УРАН Глава 6

Прошло около недели с событий в лаборатории. Арсений Николаевич и Ольга Денисовна всё ещё обменивались тонкостями своих работ, причём каждый, благодаря новому партнёру в исследованиях, закрывал недостающие окна, тем самым постепенно собирая полную картину решений. Оказалось, что начали они почти одновременно, но Игнатенко сильно отстала вначале, главным образом из-за отсутствия необходимых условий для проверки выведенных предположений. У профессора с этим проблем не было, но ему, как оказалось, сильно не хватило теоретической части, посему часто расчёты расходились с результатом.
- Вы как-то странно держите приборы, Ольга Денисовна, - неожиданно провозгласил химик, подняв глаза от тетради на вооруженную ершиком для промывания пробирок девушку.
- Вполне возможно, - приглушенно отозвалась та, переворачивая очередной сосуд на место сушки, - вчера обожглась о кофе-машину.
- О, как чудно, что Вы напомнили мне о горячем. У нас кончился спирт. Нужно записать в бланк.
- Сделаем, - Ольга кивнула, - что у Вас там с долей веществ?
- Присутствуют, - химик нахмурился, - никак не пойму, сколько ещё раз проводить фильтрование. Всё равно остается стеарат…
  Запястье завибрировало, возвещая о вызове. Арсений Николаевич поднёс руку к глазам и тут же принял привычное положение.
- Ольга Денисовна, сходите к автомату за бумагой. У меня кончились черновики.
 Девушка удалилась, как обычно, только кивнув. После привычной операции настройки громкости и короткого диалога с роботом, в ушах раздался голос Никторова
- Всё в порядке, Арсений Николаевич. Совершенно чистый человек.  Можете приводить госпожу Игнатенко. Но сильно не вдавайтесь в подробности по дороге. Лучше оставить всё до прибытия в Центр. И не оставляйте никаких записей без присмотра. Даже черновых. Дошла информация, что откуда-то поступили элементы Ваших разработок.
- Что? – химик даже поперхнулся.
- Да-да. Только минут десять назад подходил Путёвкин и объявил, что Удочкин-Романенко выдаёт не свои идеи за свои, прикрываясь каким-то сотрудником. Предоставил мне неизвестные формулы, но, учитывая то, о чём ты упоминал, это очень похоже на истину.
- Есть возможность ознакомиться с материалом?
- Конечно-конечно. Выходите с Игнатенко прямо сейчас. Я дам необходимые распоряжения.

***

- Арсений Николаевич, я не хочу есть! Я только в десять завтракала! – я никак не желала униматься, упрямо, почти по-детски, замедляя шаги химика, - у меня денег нет, обед же в лаборатории, с собой... У меня ведь весы не уравновешены, Арсений Николаевич!
- Это Вы не уравновешены, Ольга Денисовна, - профессор крепко держал мой локоть, быстрым шагом переходя дорогу, - неужели Вам так сложно составить компанию старику? Тем более перед рестораном... да-да! Не смотрите на меня так, именно рестораном… мы заглянем кое-куда. Вам там понравится, милая моя. Вы ведь собрали все свои бумаги по чистым веществам?
- Собрала, - всё ещё недовольно пыхтя, я всё же оставила попытки противиться, теперь спокойно шествуя рядом с Удочкиным-Романенко. Присущее мне, как и многим женщинам, любопытство, взяло вверх. Обычно профессор вёл себя открыто, особенно в связи с последними событиями и то, как он держался сейчас, несомненно, меня заинтересовало.
 Арсений Николаевич неожиданно остановился и, выпустив мою руку, захрипел, закашлял. Обрывисто, сухо, глубоко и всё сильнее краснея. Дыхание стало шумным, прыривистым. Кажется, среди красноты появились белёсые пятна, возникающие и исчезающие  в бешенном ритме. Я ниразу не видела профессора в таком состоянии. Он согнулся, ещё чуть не присаживаясь на колени и сильно бил себя в грудь, махая на меня свободной рукой. При этом взгляд его остекленел. Замер на неведомой точке где-то внизу. Прохожие, в особенности дети, оборачивались, сильнее прижимая к лицам маски. Взрослые мало реагировали. Такие сцены стали привычными. Но не для меня. И  не для тех, кто видел это у близких, друзей и родных.
- Арсений Николаевич… - профессор затих, всё ещё стоя немного согнувшись. Я видела, как сильно бьется его сердце по кисточкам строгого шарфа. Они бешено дрожали в такт ударов, вздымаясь на издающие непривычные хрипы груди. Я не знала, что это случилось и с ним. С ним – цветущим и неизменным Удочкиным-Романенко, вечно осуждающим медицину за пренебрежение к народу. С ним, называвшим себя вечным преподавателем, пытающих студентов, типа Вокламова. Этого просто не может быть.
- Арсений Николаевич…
-Ольга Денисовна, идёмте дальше, - химик выпрямился и привычным движением поправил шляпу, - мы теряем время.
 Я поняла всё. И улыбку, и опущенный взгляд, и предложенный локоть, и вновь набирающую скорость походку. Времени было много: может год, может меньше, но для меня и профессора этот год ничего не стоил. Он хотел, чтобы я не знала про болезнь, но желал, чтобы я стала его напарником в общей идее усовершенствования мира.
 Вся фигура спутника вдруг показалась мне особенно худой и бледной. Как бы я не старалась припомнить, когда появились эти признаки, на ум приходили только будни в лаборатории и постоянно опущенное лицо химика. Я смела быть слепа, когда рядом угасает человек. Я смела витать в мечтах, когда реальность умело расставляла оковы. Я смела всё знать, но позволяла другим знаниям застилать глаза. А ведь всё настолько очевидно! Очевидно, но я до сих пор не верю, что это случилось. Чёртова моя сущность! Дыхание со свистом, этот приступ, отдышки… Слепая! Слепая дурёха!
-Арсений Николаевич… - в третий раз начала я, перескакивая лужицу, - Арсений Николаевич, Вы в..
- Дорогая моя, - особенно ненавязчиво перебил меня химик, - вижу, Вы тоже не далеки от медицины.
- Так вышло, что я училась на химико-биологическом, рядом с будущими врачами. Мне кажется, что есть необходимость…
 Арсений Николаевич вдруг остановился около элитного на вид здания. Скромный плакат над входом возвещал, что здесь располагается место приёма достижений науки и техники. Я не очень понимала, к чему всё это, поэтому перевела заинтересованный взгляд на профессора.  Пару секунд помолчав, он повернулся ко мне, в ответ мягко вглядываясь в лицо.
- После всего, что здесь произойдёт, всё будет в Ваших руках, Ольга Денисовна,  ибо нельзя доверять тому, кто держит внутри себя непозволительные тайны.