаются. Шаг последний до тамбура – не даётся. Давай! «Осторожно, двери закрываются!» Мужчина поддал сзади плечиком, и я наконец ввалилась в вагон.
– Чё раззявилась, дура! – И ещё раз толкнул уже в салон.
– Спасибо.
– Пожалуйста, – плюхнулся в кресло, распихав многочисленные баулы.
Сижу, телефон тереблю. Что-то недоговорила, что-то главное… В окно уставилась – не вижу ничего, снег.
Распахнулась дверь, и покатили тележку. Мужчина придирчиво оглядел товар, выбрал пиво, открыл баночку и залпом ополовинил её. Смотрю, всё разговорчивее становится.
– Девушка, да не переживайте вы. Я сам лётчик, улетите вы.
Мне только лётчиков сейчас не хватало. Отвернулась.
– Ну что ж вы так переживаете?
– Да не переживаю я, – подала-таки голос. Ошибка.
– Девушка, вы это, – путается лётчик, – не переживайте. Сейчас сядете в самолёт, довезём мы вас.
Голова моя, колокольная, загудела ещё пуще.
– Я сам в Шереметьево-два работаю. На «тушечках», «илюшечках» летал и летаю. А тут товарищ из Тюмени, рыбки мне, икорки везёт.
– Мне-то какое дело?
– Нет, позвольте. Я вот своим каждый месяц заказываю, чтобы они по шесть-восемь килограммов икры передавали.
– Слушайте, отстаньте, пожалуйста, – отвернулась опять к окну.
– Девушка, да не переживайте вы так. У меня у самого сын, жена. Летаю я, – и опять по кругу – про икру, рыбу… Ручки тянет, приобнять хочет.
– Ну, отстаньте же! – негодую. Я вовсе не люблю с незнакомыми разговаривать.
Замолчал на пару мгновений. И опять – а кто вы, а откуда, а на чём летите – на «тушечке», на «илюшечке»…
– На «боинге» лечу. На «боинге»!
Аж банку выронил.
– Так это вы за границу? А я много где там бывал. И на Мальте, и на Кипре…
Он перечислил ещё десятка два стран, хлопая рукой по коленке. Сжалась, но вытерпела.
– Всё, – спрашиваю, – закончили?
– Не-е, я только начал.
– Малыш, – говорит, – ты такая красивая. Тебе скоро лететь, да? А то выпили бы где-нибудь, поговорили. Я тебя на любой самолёт сейчас посажу, на какой хочешь. Ребята у меня знакомые в «Домодедово», ласковые, послушные. Мы же лётчики…
Уставился. Вот не хотелось мне сегодня грубить людям. Страсть как не хотелось. И не нагрубила, сжала зубы и телефончик тереблю. Надо было что-то сказать. Самое главное забыла.
Мучитель мой вдруг угомонился. На выходе из электрички даже доброго пути пожелал. Волшебная сила терпения или искусство дипломатии? Только плохо мне до чёртиков стало. Голова опять разболелась. Купила сигарет – семьдесят пять рэ пачка. Да и выкурила чуть ли не половину. Легче не стало. Замёрзла. «Чего стою? Погуляла, будет. Марш домой».
Давно одна не летала. Всё известно, всё знакомо... Но почему-то сосёт под ложечкой.
И тут поняла, в чём, собственно, дело. Навстречу, заплетаясь в ногах и одеждах, двигалась компашка, во главе которой, ну конечно, мой лётчик.
– Эй, сахалинка! Пошли на посадку!
Куда скрыться, что делать? Товарищи его тоже были явно не прочь познакомиться с девушкой из дальневосточной мечты.
– Поберегись! – заорала вдруг я и кинулась на них, как в далёком детстве, когда играли в «к;ндалы». На моё счастье компания не выдержала такой психологической атаки – «к;ндалы» развалились, я же под крики и улюлюканья помчалась в сектор С. Прошла-проехала-пролетела. Чешу к выходу. Пятнадцать минут до окончания посадки. Игры в кошки-мышки с бравыми лётчиками отняли прилично времени. У моего выхода идет посадка на самолёт, улетающий в Петропавловск-Камчатский. Судорожно соображаю, куда могли переслать сахалинцев? И как назло, никого, кто мог бы подсказать. Присела отдышаться.
Прямо перед носом заметалась дамочка. Судя по всему, тоже опаздывала, и я даже знала, куда!
– Что-то потеряли? – поднялась ей навстречу.
Она смотрела сквозь меня:
– Да, рейс на Сахалин… – прошептала почти беззвучно. – Где посадка?
Сама не заметила, как включился «синдром наседки». Схватив её за руку, интуитивно потащила к эскалатору.
– Наверху нас не ждут, так? – пыталась я выстроить логическую цепочку. – Значит, самолёт стоит где-то далеко. А это значит, что везут до него пассажиров на автобусе, так? А автобусы у нас подают на первом этаже, правильно я говорю? – женщина молча кивала, взгляд постепенно становился осмысленным.
– А вот и наш выход! – обрадовалась я, завидев надпись «YUZHNO-SAKHALINSK. U-103».
Перед выходом – тьма народу. Оказывается, самолёт не подготовлен к вылету, и посадка задерживалась.
Женщине досталось место через проход. Мне же – два уютненьких креслица, в которых просто не терпелось развалиться. И всё бы ничего, но только самолет и не думал трогаться с места. Час, второй… Ждали пилоты, ждали мы, когда же доберётся до нас машина с реагентом. Мороз с новой силой навалился на Москву, и крылья у железной птицы обледенели. Сосед моей знакомой разнервничался. Выпил, разгорячился ещё пуще.
– Идите ко мне, – предложила я несчастной, освобождая второе кресло.
На лётном поле суетились, жужжали. Глаза слипались. Я-то знала, в чём причина такой задержки. Мне так казалось, что знала. «Отпусти меня, слышишь?» В Москве я нашла Зою – дочь старого приятеля моего отца. Они крепко дружили. Приятель умер в Штатах, а Зоя осталась в Москве. Растила детей, внуков. Она старше на целую жизнь… Я сорвалась из Южного на три дня, и мы говорили, говорили, говорили… Бродили по застывшему городу, дурачились. Зоя привела меня к церковке, где венчались Пушкин с Натальей. Так и стоят они – маленькие, заиндевевшие – улыбаются. Провожая меня на Павелецком, она пила кофе, а я пыталась запомнить её лицо, папину, безусловно, улыбку. «Я непременно вернусь. Обещаю».