Записки Паука

Прежде чем довериться автору всего нижеизложенного, спросите себя, не вызывают ли у вас презрение разговоры о пауках. И ради Бога, не спешите с утвердительным ответом. Возможно, вы знаете их лучше, но дело здесь не только в косвенных наблюдениях или научных приоритетах. Ни одно живое существо ещё не было объяснено даже с приблизительной точностью, не говоря уже о стопроцентном попадании. Мужайтесь, ибо беспрепятственное проникновение в чужую «паутину» всегда грозит неминуемым членовредительством непрошеному гостю. Маленькое и на вид безобидное насекомое ловко обставит ваше пришествие, как знак свыше, а после с аппетитом проглотит ваше сердце – ам! – и не было. Поди-ка, докажи, что не хотел обидеть паучка.
Только пауки способны понимать друг друга, несмотря на разницу в возрасте и в географическом положении! Они – заядлые одиночки, что составляет предмет их особой гордости и неизбежных разочарований. Им не нужны несведущие «И.О.» или вездесущие «замы». Надо иметь сознание паука для того, чтобы научиться плести как минимум две или три паутины и ещё одну – очень тонкую – для себя, дабы не оскорбить окружающих.
Так вот. Поселилась как-то на дачных просторах одна уникальная особь, совсем интеллигентного вида и как будто безразличная к чужому мнению. Хорошая такая, полноценная особь, прежде неизвестного пола. Это теперь выяснилось, что особь представляла собой существо мужского пола с необузданными юношескими порывами запутанного содержания. Паучок жил не в ладах со всем миром, однако непрестанно желал ему счастья, обладая, так сказать, редкой разновидностью альтруизма. Его мохнатые лапки скрупулёзно перелистывали листья деревьев, оставляя в качестве дневниковых записей трупики своих случайных жертв (а что делать, кесарю – кесарево, а Богу – Богово, да и жертвы-то – мухи да мошки всякие). Была среди них одна большая жирная муха, которая надоела ему своим жужжанием и брюзжанием – пришлось применить силу и подсушить бузотёрку. Правда, ушло на это несколько «километров» паутины, но зато ничто уже не нарушало спокойствия мечтателя.
Если вам ещё никогда в жизни не приходило в голову заглянуть в паучьи размышления, то настоятельно рекомендую сделать это немедленно. Ниже вы познакомитесь с некоторыми из них, аккуратно облачёнными в летнюю сеточку переживаний и даже тихой грусти хозяина. Славная история, абсолютно лишённая всяческой логики и досужего вымысла, уж поверьте мне на слово.


Второй с половиной круг


Утомительное это дело – плести паутину. Хотел подумать об этом ещё на первом кругу, но лапы так были заняты, что сложно было удержать на весу собственные размышления. Просто так рассуждать не имеет смысла, а чтобы придать себе вес и значение, всегда надо остановиться и подумать. Сравнить, на худой случай, с предыдущими кругами – а вдруг они совершеннее?
И вот, выуживаю из собственных недр первую актуальную, на мой взгляд, мысль – для чего я только паук? Почему я не какая-нибудь бабочка, которая сама по себе настолько хороша, что и думать ей не надо – за неё обязательно все подумают: «Какая красавица! Ах, какая лёгкая, красивая жизнь! Вот бы мне стать бабочкой». Глупости! Что за примитивизм?! Бабочки только с виду хороши и приятны. Знали бы вы, из чего они получаются. Нет, я, конечно, не настолько близко знаком с процедурой получения бабочек, но наука утверждает, что получаются они из чего-то жирного и безобразного (в смысле – без образного). Бог дал им крылья: летай – не хочу, опыляй цветочки. Тоже мне, трудяги. Пыльцу-то кто угодно может с цветов собирать. Она всегда готовая.
Вторая моя, не менее актуальная, мысль по поводу этих самых бабочек заключается в следующем – отчего они год за годом так любят изменяться? Странное дело – мода. Модно сегодня быть в сиреневом, так нет же, назавтра они уже все в лиловый перекрасятся. И пыльца у них каждый раз разная, и ухаживают за ними, и любят, а от нас, пауков, шарахаются. Кричат при этом, руками машут, будто нечисть какую увидели. Странно.
Я ещё не решил, отчего это происходит, но главное – я задумался. А если как следует задуматься, то всё равно в конечном итоге придёшь к каким-нибудь удобным и исчерпывающим выводам. Постараюсь на третьем кругу додумать, а сейчас – очень крутой поворот, который желательно пройти без узелков и путаницы.
Четвёртый круг
Простите за непоследовательность, но тема бабочек сбила меня с толку, и пришлось переплетать очень важный участок. Кроме того, неожиданно залетела какая-то козявка. В целях сохранения начатой паутины пришлось вызволять бедолагу.
Законы природы диктуют нам свои правила, но мне почему-то всё время хочется жить по собственному замыслу. Вот опять же взвесил собственные умозаключения и удивился – как могу я с таким количеством лишних извилин и узелков в голове балансировать на такой тоненькой ниточке? Умные пауки давно избавились от ненужного груза, и рассуждают в рамках собственного удовольствия или потребностей, а я… Всё у меня не так, как у других. И зачем, спрашивается, козявку не проглотил. Подавился бы, наверное. Хотя нет. Проблема балансирования и до меня многих доводила до плачевного состояния. В этом тоже заключается одна из прелестей паучьей жизни.
Я знаком с ещё несколькими удивительными особями, которые тоже всё время взвешивают да рассуждают. Но они далеко от меня – не то прячутся на соседней крыше, не то на ветках акации прозябают. Только ветровая почта доносит до меня всю тяжесть их раздумий. Да и как иначе, когда у тебя впереди ещё кругов семь или восемь, а то и все двенадцать. Я маленький, на многое не претендую – мне и шестнадцати хватит, а там…


Четвёртый с половиной круг


Потерял ниточку рассуждений. Зацепился за ветку и порвал нечто самое важное. Сегодня нашёл, но понял, что этот круг мне даётся гораздо тяжелее предыдущих: слишком витиеватый рисунок получается, всё тянет на аллегории в то время, как разумные насекомые отличаются прямолинейностью и узкой специализацией. Так вот. Развязав пару-тройку узелков, я пришел к выводу, что испытывать сомнения гораздо легче, чем кого-то любить. Сомневаться в чем-либо – приятно. Сомнения успокаивают самолюбие и тешат потихоньку тщеславие. Любовь же требует определённых усилий и попеременных проявлений бескорыстной веры и даже – доверия. Где же нам, маленьким, найти в себе такое количество сил, чтобы позабыть самоё себя и раствориться в ближнем своем. Отсюда вопрос, могут ли любить пауки?.. Но в этом сильна зоология, с её авторитетом учёности и рационализма.
Однажды я чуть-чуть не попал в лапы учёных! Страху-то натерпелся! Они очень серьёзно разглядывали мои тоненькие, скрюченные от нервного потрясения лапки, какой-то огромной холодной палкой щекотали мой маленький животик, посыпали мою бедную голову порошком, запах которого вызвал у меня жуткую аллергию, но ничего. Я привык, расслабился, и в итоге – уснул.
Очнулся в луже собственных эмоций, так и не поняв, зачем я кому-то понадобился. Одно только помню – было страшно мокро от недочувствованного и недопонятого. Кстати, возвращаясь к любви… Нет, к этому сегодня лучше не возвращаться, иначе я просто заболею от жалости к самому себе.
Ой-ё-ой! Ну, зачем так раскачивать паутину, когда она ещё не закончена!
Опять эти бабочки! Спасу нет от них никакого. Хоть бы смотрели, куда летят.
Круг пятый с одной четвертью
Жутко замёрз на ветру. Лапки слиплись, и ни одной хоть сколько-нибудь аппетитной мухи. Соседки молчат. Видимо, уже отобедали или просто скромничают.
Я узнал несколько рецептов, как потерять сознание и никогда его больше не найти. Во-первых, можно с огромной высоты шлёпнуться на камни, и тогда уже никакая паутина не склеит твои бедные извилины. Однако это чрезвычайная мера, которая меня, если честно, только пугает, но не обнадеживает (где гарантии?). И тогда подлежит рассмотрению пункт «во-вторых», который гласит, что изредка нужно выходить из себя и забывать дорогу обратно. Представляете, как это забавно: плетёшь себе паутину или летишь с дерева на дерево, а навстречу тебе – ты сам:
Здравствуйте, коллега!
Здравствуйте!
Далеко ль собрались?
Да нет. Вот только найду себя самого, и тут же обратно.
Так не меня ль вы ищете?
Что вы! Разве может такое быть! Искать вас? Да вы даже отдалённо не напоминаете мне себя. Какой вы странный, ей-богу!
А?! Каково? Типичный случай – одна личность не узнаёт другую, сознание раздвоено, и в конечном итоге – совершенно утрачено!
Да, но что-то я увлёкся. Должно же быть что-то третье. Третье… Знать бы, где его взять и за что. Третье…

Нашёл! Третье – это лишнее. Значит, если нет меня и моего сознания, то всё остальное попросту лишнее! Ой, какая красивая бабочка полетела, а у меня одни только мухи. Эй, бабочка! Мы теперь с тобой лишние-е-е!


Седьмой круг с двумя четвертями


Паучьи страсти! И отчего я не тарантул какой-нибудь? Нет же, обыкновенный садовый паук без всяких особенностей. Жутко! Пытался сделать мёртвую петлю (паутина без этого не паутина), да слёту в чей-то клюв чуть не угодил. Обидно, да – «Он умер, задохнувшись в чьём-то желудке». Соседки, наверное, будут плакать, мол, такой молодой!.. как ловко плел паутины.
Да. И всё же о паучьих страстях. На последнем вираже я видел, как большая девочка из дома, что напротив моей паутины, обнимала маленькую. Так нежно. (Пауков, между прочим, никто никогда не обнимает. Но это мелочи.) Большая девочка обнимала маленькую и пела ей песенку – вот это романтика! Но нет, я ошибся. Она её покачала, покачала и бросила – бум! – прямо на землю. Девочка, которая маленькая, даже не заплакала, а просто закатила глаза и тоскливо пропищала: «Ма-а-ма!»
Большая девочка ушла. Мне же не терпелось посмотреть, все ли в порядке с маленькой. Там, внизу, она лежала в прежней «паучьей» позе. Её верхние лапки выгнулись, как два брёвнышка, к голове, пытаясь прикрыть закатившиеся глаза. «Ма-а-ма!» – пролепетала она снова, чуть только ветер тронул её за плечо.
Я всё-таки спустился. У девочки совершенно отсутствовал обязательный для детей запах кипячёного молока и персикового варенья. Она вообще не пахла. Я удивился, но ещё пока не испугался. Оставил свою паутину окончательно и пополз по её хрупкой ножке. «Ма-а-ма!» – промычала она опять, отзываясь лишь шелестом платья на моё недоумение.
«Мама да мама!» – подумал я. Какой в этом толк. Ну, нет и не надо. Вставай, иди дальше. А самое главное – ни слезинки. Это так не похоже на девчонок.
(Пока я всё это рассказывал, был доплетён восьмой круг, после чего сразу стало ясно, что пора бы и честь знать, но…)
– Катьку хочу! Отдайте мне мою Катьку! – неслось из ближайшего ко мне окна.
Какую Катьку, зачем Катьку? Нет, я всё-таки слишком любопытен. И пока я разбирался со своим любопытством, Катька нашлась. Та самая Катька, которая вот тут, ещё совсем недавно ревела: «Ма-а-ма!» Её аккуратно взяли за ногу и потащили по чисто выметенной заасфальтированной дорожке в дом. А она всё ныла и ныла. Глупая какая-то, Катька эта…


Девятый круг


К несчастью, я очень туго затянул узел и слетел с паутины, вполне вероятно, в связи с нехваткой собственного ума. Собирая остатние узелки и чересчур напрягая последние извилины, принялся за новый круг, но… Опять помешала бабочка. Я увлёкся её парением: как быстро она скользила в воздушном пространстве и какой внезапно испуганной и уставшей сделалась, оказавшись возле моей паутины.
– Какой тонкий рисунок! – трепеща от восхищения, воскликнула она, шевеля усиками.
Странное, но очень необходимое качество – казаться утомлённой жизнью. Нет, это просто роскошное качество! Как же я раньше этого не замечал. Естественно, что я, как приличный паук, предложил ей удобнее устроиться на моей паутине и даже порекомендовал ей аппетитную мошку, пойманную ещё с утра. Она отказалась. «Ах, что вы, что вы!» – возмущённо пролепетала дива, но, взяв себя в руки, продолжила знакомство.
Мы мило болтали о её чудачествах и страстном желании изменить мир, полный одиночества. Её крылья, с которых уже осыпалась пыльца и мелкие чешуйки (бабочки тоже подвержены возрастным неприятностям), до сих пор привлекали к себе внимание порядочных пауков и беспорядочных соплеменниц. Казалось, что и я уже не паук, а мелкая капустница. В её присутствии обязательно хотелось унизить себя до умопомрачения. Это было непременным условием игры, в которую мог попасться даже самый почтенный паук. Потихоньку я поверил сам себе… И полетел.
«Ах, что вы, что вы», судороги, закатывание глаз, капля родниковой воды и огромная разверзшаяся бездна под моими несчастными лапками.

– Какой тонкий рисунок! – с иронией заметила она на прощанье перед тем, как собралась улетать. – Но вы, уважаемый мой паук, всего лишь паук. Помните об этом. Приличные бабочки не должны иметь с вами никаких дел и уж тем более – отношений.
Ну, что вы на это скажете? Утешил, успокоил, даже не съел… Вот она, земная благодарность. Никогда больше не буду заниматься благотворительностью.
Кажется, я разозлился. Стал неправильно плести нитку, путаю узелки, есть не хочется, лапки устали и дрожат. «Ах, что вы, что вы!» – тьфу, паучья жизнь!..
(Соседки зовут на обед, и на что я им такой сдался?.. Что на обед-то? – опять тухлятина, настоянная на извечном поиске смысла жизни…)


Одиннадцатый круг


Самый мрачный круг в моей жизни. Так утомился поисками смысла, что целый час мучался изжогой и несварением желудка. Пока искал, в саду снова появилась большая девочка. Уже без маленькой. Она трогательно приглаживала волосики, напевая песенку про солнышко, которое, кстати, давно собиралось закатиться.
В то время, как заплетающимися лапками я довязывал последнюю нитку десятого круга, она пристально наблюдала за мной любопытными синими глазами. Уф, какая суета. Больше всего я боялся свалиться в эту синюю бездну. (Ну, не наступать же опять на грабли. Это было бы глупо и даже как-то неразумно. А я ведь очень разумный паук… так соседки говорят.) Однако «бездна» не уходила, протягивала ко мне свои лапки, зачем-то трогала паутину, в общем, вела себя довольно подозрительно. Ей-то что, она – большая девочка, и моя паучья жизнь для неё просто развлечение.
Ай! Что ты делаешь, глупая? Нет, ну, вы только посмотрите на это: она схватила меня за лапку. А ну отпусти, оторвёшь ведь.

Слава Богу, ушла! После долгих препирательств я снова остался один-одинёшенек. Но это и к лучшему. Есть время разобраться со своими невнятными ощущениями, запутанными в тугой клубок повседневности.
Снова пытаюсь понять, в чём же преимущество пауков перед всеми остальными насекомыми. Нас тоже едят, мы не вызываем особых симпатий, хотя отдельными экземплярами восхищаются, и они даже приобретают коллекционную ценность в среде людей. Исключительные случаи. Чаще всего мы страдаем невзрачностью и подвержены охотничьему инстинкту. Вот я – всего лишь садовый паук, а представьте себе различных тарантулов, каракуртов, птицеедов и прочую ядовитую братию. О, где страху натерпишься! Сам я их боюсь чисто теоретически (на всякий случай), хотя ни с одним из них ещё не встречался. Жизнь в саду обладает некоторыми очевидными преимуществами, которые вряд ли по душе настоящим путешественникам, но вполне устраивают остальных, очень классических жителей сада. Здесь спокойно и пищи больше, чем в джунглях или в пустынях. Иногда, конечно, приходится довольствоваться сушёными лапками, мошками или личинками, но всё же лучше так, чем… по-бабочьи порхать и, в конце концов, быть съеденным ни за грош в самом расцвете сил.
«Ах, что вы, что вы», – горькая правда моего существования.
Когда я прилетел в этот сад с попутным ветром, он был пуст и только готовился к цветению. Никаких бабочек, никакой большой девочки-«бездны», никаких писклявых Кать и никаких птиц. Красота и спокойствие. Но нет же, лето всё-таки наступило. Все стали замечать маленького паучка и указывать, что ему делать. Пуще всего – бабочки. И как можно было влюбиться в эту сию­минутность? Удивлён. Честное слово, удивлён.
Жду не дождусь, когда закончится дачный сезон, или снова подует южный ветер, чтобы улететь отсюда, куда глаза глядят. А глядят они у меня далеко-далеко и во все стороны сразу.
Тихо вокруг. Да. Крепко я задумался. Задумался и мой сад. Только глупые люди не знают, о чем мы думаем. Да и знают ли они вообще, что мы с садом умеем думать?
Без четверти двенадцатый круг
Я был непростительно зол. Это всё от непомерного одиночества мысли. Ну, хоть бы какая завалящая мыслишка посетила кого-нибудь из моих ближайших соседей. Но ни божьи коровки, ни тем более муравьи этим не располагают: одни – блаженные, другие слишком много работают и все бегают туда-сюда – какая же мыслишка может появиться в ногах? Одни рефлексы остались.
Пауки, которые расположились на соседних кустах и деревьях, иногда подбрасывают мне пару-тройку дельных советов, но чаще приглашают на обед, зная, что моя паутина – это ещё пока «тонкий рисунок». Я их не разочаровываю. У каждого своё – у кого-то гордость, у кого-то предубеждение, а у меня информационный голод и жажда понимания.
Недавно большая девочка назвала меня «философом из древних пустынь». Перепутала с тарантулом – такое тоже бывает. Но, в общем-то, приятно. Образ мыслей больших девочек практически ничем не отличается от образа мыслей бабочек, но они более деликатны в общении и ценят твоё усердие.
Как-то большая девочка – Голубая Бездна – пыталась поговорить со мной по душам (или о душе – уж не знаю, чего она хотела).
– Милый паучок, почему люди прячут свои души, а ты не прячешь? Тебе её даже прятать некуда – вот он ты, весь, как на ладони, вернее, на паутине (улыбается). Ну, куда тебе её прятать? Карманов у тебя нет, да и сердце у тебя доброе (задумалась). А есть ли у тебя сердце, паучок?
Странная какая-то, ведь если бы у меня не было сердца, с какой стати я стал бы разговаривать с ней про душу.
– Да, – говорю, – есть у меня сердце.
Но она меня не услышала. (Большие девочки почему-то слабо слышат.) На минутку отвернувшись от меня, Голубая Бездна снова стала пытать меня каверзными вопросами:
– Отчего ты такой, паучок, страшный, но добрый?
Вот, дела. Забавно. Значит, я страшный. Но добрый… Кто же ты после этого, моя маленькая фея? Я чуть не расплакался. Ещё никто не замечал, что я, оказывается, добрый. Бог с ним, страшный, но ведь главное – добрый. Ой, даже в собственной паутине запутался. Лапки опять ходуном ходят. Нет, уходи поскорее, большая девочка, не волнуй моё бедное сердце. Мне надо работать, надо мошек да комаров ловить, надо мысли привести в порядок, узелки распутать… А Бездна стояла и глядела на меня своими огромными глазами. Для неё я по-прежнему был маленьким и жалким, хотя, может быть, в промежутках между жалостью и непониманием она допускала мысль о том, что я ещё, вполне вероятно, и отважный.
Похолодало. Пора сматывать удочки да на покой.
Ну, что ты стоишь? Я всё сказал. А если даже и не всё, то больше уже ничего не скажу. Иди спать.


Без двадцати тринадцатый круг


Не спалось. Пришлось вылезти из-под листа и продолжить труды.
Слышал, будто земля на самом деле огромная, и живут на ней миллиарды больших девочек вот с такими же синими глазами. Но я почему-то уверен, что такой Бездны больше нигде нет. Ею трудно управлять, она завораживает. Я не только перепутал все нитки, но едва не сорвался, забыв про гражданский долг и ответственность перед ближними за них же самих.
Боже, ну за что здесь отвечать, что любить или ненавидеть, когда она сама соткана почти что из паутины? Ты меня слушаешь? Любовь перестает быть тайной, когда вот такие глаза проникают в тебя, упорно ища сердце там, где оно не предусмотрено.
Ты один знаешь, что у пауков нет сердца, зато Ты подарил им глаза, чтобы видеть всех и всё сразу. Если Ты наделил человека душой, то куда спрятал её в нас, насекомых? Вот с божьими коровками всё понятно. А мы, а я?.. И пусть Ты меня не услышишь (у Тебя тоже плохо со слухом, как и у большой девочки), но отвлекись на минутку. Поговори со мной, как разговариваешь с тысячами людей, уча их добру и милосердию. А? Что? Прости, не расслышал… Времени нет? Ну, хорошо, я согласен подождать, пока Ты занят большими девочками, открывая им правду о Мире и о Себе. Пусть Тебя не заботят проблемы бабочек и пауков. Но я видел, Ты тоже плетёшь свою нехитрую паутину (из облаков, наверное). Интересно, похож ли Ты на паука? Сколько у Тебя глаз? За что Тебя назвали Богом? У меня к Тебе есть одна только просьба – дай же и мне имя. А то я только и слышу: «С именем Твоим…»
С именем Твоим, с именем Твоим, с именем Твоим…
Всё в мире делается с именем Твоим. Назови же и меня по имени, чтобы слышала каждая травинка, как велика сила Твоей любви. Или оставь меня, потому что, чувствую, не смогу ответить Тебе тем же.

Так. По-моему, я бредил. Но ничего, бывает. Большая девочка и мои соседки всё время говорят о каких-то поэтах. Читают наизусть «строчки стихотворений» и так восторгаются ими. Кто они, эти поэты, не знаю. Но уверен, что читать паутины гораздо сложнее. Найдутся ли специалисты, которые прочтут подвалы моих воспоминаний?
Да уж. Всякое может случиться на тринадцатом кругу жизни. Надо с этим заканчивать. Спать, спать, спать. Спокойной ночи, большая девочка. Передай привет своей Кате, пусть она больше не плачет. Спокойной ночи, садик. Прости, что разбудил тебя своей бессмысленной болтовней. Всем пора спать.
Четырнадцатый круг
Всё просто. Ха-ха. Я сошёл с ума! Я первый паук, сошедший с ума. Нет, конечно, и раньше пауки сходили с ума, не без этого. Но чтоб так, в одночасье, взять и сойти, практически спрыгнуть с него, с этого ума… Не припомню такого случая.
Сегодня сад проснулся раньше обычного, зашелестел, забеспокоился. Пришлось и мне пораньше взяться за свою паутину. Сколько мошек и росы прилипло к ней за ночь. Хозяйственные дела всегда утомляют, но сегодня уж как-то особенно сильно. Тонкая работа не может сочетаться с грубыми пыльными делами. Чистота мысли напрямую зависит от внутреннего состояния пилота. А вот внутреннее состояние как раз меня и подвело. Не готов я к полётам. Бросить всё да пойти разбудить соседок?

Бесполезно. Спят, как мёртвые. Даром, что пауки.
Большая девочка тоже ещё спит.
Я заметил, что с каждым разом круги на моей паутине увеличиваются, и работа становится более ответственной (везде законы диалектики). Ну, что это будет за паутина, если ты планируешь сделать из неё только охотничье снаряжение. Другое дело – отнестись к процессу творчески, воплотить в ней великие замыслы. Мало ли, что люди в этом ничего не понимают, но ведь ты понимаешь. Кто ещё будет тебе судьей, кроме твоего сердца? (Дался мне этот сердечный вопрос. Вот забота, разбираться во всех этих человеческих штучках.) Единственный недостаток в искусстве плетения паутин – насекомые. Они рвут её крыльями, бьются в агонии, думая, что смогут вырваться.
Крылья, крылья… Кому вы даны, тот ими пренебрегает, а кому не даны… Тот плетёт паутины.

Не подумайте, что пытаюсь читать проповедь, но как-то неудобно и даже неприлично всё время разговаривать с самим собой.
О! Опять полетела эта «Чтовычтовы». Какая неприятность.
– Господин паук! – внезапно раздалось за моей спиной.
– Да-да? – только и произнёс я, оторопев от такого странного и неожиданно почтительного обращения.
– Не соблаговолите ли вы подвинуться, мне не хватает места, – вежливо поинтересовался Кто-то.
– С удовольствием подвинусь, если вы скажете – зачем.
– Вы мешаете мне окукливаться.
Я повернулся и… О, ужас!!! На широком листе сирени расположилась ужасно скользкая гусеница.
– Сударыня, неудачное вы выбрали место, да и время тоже неудачное.
– Прошу прощенья. Но вы тоже беспрестанно плетёте свою паутину, я видела. Вы даже ночью ее плетёте. Как же я могу противиться природе, когда ей вздумалось именно здесь и сейчас превратить меня в бабочку.
– Вас в бабочку? Вы уверены? – я откровенно разнервничался.
– Вас что-то в этом смущает?
– Нет, что вы! Надеюсь, вы будете очень красивой бабочкой.
– Спасибо. Я тоже надеюсь, что вы закончите когда-нибудь свою паутину и найдёте своё имя, – приветливо ответили мне. Но позвольте, она что, подслушивала? Откуда она знает про имя?
– Не пугайтесь, – будто услышав мои мысли, поспешила успокоить Гусеница-Бабочка. – Я тоже его искала, но так и не нашла. Наверное, с нас достаточно тех имён, которые дают нам люди посредством этой мерзкой латыни.
– Вы очень милы, – нашёлся-таки я.
– С удовольствием побеседую с вами позже, когда будет время. А теперь, пожалуйста, оставьте меня. Мне уже пора.
Переваливаясь с бока на бок, Гусеница-Бабочка стала стремительно опутывать себя ниткой, почти такой же изящной и тонкой, как моя.
Вот так вдруг я снова остался один. Или почти один, потому как моя нечаянная знакомая всё ещё посапывала неподалёку. Конечно же, я подвинусь. Чего не сделаешь, когда тебя столь любезно просят. Но вот в чём дело... Оказывается, бабочки тоже не сразу становятся красивыми – гипотеза длинноруких учёных подтвердилась! Боже, какое разочарование. А я-то им завидовал! Живи теперь с миром, друг паук, когда-нибудь и ты станешь пределом совершенства. Но надеюсь не таким, как это «Чтовычтовы». Может быть, я превращусь в большую девочку с синими глазами.
Бездна открытий, которые надо в чем-нибудь утопить. Например, в смысле жизни. Надеюсь, его протухший запах выветрится сам по себе.
Ох, лапки да хвостики. Спасибо тебе, Господи!


Пятнадцатый круг


Целый день провёл в ожидании, но ничего путного так и не произошло. Ни в кого я, разумеется, не превратился. А вот моя соседка (та, что Гусеница-Бабочка) совсем притихла и замерла на целый… не знаю, на сколько, но факт в том, что она меня уже больше не беспокоила. Разве что моё больное воображение. Так хочется увидеть, какая из неё получится бабочка.
Я попробовал завернуть себя в собственную нитку и полежать так на солнышке несколько часов кряду. Но и на сей раз ничего не вышло. Я лишь едва не угодил на праздничный обед к пчёлам. Ох, и попрыгал бы! Они так воодушевлённо расположились на недавно распустившейся розе, что, право, всем своим видом выказывали нежелание встречать непрошеных гостей, и тем более конкурентов.
В общем, пришлось оставить затею с превращениями. Странно, но только сейчас я понял, насколько завишу от своей паутины. Не могу от неё оторваться, полететь в какое-нибудь другое место. Можно было бы остановиться на достигнутом. Но нет! Мое энергетическое состояние увеличивалось вдвое, как только ко мне приближалась девочка-«бездна». Перед ней я выдавал такие кренделя, какие ни один паук не смог бы себе позволить даже в самом почтенном возрасте. Я вдохновенно плёл забавные рисунки, забывая обо всём на свете, кроме нее. Позёр! Хоть сейчас на выставку.
Кстати, я ещё ни разу не видел здесь больших людей, хотя проживаю в саду уже целых три дня и пятнадцать с чем-то кругов. С этими большими всегда очень много проблем. Они любят размахивать руками и рвать чужие паутины, не удосуживаясь подумать об их хозяине.
Однажды, во время моего проживания в каменных джунглях, в такой же почти заварушке, я свалился к одному почтенному джентльмену за шиворот. Он так ритуально стал выделывать коленца, что, казалось, будто они у него сгибаются и разгибаются во все стороны. Я даже успел почувствовать в нём родственную душу. Но, недолго думая, эта родственная душа едва не задушила меня в своих лапищах. Хорошо, что подул ветер, и меня отнесло подальше от этого господина. (Надеюсь, теперь вы понимаете, что все мои рассуждения о душе – лирика, неудержимая попытка занять голову в то время, как заняты лапы.)
Странно и неправильно всё же устроен мир. Никакой тебе справедливости и мало-мальской гармонии. Как воспитанный паук, могу со всей ответственностью заявить, что подобному факту не место в приличном сообществе и его необходимо искоренять всеми возможными средствами и способами… но кто будет этим заниматься? Ведь все так заняты своими паутинами, и ваш покорный слуга, к несчастью, тоже. Да, жизнь переполнена риторикой. Завяжите мне глаза и дайте в лапы весы – попробую взвесить истинную меру нашего бестолкового правосудия…


Без пяти шестнадцатый круг


Совсем устал и изголодался. Размышления на пустой желудок бывают излишне болезненны, а потому – противопоказаны.
Куколка (то есть моя свернувшаяся соседка) давно вылупилась. Ничего сверхъестественного – обыкновенный махаон получился. Мы ещё некоторое время полюбезничали и разлетелись. Вернее, она улетела, а я остался.
Не знаю, о чём уж она там думала, пока лежала в своём коконе, но её навязчивая идея по поводу моего имени совсем меня утомила. Да, да, признаюсь – я сам его искал, хотел найти, просил, умолял. Но если паук доведен до отчаянья, разве не может он в горячке наболтать всякой всячины, о которой будет сожалеть всю оставшуюся жизнь. Нет, всё-таки подслушивать нехорошо. А что касается имени, я сам себе его придумал. Разрешите представиться – Паукус Обыкновенникус! А? Каково? По-моему, звучит неплохо, очень даже по-латински. Трудно быть кратким, но точным.
Э-эх! Не вышло из меня ни скептика, ни стоика. Один мрачный пессимизм так и душит. Ты ошиблась, девочка-«бездна», я не философ, я всего лишь сторонний наблюдатель, опутанный собственной паутиной, лишённый имени и крыльев. Ты видишь, я тоже умею плакать и смеяться. Досадно, что тебя ругают родители, называя твои превосходные мозги большой девочки – куриными, или даже, не приведи Господь, – паучьими. Они не правы, не верь им. Приходи со своей Катькой ко мне. Пока она будет ныть, мы будем искать с тобой тонкие чувства и моё несуществующее сердце. И вдруг какой-нибудь заблудившийся художник остановится и напишет картину, которую мы обязательно назовем «Большая девочка и паук». Ты будешь в масле, а я – маленьким угольным пятнышком. А может быть, меня совсем не будет. Тогда назовём картину «Просто большая девочка без паука», и ты будешь всем рассказывать, как садовый паучок утонул не в зелени цветущих деревьев, а в бездне твоих синих глаз. А ещё – мы снимем мою паутину и подарим её художнику, пусть учится точности и тонкости деталей. Должны же и мы его чему-нибудь научить…


На этом месте учёные записки Паукуса Обыкновенникуса прерываются, поскольку паутина была завершена, и думать больше было не о чем. Лето он провёл с большой девочкой, ловя мошек и навещая соседок, удобно расположившихся под сенью цветущего сада. Где он оказался после, трудно сказать. Может быть, сам давно уже стал чьей-то записной книжкой. Вполне вероятно, что он всё же полюбил и простил бабочек за их красоту и отсутствие ума. Нельзя же быть таким нетерпимым.
Наверняка осенний ветер унёс его далеко-далеко. И, наверное, он был этому рад. Освободился, наконец-то, от своей паутины и полетел на поиски души к самому главному «Пауку» в нашей вселенной. До свидания, милый. И счастливого пути.