I. Бодрствование

Я выхожу из душного потертого здания на серую улицу, и меня неприятно обдает запахами и звуками толпы. Я застегиваю толстовку до самого горла, накидываю капюшон, руки сую в карманы. Вот так, Варя. Твой панцирь, переносная крепость.
Начинает идти дождь, и толпа вокруг оживает, недовольно ежится. То там, то тут, словно траурные цветы, раскрываются черные зонтики. Только я никуда не спешу, серый одинокий человечек. Говорят, у людей должны быть другие люди - друзья, заи-коти-пупсики, которые их поймут, обнимут и прочее. У меня есть я, и я не считаю нужным обременять себя чьим-то присутствием. А если себя обнять - то и вообще весь мир не нужен. Я усмехаюсь, выдыхаю облачко пара - температура резко понизилась. Вполне себе нормальная погода для мая - когда весь мир уже счастливо чирикает о тепле, мы, хмурые русские люди, порой все еще мерзнем.
Знакомыми переходами и улицами я приближаюсь к дому. Я стараюсь ни на кого не смотреть, но мне чудится, что все на меня смотрят. Упрямо сжав губы, повторяю про себя мантру: «Смотри под ноги».
Грязный подземный переход. Шарканье ног разносится далеко; я всегда стараюсь преодолеть этот отрывок моего пути домой, потому что боюсь темноты, этого замкнутого пространства и недобрых людей. Внезапно до моих ушей доносится грустный голос скрипки.  Я оборачиваюсь, напрочь забыв о мантре. В тусклом свете фонаря на стене я вижу растрепанного парнишку, по возрасту вряд ли старше меня. Сосредоточенно сдвинув брови и прижавшись к скрипке щекой, он водит смычком, а я стою и слушаю, затаив дыхание. Мокрые волосы, выбившиеся из-под капюшона, прилипли к щекам, меня бьет дрожь от холода, а с рукавов изрядно течет, но я не двигаюсь с места.
Музыка что-то тихо говорит мне, шепчет, повествует. Ее голос постепенно нарастает, волнуя меня, и от этой непонятной печали и тревоги по телу бегут мурашки. Я закрываю глаза, и представляю, как там, наверху, останавливается время. Как дождинки зависают в воздухе, машины встают на дорогах. Люди замерли на полуслове, полушаге, полувздохе, под их ногами на лужах застывают круги от дождевых капель, словно диковинный узор. Туман, недвижимый и густой, обволакивает улицы, похожий на ком паутины и такой мягкий. Я вижу, как голуби замерли в полете, испуганно вспорхнув с тротуара перед каким-то мужчиной, чей пиджак распахнулся, а галстук сбился на бок...
"Варя",- доносится до меня тихий шепот.
-Неплохо, а? - раздается насмешливый голос. Я хмурюсь и открываю глаза. Юноша всматривается в меня и широко улыбается, и я сконфуженно отступаю на пару шагов назад. - Не думал, что таким девочкам нравится такая музыка.
Я молчу. Что, если я в толстовке и старых джинсах, значит, я обязательно слушаю рэп или еще что-то подобное? Но я не решаюсь сказать это незнакомому парню, а он в ответ лишь ухмыляется:
-Ты говорить хотя бы умеешь? Или того, немая?
Я молча вытираю щеки от дождевой воды, выжимаю рукав, и он жалко сморщивается. Незнакомый скрипач качает головой и заглядывает в футляр. Я ловлю его взгляд: на красном материале лежит пара скомканных сотен и две десятки.
-Не очень много, да?- с губ парня срывается смешок, он озадаченно взлохмачивает темную шевелюру и всматривается мне в лицо. Его губы расплываются в виноватой улыбке: - Не такой уж я и скрипач хороший.
-Дарио Марианелли? - наконец подаю я голос, - "Your hands are cold"?
Парень снова усмехается, кивая. Я слабо улыбаюсь:
-Никогда не слышала, чтобы ее играли на скрипке. Но ты здорово играешь.
-Да, я видел. Типа как катарсис, ты вся застыла и просто стояла с закрытыми глазами. На самом деле никто и никогда не слушал с такими эмоциями мои поигрульки. Спасибо.
-Я... - я теряюсь от неожиданной благодарности, и мои губы трогает улыбка. Юноша сует вырученные деньги в карман джинсов, бережно, словно младенца в колыбель, укладывает скрипку в футляр и оборачивается ко мне:
-Я Артем. А как тебя зовут?
-Варя. Варвара, - я запинаюсь и откидываю волосы с лица,- Зови меня Варя.
-Варвар,- Артем расплывается в улыбке, а я смущенно кривлю рот в ее подобии. - Тебе не страшно ходить одной домой через переход? Это ведь большой город, мало ли что может случиться. Тебя потом... - он многозначительно свистит, - И не найдут.
-Мне так удобнее,- я твердо смотрю в темные глаза, цвет которых мне не ясен в таком скудном освещении. Артем вежливо вскидывает брови:
-Значит, мне не стоит даже пытаться тебя сопровождать?
Я улыбаюсь в ответ:
-Было приятно познакомиться, Артем, - я резко разворачиваюсь и иду к свету в конце перехода. Со стесненным чувством я замечаю, что новый знакомый идет за мной. Он выходит из перехода, заворачивает вместе со мной в мой двор, и тут я разворачиваюсь. Артем останавливается.
-Чего тебе нужно? - в моем голосе звучит неприкрытое раздражение, и на мой крик оборачиваются прохожие, - Я же ясно дала понять, что не хочу провожатых!
Артем не сдвигается с места и лишь огорченно вскидывает руки:
-А как же выпить за знакомство? Пару чашечек кофе? Сока? Чая?..
Я сокрушенно вздыхаю, поворачиваюсь и продолжаю свой путь домой. Артем не успокаивается:
-Ну, хоть воды? Воду ты любишь? Я тебе налью водички, и мы отлично побеседуем!
Я смеюсь и качаю головой. Вот заноза. Я залетаю в свой подъезд, перешагивая через ступеньку, и на своем пятом этаже, не выдержав, смотрю в окошко: ушел. Ну и слава Богу. Не люблю настырных людей.
Родная квартира встречает меня теплом и запахом маминых оладий. Вот и сама мама - как всегда, в своем ужасном фартуке в горошек, с мягкими красными руками, озабоченным лицом.
-Варюш, наконец-то! Я уже заволновалась! - она тревожно оглядывает мокрые следы на линолеуме и торопливо вешает мою толстовку на плечики.
-Все хорошо мам, я просто заслушалась какого-то паренька в переходе, он очень здорово играл Марианелли на скрипке. - Я трясу волосами, пытаясь избавиться от отвратительных ледяных капель воды, затекающих мне за ворот футболки.
-Что сказал Леонид Алексеевич? - мама вглядывается мне в лицо, - Боже, ты такая бледная! Это опять один из этих ужасных трансов-сеансов?
Я прыснула и обняла маму:
-Господи, да, но не называй их так.
-Как все прошло?
-Ну... - Я прохожу на кухню и плюхаюсь на табурет, - Он ввел меня в мой кошмар, меня вытошнило ему на дорогущий белый ковер и я узнала, что магии не существует. Мама, неужели не ясно, что он просто старый шарлатан? Он пичкает меня этими пилюльками, а ведь ни ты, ни я не знаем, поможет ли это вообще. Он и сам ничего не знает.
Я доверительно наклоняюсь к маме, и она, поддавшись моему серьезному виду, наклоняется в ответ.
-Понимаешь, еще пара месяцев таких фокусов с "колесами" - и мою печень уже нельзя будет продать.
Мама возмущенно выпрямляется и всплескивает руками:
-Черт тебя дери, Варвара!
-Правда, она расползется, прямо во мне протухнет!
-Если психотерапевт считает нужным, чтобы ты продолжала курс лечения - не будешь продолжать курс лечения, - сурово произнесла мама, грохнув на стол тарелку с оладьями и придвигая ее ко мне. Ешь. А то от тебя останется только нос.
-Дедушкин рубильник, который зовется "носом", не исчезнет с моего лица, даже если я превращусь в скелет,- притворно грустно отвечаю я, вытаскивая оладий похолоднее и сплющивая его пальцами. Мама такая смешная. Она верит во все. Во френологию, домовых, экстрасенсов, лечение травами, российское правительство и то, что все молоко в магазинах - натуральное. Порой мне грустно за нее - она такая наивная, словно всю жизнь прожила в комнате с заклеенными окнами и не знает, что творится там, снаружи. Таких очень любят шарлатаны вроде Волкова Леонида Алексеевича - они впиваются в нее, словно паразиты, и сосут, сосут, сосут: кровь, силы, финансы, эмоции. А она верит. Опять.
Я возвращаюсь в свою комнату не без опаски - слишком свежи воспоминания о том кошмаре, что я вновь пережила в кабинете у своего мучителя. Недоверчиво смотрю на Ловца снов, который висит в изголовье. Может, Волков прав, и в нем действительно нет ничего особенного?
-Решил меня напугать? - говорю я, и собственный голос меня пугает. Вот она, клиника - разговариваешь с вещью, как с живым существом. Но ведь я боюсь этого Ловца сильнее, чем пауков, а пауков я боюсь до смерти.
Я вставляю наушники и включаю музыку. Громче. Еще громче.

"Я отключил телефон, завел на 8 будильник..."

Я снимаю уличную одежду, надеваю домашние старые шмотки, пританцовывая под вечно утомленный голос солиста "Сплин". Жизнь снова обретает свои краски, правда, не такие радужные, как у других. Я не называю себя особенной, просто у меня всегда все не слава богу. Но следующий сеанс у этого старого паразита не скоро, так что можно и повеселиться. Еще не скоро будут меня грузить гипнозом и безысходностью.

"Твои соленые слезы, кислые мины, душные речи
Весь этот бред!"

-Соло на гитаре! - шепчу я сама себе и кружусь в центре комнаты, смеясь и взмахивая волосами. Совершенно счастливая от действия музыки, я падаю спиной на кровать и трогаю перышки Ловца.

"Я ненавижу, когда меня кто-то..."

-Любит... - шепчу я. Этого слова нет в песне, но я всегда проговариваю его про себя. В комнате воцаряется тишина, только позванивают бубенчики на Ловце, потревоженном моими пальцами. Я переворачиваюсь на живот и серьезно смотрю на творение неизвестных рук. Чей он? Откуда пришел? Кто его сделал? Какие эмоции блуждают по этим паутинным лабиринтам, по замкнутому кругу?
В голове роятся смутные мысли, и чем глубже я ныряю вслед за ними, тем беспокойнее мне становится. Я вытащила этого Ловца из ящика с игрушками месяц назад, но он уже висел у меня на стене раньше. Темные были времена. Кажется, я была больна, и добрый дядя доктор пытался меня вылечить от…Чего?
В голове, словно пузыри, всплывают воспоминания, смешанные с домыслами. Тени санитаров на стенах, постукивания пальцем по шприцу. Иглы, пилюли, сеансы гипноза. Рыдания в подушку, мерзкие смешки одноклассников в спину, найденные в сумке дохлые мыши. Страшное и непонятное слово «шизофрения», рождаемое из уст родителей и врачей… Я качаю головой, и темнота, окружившая меня, отступает. Это было пять лет назад. Я ничего не помню, кроме нескольких обрывков, которые мой мозговой «антивирус» не заметил и не уничтожил. Наверное, это и есть психологический барьер – тебя пинком под зад вышвыривают из какого-то закутка сознания и грозят пальчиком, мол, маленькая еще, нельзя сюда.
И тут мои губы расплываются в улыбке. Были и светлые промежутки во всем этом бедламе… Я очень много спала. И видела сны. Которые я могла контролировать. Я могла уничтожить весь город взмахом руки и на этом месте возвести Эверест или бескрайний лес. Мое сознание было пластилином, из которого я восторженно лепила что-то свое. Когда мама плакала после смерти отца, все вокруг тыкали в меня пальцами, а я переживала сложное психическое расстройство, я…
Я медленно поднимаюсь в кровати, не спуская глаз с Ловца. Я помню, как пальцы оббегали заколдованный круг, паутину, губы шептали: «Забери меня отсюда». Я семь раз поворачивала Ловца вокруг своей оси. Звонили бубенчики на веревочках, и я пропадала в этом колдовстве, непонятном, но спасительном… Я вскочила, споткнулась и рухнула на ковер, не переставая глазеть на диковинную вещицу. Я это придумала?
«Магии не существует»,- низкий строгий голос Волкова.
-Конечно, - шепчу я и облизываю губы. Мне внезапно стало страшно, но необъяснимая сила тянет к Ловцу. Я раздраженно схватила его и сунула под матрас. Протестующе звякнули бубенчики, я растерла место, где он висел, ладонями, будто снимая сглаз. Хватит с меня непонятного. Хватит с меня этого дерьма.
…
Я захожу в школу с таким чувством, будто я уродка, и этому есть причины – все ко мне обращаются только по кличке «Варенье», дурацкое имя. И эти взгляды… Я прохожу по коридору, упрямо глядя перед собой, огибая выставленные для подножки ноги и игнорируя глупые шуточки. Все это люди, претендующие на популярность, а внутри такие пустые.
Улучив момент, я захожу в женский туалет и встаю у зеркала. Из отраженных глубин на меня смотрят два больших голубых глаза, золотисто-русые волосы собраны заколкой на затылке. Я довольно худая, но не тощая. И во мне поднимается капризный, детский вопрос: «Что же не так?».
-Ты просто поехавшая, детка, - хрипло шепчу я, прищурив глаза и качая самой себе головой. – Я проведу тебе сеанс лоботомии, ты и не заметишь дырочку в черепе, только иногда сквозняк будет беспокоить.
В пустом кафельном помещении мой голос жутко звучит в одиночестве, и я решаю прекратить такие забавы. Вздохнув, я выуживаю маленький плеер из сумки, засовываю наушники в ухо и выбираю композицию. Apocalyptica . «Nothing Else Matters».
 Натягивая на лицо привычную маску невозмутимости, я, гордо выпрямив спину, иду по коридору. Ничего вокруг не существует. Никого не существует. Есть только я, виолончель в моем плеере и мой пункт назначения. Мне хочется закрыть глаза и отдаться музыке, танцевать, нестись по ней, плакать или улыбаться, в зависимости от Ритма. Моя самый настоящий друг и моя любовь, страсть и утешение.
Внезапно я чувствую, как кто-то тянет меня за прядь волос в моей незамысловатой прическе. Я ахаю, заколка падает на пол, золотистые волосы рассыпаются по плечам. Я оборачиваюсь с возмущением и натыкаюсь на Артема, моего нового знакомого. Музыка в моих наушниках медленно сходит на нет, и я, решив быть милой и терпеливой, вынимаю оба наушника. Артем сияет. Я не спешу здороваться, лишь осторожно разглядываю его: каштановая шевелюра, темно-зеленые глаза. Ровный точеный нос. Он высокий и выглядит старше своих лет… Но ведь я даже не знаю, сколько ему.
-Привет, молчунья, - говорит Артем, все так же улыбаясь. Он такой искренний и сияющий, что я чувствую, как тают ледяные стены моего замка отчужденности. Я так же искренне улыбаюсь ему и наклоняюсь за заколкой, но он оказывается шустрее меня и поднимает ее первым.
-Отдай, пожалуйста, - мягко говорю я, - Мне не нравится ходить патлатой.
-А мне не нравится, когда девчонки ходят с завязанными волосами, - Артем вертит заколку меж пальцев и лукаво подмигивает. Я закатываю глаза и раздраженно запихиваю волосы под свитер. Мне так неудобно, к тому же я выгляжу так, будто мама все-таки уговорила меня сделать каре. Я гневно смотрю на зеленоглазого воришку, но он уже прячет заколку в карман джинсов. Я вздыхаю и бегу на лестницу на третий этаж.
-Эй! – несется мне вслед,- Неужели ты так и будешь убегать от меня?
Я фыркаю про себя и торопливо бегу по лестнице, то и дело оглядываясь. Ишь чего удумал, не нужны мне такие друзья, которые воруют мои заколки. Я слышу его тяжелое дыхание, но он заметно отстает. И я встаю на краю лестницы, с интересом глядя вниз. Его упрямое лицо обращено ко мне, он уже не улыбается.
-Что, уже устал? – с издевкой произношу я, вставая на цыпочки и перегибаясь через перила. – Я думала, мальчики выносливее девочек.
-А я больной, - вызывающе отвечает он, и я не могу понять, шутка это или он всерьез. Больной? Только если на голову. Я открываю рот и тут же закрываю его: я не привыкла так грубить.
Артем встает на стальную перемычку в опорах перил и сверкает глазами:
-Может, сходим куда-нибудь, Варвар? Выпьем кофе в «Старбакс» или посидим на скамеечке в парке. Ну, давай. Пожалуйста. Смотри, я никого раньше не просил, а теперь я говорю… - он комично откидывает голову назад и с надрывом произносит: - ПАЖААААЛУЙСТА!
Я наклоняюсь к нему, стараясь не свалиться головой вниз с перил и сдерживать улыбку:
-Артем, ты меня бесишь. Почему ты не можешь от меня отстать?
-Ты мне понравилась,-он подмигивает, и я резко выпрямляюсь. Еще чего не хватало. Я отхожу от лестницы и слышу, как вслед мне несется:
-Так это значит «нет»?
-Нет, - я вытаскиваю волосы из-под свитера и разделяю их на две части.
Пауза. Я слышу дребезжание звонка на урок и понимаю, что уже изрядно опаздываю.
-До встречи, Милые-Трусики! – кричит на всю лестницу Артем, я громко ахаю и заливаюсь краской; все смотрят на меня, улыбаются и переговариваются, а я совсем забыла, что сегодня я пришла в школу в форменной юбке в складку, а ведь он стоял ниже меня на лестнице. Вот идиот.
На уроке я не могу сосредоточиться.  Виски ломит так, будто под костью обосновались два маленьких ремонтника. Английский язык. Что мы проходим?.. Я массирую виски, глядя в упор на Ольгу Геннадьевну Морозову, единственного динозавра, говорящего на английском. Ломаном.
Внезапно меня осеняет – вокруг тишина и все смотрят на меня. Я массирую медленнее, медленнее, пока движения не сходят на нет. Ольга Геннадьевна уставилась на меня, сухие губы сжаты в ниточку.
-Лисицкая, прием. Вы на земле бренной или уже в облаках?
Я растерянно открываю рот и закрываю, будто рыбка. Вокруг слышу тихие смешки. Морозова  победоносно улыбается, глаза мечут молнии. Я вскакиваю из-за парты, поправляя юбку:
-Ольга Геннадьевна, я…
-Кажется, Варенье снова общается со своими вымышленными друзьями, - слышу я издевательский тон рядом с собой. Ну конечно. Марина Велес, «королева» класса, местный божок. Человек, придумавший мою кличку и распространивший ее по школе с такой скоростью, с какой никакие Оперы и Хромы не ищут информацию во всемирной сети. Класс разражается гадким хохотом, и я чувствую себя так, будто плыву в отвратительном, вонючем море.  Я упрямо смотрю перед собой, но чувствую, как внутреннее спокойствие дает трещину. Марина перекладывает роскошные рыжие волосы на левое плечо и с усмешкой смотрит на меня. Вот сука.
-Спасибо, Велес, Ваш комментарий, несомненно…
-…Как всегда, «Остроумно» и «Оригинально», - негромко перебиваю я учительницу. Класс замолкает, тишина вползает в мозг, хватает меня за плечи и трясет: «Какого черта ты открыла свою пасть? Их двадцать пять человек, а ты одна!». Я стискиваю зубы.
Марина издает смешок, в котором сквозит удивление и презрение:
-Что, прости?
-Закрой, пожалуйста, свою пасть. Ты меня раздражаешь. Видеть тебя не могу. – Я все так же смотрю перед собой. Тишина становится невыносимой. Марина пронзительно улыбается, но глаза ее – будто две серые льдинки.
-Считает себя особенной, - обращается она к классу, а потом поворачивается ко мне и шипит, как змея: - Ты. Ничтожество. Лисицкая. И всегда им была. И всегда будешь. Тупая сука.
Ольга Геннадьевна хватается за сердце, что-то лопочет, и я улавливаю лишь «безобразие», «докладная», «невоспитанность». Внутри меня все кипит. Все одиннадцать лет ненависти пролетели перед глазами, с того самого момента как странная девочка Варя переступила школу и до сих пор. Меня достаточно пинали, делали мне подножки, шпыняли, плевались. Хватит с меня дохлых мышей. И этих крыс.
Я молча сажусь за парту, одноклассники недовольно шепчут.  Эта битва проиграна, но я выиграла свою гордость – я не стану унижаться, выплевывая Велес в глаза все, что я о ней думаю. Я выразительно смотрю на нее, в самую ледяную глубину этих серых глаз. Она смотрит в ответ, на губах – отвратительная усмешка. Ольга Геннадьевна строчит докладную. Занавес.
На улице дует лютый ветер. Утреннее солнце скрылось за облаками, я удерживаю юбку рукой и бегу, стараясь скрыться во дворах от этого ужасного холодного ветра. Ну и погодка. Волосы мечутся ореолом вокруг головы, и я в который раз проклинаю Артема, Господина Воришку Заколок.
В голове мечутся последние события дня, перекатываются, как горошины в банке. Монолог перед зеркалом в уборной, встреча с Артемом, фразы Велес.
«Ты. Ничтожество. Лисицкая».
Я упрямо иду к двери подъезда, дергаю ее за ручку. Словно дыхание древнего зверя, на меня накатывает влажный, сырой запах подвального помещения. Конечно, дверь в подвал опять открыта.
« И всегда им была».
Я прижимаюсь к стене, пачкая свитер известкой. По щекам катятся слезы, всегда так тщательно маскируемые. Я опускаюсь на грязный пол, прижав колени к груди, размазывая косметику по глазам, рыдая и не заботясь о том, как я выгляжу здесь, в темноте первого этажа. Я почти вижу себя со стороны, свой красный нос, черные пятна от туши, опухшие глаза.
- И всегда будешь, - раздается тихий голос из темноты подвала. Я испуганно вжимаюсь в стену, слезы высохли моментально. Повисает пауза, и мне кажется, будто я слышу чье-то дыхание.
-Не бойся меня, пожалуйста, - голосок полон такой печали, что у меня щемит сердце. Я встаю, вытираю рукавом щеки и пытаюсь вглядеться во мрак. Бесполезно, темнота кажется осязаемой.
-Что ты делаешь в подвале? – шепчу я, - Маленьким детям нельзя здесь находиться.
Раздается тихий всхлип.
-Мне кажется, там кто-то есть, - шепчет ребенок (ребенок ли?), - Там, внизу. Оно меня очень сильно пугает. Пожалуйста, спустись со мной и защити меня.  Мне кажется, оно хочет…
-Съесть тебя? – спрашиваю я.
-Нет. Сделать что-то еще хуже…
Меня пробирает дрожь. Маленький ребенок прячется в темном подвале, просит спуститься с ним вниз и поглядеть на странное чудище. Слишком сильно это похоже на те самые ужастики, при просмотре которых люди обычно кричат: «Дура, не ходи туда! Он там!». Но голос малыша слишком печален… И к тому же кажется слишком знакомым. Я протягиваю руку, дрожащую от неуверенности и страха, но она повисает в воздухе. Здесь никого нет.
-Сюда! – раздается пронзительный шепот с лестницы. Я оглядываюсь – хоть бы кто-нибудь вышел в подъезд, разрушил бы эти странные чары…  Сплю ли я? Или это на самом деле?
Одна ступенька. Вторая. Мои шаги неприятно отдаются в темноте, усиливаясь многократно. Где-то внизу я слышу плеск воды. Подвал затоплен? Возможно. В весеннюю пору здесь всегда полно воды. В детстве мама пугала меня крокодилами, подвальными русалками и прочими буками, способными утащить каждую маленькую девочку под воду и скушать, если она будет играть в подвале.
Я мнусь на последней ступеньке и встаю в воду. Неглубоко, не достает даже до колена. Но от ледяной воды все равно захватывает дух. Я чувствую, как мои «Converse» промокают насквозь, и я близоруко сощуриваюсь, пытаясь разглядеть ребенка. Вот он, точнее она – платьице волнуется от небольших волн, поднимаемых мной, волосы собраны в два хвостика. Ребенок объят тенью, и что-то в этом силуэте мне не нравится.
-Оно скоро будет здесь, -раздается шепот, - Постарайся не касаться воды.
Я подхожу ближе, но внезапно тень девочки превращается во что-то иное, съеживается и растворяется. Я в ужасе выдыхаю и слышу громкий шлепок где-то перед собой, будто кто-то с силой прыгнул в воду.
Плюх! Еще один взрыв на расстоянии шага от предыдущего, и я чувствую, как из моей глотки рвется наружу дикий, обезумевший вопль. Я бегу к выходу, к единственной полоске света в темноте, карабкаюсь по скользкой лестнице, падаю, поднимаюсь и бегу дальше. Сзади я слышу шаги, громкие, грузные, угрожающие. Наконец-то, подъезд! Я захлопываю дверь за собой и опускаю засов, старый и отсыревший. Господи, что это было? Я прислушиваюсь. Тишина. Только где-то там, в темноте, капает вода с потолка да бухает мое сердце. Я рассеянно вытираю грязные руки о свитер и поднимаюсь домой. Сердце стучит гулко, до боли, будто разбухшее от сырости подвала.
Мама встречает меня с упреками и оханьем – оказывается, я разбила колено на той проклятой лестнице, и правая нога окрасилась в багровый цвет. Я покладисто принимаю ватки-пластыри, обессиленно тащусь в свою комнату, попутно стягивая одежду, падаю на кровать. Как хорошо. Кажется, здесь я в безопасности, но внезапно над ухом раздается мягкое бренчание бубенчиков, словно мелодичный смех.  Я поднимаюсь на локте. Господи, как я устала. Может, я и вправду шизофреничка? Шарики за ролики, ни бум-бум, с катушек слетела, свихнулась, чокнулась. Есть только один способ это проверить.
Я сажусь напротив Ловца. Твердо смотрю в самый центр его перламутровой паутины. Нервно облизываю пересохшие губы и тяну руку к нему:
-Хорошо. Я иду.
Ответом мне служит триумфальный звон.