Сладенькая

Я ем изюм, ищу во всём изюминку. Мой будильник остановился. Я – в отпуске.
Ошибка – позволять человеку отдыхать. Пусть сдохнет на работе – с почётом, в кругу самых близких и проверенных людей. Настолько близких, что уже тошнит. Впрочем, на работе я тоже развлекаюсь, как могу. Последний шанс – остаться в живых.
Я ем изюм. Вся моя жизнь – банка со специями, балансирование между сладким и горьким. Не проще было бы выбрать один вкус? – так нет же, хочется разнообразия. Чтоб и с перцем, и с солью. Я – слепок шведских ледников и хазарских плодородных земель – на Сахалине живу чужестранкой. Где моя родина? Вы её случаем не видели?
Я читаю «Изюм» Татьяны Толстой, потешаюсь и плачу над каждой строкой этой гарпии, этой фурии, бесподобной женщины, оседлавшей слово, как заскучавшую лошадь. Но-о! – понукает она, и буквы строятся в ряды гуманитарных сил сопротивления. Ну и ну! – покатываюсь от смеха, уравновесившего все «за» и «против», условности и предрассудки. Врёте, я всё ещё живая и хочу живого слова, тонкого, вкусного, острого. Подбрасываю словесный шарик и – БУМС. Повинуясь силе притяжения, свободно летит он в непокрытые головы. И начинается: шишки, синяки, слёзы, вековые обиды. Что же не ловишь, родимый? Ловить надо. И подбрасывать. Болото человеческое изредка расцветает. Скачешь по майским кочкам в надежде перемахнуть на «другой» берег, где, если повезёт, встретятся Набоков и Фрейд, Ильин и Поплавский, Эйнштейн и Ковалевская, а Кирочка Муратова заботливо обработает раны чеховскими мотивами. Изюм, одним словом.
Мамлеев из меня душу вытряхнул. Сорокин сделал в нее «ка-ка», завернул в тряпочку и подал с равнодушным видом: «Упало». Спасибо, хоть Пелевин сориентировал: поколению «П.» приходит полный …ец (для недогадливых). Как в страшилки играть: кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест… Да ведь не слышат же. И кошек на всех не хватит. И общество защиты домашних (и диких) животных устанет вытаскивать бедолаг из лужёных глоток российских (столичных) писак. Трупы. Гора трупов при удачном стечении обстоятельств, и вы, как минимум, автор бестселлера. Только вот имени я вашего не упомню. Как, как? Неразборчиво! Распетрушились Петрушки, раззвенелись Звонари, рассмеялись Смехачи. Закрутились в бараний рог и мечтают об изобилии изюма. «Ну-у-у, понимаете ли…»
Ищу во всем изюминку… Маленькую такую. Где это видано, чтобы в булку клали всего лишь одну изюминку? Как минимум – две! Ну, от силы – три. Проглотишь одну такую и вспомнишь о Востоке. Потянет к персам. В гарем. Вот глушь-то. Саратов отдыхает. А там – шербет, лимонные дольки. Великолепно. А на женщинах сплошь и рядом паранджа. Правильно, завесьте им физиономии, они и присмиреют. Женщина «с лицом», она ж разбираться начнёт, пальцем тыкать, клеймо ставить. ХУ-У-У – чпок! И пойдёт какой-нибудь шейх, с пропечатанной на ляжке цифирью, страну пустынь покорять. Совершенно правильное отношение, а то, ишь, затеяли равноправие. И чего? Авоськи разве что не в зубах болтаются, помятые, еле сводят концы с концами, матом кроют, крыша осыпается… А потом вдруг – раз, платочки повяжут, семечек сковородками нажарят и как сморщатся! Будто после пятидесяти сразу жизнь кончается. А где изюм? Злые и жадные, как собаки. Нечем мужикам украсить свое бренное существование, кроме как привычкой да воспоминаниями. Богатым по-своему тяжело, а среднестатистическим уровень доходов позволяет только грезить о восточном подворье, где он выбирает, с кем ему лунную ночь скоротать. Крепитесь, ревнители потенции и даров духовных. Наступит и наше счастливое время – клеймо ставить. Долой мать уродов! Даёшь изюм! Прочь кожаное шариковское равноправие! Ну какой я вам ТОВАРИЩ? Ослепли вы, что ли? Какое равенство? Вот доем изюм, дочитаю книжку, сосну часок-другой… И как возьмусь украшать!