Шипун

ABRAXAS

В полдень купаться пошла из дворца златовласая Леда
В водах Эврота, приняв от служанки фиал золотой с благовонным
Маслом, чтоб после купанья в Эвроте себя натереть им.
Устья реки многоводной достигла царица спартанцев,
В рощу зашла сребролистых олив, где, от взоров нескромных
Чая укрыться, поставив на землю фиал, и, раздевшись,
Узел пышных кудрей развязав у себя на затылке
(Так что рассыпались кудри роскошные, темного золота цвета,
Освободясь от скреплявшей их ленты, по пышно-венчанной царицы
Ровным широким плечам, целуясь со смуглою грудью),
Свой драгоценный прозрачный виссонный хитон расстеливши
В сочно-медвяной траве, окунулася в реку, сначала ногою
В воду точеной ступив, а потом с головой погрузившись
В струи Эврота прохладные, дав наслаждение телу.
Вдруг неожиданно зрит: величаво из зарослей лебедь
Белый плывет тростника, изгибая приветливо шею,
Хлопая крыльями, тучи хрустальные брызг поднимая.
Пышнокудрявая Леда, немало тому удивляясь,
Вышла на берег из вод, страшась неизвестно чего, и присела
Там на прибрежный валун, наблюдая за дивною птицей,
Быстро накинув хитон на рекой увлажненное тело.
Сердце в груди у царицы внезапно сильнее забилось.
Лебедь же, выйдя на берег и капли стряхнув с белых крыльев,
Стал вперевалку (как свойственно то его птичьей породе,
Быстро в воде, но, однако, не столь же проворно на суше
Передвигаться способной, как ведомо всем) на коротеньких лапках
К ней приближаться (а сердце у Леды все громче стучало,
В меру того, как в груди у нее нарастало волненье,
И любопытство ее, светлоокую, одолевало
Больше и больше). А он, на красавицу ласково глядя
(Как показалось ей, хоть лебедей ей дотоле столь близко
Видеть ни разу еще не пришлось - ведь спартанские девы и жены,
Хоть обучались военным искусствам, гимнастике, как и мужчины -
Даже езде верховой! - тем не менее, не допускались
К славным охоты забавам), грациозно расправивши крылья,
Гибкую шею к ней вытянул, и василисса невольно,
Руку навстречу ему протянув, поддаваясь внезапно порыву
Ей поначалу неведомых чувств, по склоненной головке погладив
Лебедя, стала поглаживать шею столь ласковой птицы
(Будто ручной!). А пернатый, приблизившись к Леде вплотную,
Клювом, раскрытым слегка, также темного золота цвета, как Ледины кудри,
Вдруг прикоснулся к царицы устам - розовее граната - и тут же
Будто бы искра - предвестница молнии Зевса - меж них проскочила,
Между главой лебединой и гордой царицы главой, пронизавши
Трепетом неизъяснимым ее и томлением столь несказанным,
От головы и до ног белоснежных, царицу спартанцев заставив
Телом божественным всем трепетать, в ожидании дивного чуда,
Чудного дива - ну, в-общем, чего-то совсем необычного. Леда невольно
С камня в медвяную трАву скользнула и, слушая сердца
Стук нараставший в груди, и взор неотрывно вперяя
(Очи ее все сильней заволакивались томной дымкой)
В лебедя странного, нежной спиной прислонясь к валуну, позволяла
Птице ласкать свое тело лилейное. Дивный пернатый,
Громкое, будто змея, испустивши внезапно шипенье
(Из-за него лебедей тех зовут шипунАми), ласкать ее клювом
Стал и крылами, настойчиво, хоть осторожно и нежно.
И от его неожиданных, пламенных ласк василисса спартанцев,
Млея и страстно томясь, трепетала сильней и сильнее.
Длинную, гибкую шею свою извивая подобно змее белоснежной,
Трепетным клювом касался пернатый поднятых к вискам удивленно
Темных, густых василиссы бровей, горделивого лба и смежённых от неги
Век за завесою темных ресниц, разрумяненных щёк, губ, ставших краснее коралла
(Дивное диво - пернатого клюв, поначалу столь жесткий и твердый,
Как и у всех лебедей, очень скоро, приникнув к устам василиссы,
Стал очарованной Леде казаться вдруг нежным и мягким, как губы,
И потому начала и она отвечать на его поцелуи). А лебедь касался
Лединых шеи и плеч дивной формы, покрытых златистым загаром,
Остро поднявшихся, вставших внезапно торчком василиссы спартанцев
Пышных и смуглых грудей, тугих как мячи, с набухавшими от возбужденья
У него на глазах сосцами - подобием двух темных ягод
Спелой малины или ежевики -, царицына гладкого чрева,
Чаше подобного нЕктара, пышных лядвей, что раскрылись,
Дабы принять шипуна, и царицы сомлевшей кудрявого лона,
Что аромат источало все более сильный и пряный,
Арки лобка василиссы, поросшего волосом цвета
Темного золота (вроде того, что хранилось в казне у Приама,
У копьеносца-владыки, царя многобашенной Трои),
Влажного и от Эврота воды, и от благовонного пота,
Выступившего изо всех пор у пышнокудрявой спартанки -
Лона, чьи цветом подобные розе пахучей и нежные губы,
Бисером мелким покрытые капель росы от ее истечений, чей запах,
Благородному запаху моря подобен. Меж губ на лоне царицы
Духи как будто серебряных рыб обитали (что вечно резвятся
Стайками в вОлнах морских винноцветных), и губы царицына лона,
Сжатые плотно сначала, по мере стараний пернатого, шире и шире,
Словно у раковин створки речных, принялись раздвигаться,
Приоткрывая за створками скрытый, но тем драгоценнейший жемчуг.
Сей показался раскрывшийся взорам пернатого бисер сначала
Чем-то вроде мельчайшего зернышка. Но под воздействием страстных,
Пламенных прикосновений его, это малое зернышко стало -
Диво! - расти на глазах, наливаться как будто бы соком, темнеть, пока не превратилось
В ярко-пунцовую (розовый цвет свой утратив) горошинку (чудо!), царившую властно
Над исходившими влагой губами царицына лона. А те трепетали,
Как лепестки нежной розы махровой при дуновеньи зефира.
Вот покатилась с горошинки крупная капля амврОзийной влаги,
Вслед за которой, всего через некие доли мгновенья
Вниз покатились, одна за другой, все новые капли,
Слившись мгновенно в поток, струящийся между ширОко
В стороны обе раздвинутыми ягодИцами василиссы
Вниз, к розовато-пурпурной афЕдрона звездочке. Вмиг сладострастный пернатый
К бурно дышавшему лону царицы приник, ощутившей мгновенно,
Как что-то мощное ей подступило под самое сердце,
Так что - на краткий лишь миг! - у нее перехватило дыханье.
Лебедь-шипун, ощутив в тот же миг, как царицына лона
Губы горячие, что на плотИ его плотно сомкнулись,
Так неустанно трудился над телом отдавшейся ласкам царицы,
С уст которой отрывистые, как у женщины в рОдах, звуки слетали,
Запрокинувшей голову в пышных кудрЯх золотых (они разметались,
И прилипли к покрытому потом эфирным высокому лбу василиссы)
И с распяленным в вопле беззвучном коралловым ртом, сладострастный пернатый
Мало-помалу все чаще ,
Крики, которыми лебедь-шипун подзывает в час брачный лебёдку.
Раз от раза шипенье его становилось все резче и громче, покуда
Вторить не стали им Ледины крики. Они становились
Также все чаще, все резче, все громче, пронзительней, все нарастая, покуда
Будь мне свидетелем Зевс! - на достигнутой общим усильем
Свой прозрачный хитон давно потерявшей царицы и птицы -
Общей, предельно-высокой, ликующей ноте - их крики
Не слились наконец воедино в блаженных мученьях оргазма,
С ног до главы сотрясавшего гордых спартанцев царицу...
В самый последний момент лебедь выскользнул из ее лона,
Леде взлетевши на смуглую грудь (она бурно вздымалась и часто)
С остро торчащими врозь тугими сосками, готовыми от вожделенья
Лопнуть, казалось. Накрыл с головой ее крыльями, властно приникнув
К широко василиссы раскрытым устам. В устах ощутив лебединый упругий,
Фаллос, горячий и твердый, как уд многосильного мужа,
Леда успела горячими впиться губами в него, перед тем, как всем телом
Ощутить, что хлынул в гортань ей поток лебединого семени бурный,
Словно бы лавы горячий поток - аромат его свежих напомнил
Запах ивовых прутьев царице (которыми в детские годы
За провинности мелкие часто секли ее в доме отцовском,
Кожаный бич оставляя на случай провинностей тяжких -
Кражи в кухне яиц и козьего сыра, к примеру, или рукоблудья),
И василисса спартанцев пила его жадно большими глотками,
Как изнуренный жарою в пустыне египетской путник пьет свежую воду...
На удивление ловко орудуя сильными крыльями, лебедь
Быстро перевернул на живот бессильную, томную Леду,
Неутомимый (хоть только что взял ее меж содроганий).
Леда покорно уткнулась пылающим ликом в траву, опираясь на локти,
Царственный зад свой подставив лучам полудённого солнца.
Неукротимый же лебедь на этот раз взял ее сзади,
По обычаю птиц, охватив василиссины бедра,
В предвкушеньи соитья дрожащие мелко, большими крылами
(Перьев немало в любовной борьбе потерявшими, надо заметить!),
В лоно проникнув ее в этот раз еще глубже, чем прежде (оно и понятно),
Так что счастливые крики царицы и птицы шипенье уж хлюпаньем громким
Перемежались, а лебедя перья намокли от хлынувшего из Ледина лона
Сока пахучего, как и медвяная Спарты трава, на которой они неустанно
В тот приснопамятный день предавались утехам любовным.
Мало того! Пролетавшей случайно в тот час филомеле
(Ласточке, то есть), гнездо себе свившей в прибрежном откосе
И неустанно носившей туда для птенцов насекомых и гусениц разных,
Даже почудилось вдруг с высоты, что неистовый лебедь на бреге
Враз погрузил между белых лядвей у стоявшей там на четвереньках,
Гибкий свой стан изогнув сладострастно, и громко стенающей Леды,
Клюв свой и голову с шеей, уйдя в нее до половины,
Крыльями мощными, словно распорками крепкими, Леде раздвинув
Гибкие бедра дрожащие (к ним лебединых прилипло
Пуха немало и перышек, белых, как снежные хлопья)...   
Впрочем, сие филомелу особенно не занимало,
А потому и отвлечь не могло от жизненно важного дела -
Дать пропитанье птенцам, прожорливым, вечно голодным...
Сладостное это действо в тот день много раз повторилось.
С лебедем, в ласках столь изощренном, так хорошо было Леде,
Как хорошо спелой ниве под ярким полуденным солнцем.
Это шепча шипуну (как будто способен был лебедь
Уст человеческих речь понимать!), Леда вкладывала свои груди
Поочередно в его нежный клюв, рту подобный грудного младенца,
Что материнского алчет всегда молока. И, подобно младенцу,
Жадно лебедь сосал ее грудь и стискивая крыльями Леды
ЯгодИцы. Схватив его фаллос, она начинала губами
Втягивать, вновь выпускать изо рта его. Ледин язык искушенный
Уд неустанно ласкал шипуна, покуда из Уда
Не извергался поток густого семени новый.
Леда ж густыми его извержениями упивалась,
Ими она умывалась, размазывая по лицу, по щекам, и по шее,
И по лилейным грудям, и в тугие соски их втирая,
И в свежем, влагой речной напоЁнном и трав ароматом, 
Воздухе запах от истечений сливавшихся уст неустанно
Лебедя и василиссы сильней и сильней ощущался. 
Склонный к опытам лебедь - в традициях эллинских лучших -,
Зачерпнув предварительно клювом своим благовонного масла
Из забытого Ледой в медвяной траве золотого фиала,
Бережно в страстно трепещущий влив афедрОн истекающей соком царицы
Драгоценный елей (за сорок быков круторогих
Выменянный Тиндареем для Леды у хитрых купцов из Сидона),
Смазав тщательно Леды задний проход, трепетавший бутоном
Розовым под его нежным клювом, вошел во врата седалища Леды
Так глубоко, что конец его мощного Уда тотчАс погрузился
В некую мягкую, тёплую, формы лишенную массу.
В сладостный миг тот царица спартанцев тогда испустила
Громкий неслыханно вопль, небывалой исполненный страсти.
В недра Леды излив, наконец, изобильно молочные стрУи,
Лебедь извлёк из ее каллос-пигоса свой напряженный ещё от коитуса фаллос,
С калом свежайшим царицы обильно покрытой упругой головкой.
В этот раз из василиссы обильный и смешанный в трАву поток заструился 
Из лебединого семени, из выделений ее, мутной слизи и крови багряной,
Цвета ихОра - той "влаге, что в жилах струится у жителей Неба счастливых"
(Как сказал бы Гомер)... Ледин муж Тиндарей в последнее время,
Занят был, прежде всего, делами военными, так что
Проводя со своими соратниками не только дни, но и ночи
и потому не балУя вниманьем свою супружницу Леду,
Редко весьма посещая на брачном ложе ее, да и то ненадолго,
Долг свой супружеский лишь исполнял, не снимая доспехов -
Поножей, пояса, лат (на его голове колебался блестящий -
И в миг соития! - шлем; золотые над ним развевались
Волосы, в грозных гребнях закрепленные густо Гефестом).
В помыслах он пребывал совсем о другом, и оттоле все чаще
Пренебрегал любовным обычаем эллинов - хотя в свое время,
В первую брачную ночь с ему в жены отданной Ледой,
Он, к мольбам снизойдя своей робкой и кроткой супруги,
Что казалась себе слишком юной еще для любовных сношений
С целью зачатья наследника Спарты великой престола,
Целостность так и не стал нарушать ее девственной плевы - гимЕна,
От которого имя свое получил Гименей, славный бог новобрачных и брака -,
Ограничившись лишь в афедрОн сношеньем (хоть крови и воплей
Было от этого в первую брачную ночь его с Ледой нисколько не меньше,
Ибо привык Тиндарей грубой силой преодолевать все препоны).
Лебедь же действовал Иначе... Все бы сложилось прекрасно,
Если бы в очередной момент кульминации страсти
Леда, в экстазе обвившая лебедя шею руками
(С птицы давно уж летели и перья, и пух!), не стиснула слишком уж сильно
Шею его, продолжая сжимать все сильней, в экстазе смежИв свои очи
(И в результате лишившись возможности что-либо видеть)
Воплями заглушая своими совсем безнадежные крики
Лебедя, что задыхался в объятьях красавицы страстной.
Крики его перешли постепенно в писк, а затем и в хрипенье -
И наконец злополучный шипун умолк навсегда, принеся себя в жертву
На алтарь богини любви - Афродиты Пеннорождённой.
Смертных нельзя осуждать, голубей и цветы на Киприды алтарь приносящих,
А уж тем паче такую большую и редкую птицу, как лебедь!
Леда, не видя, не слыша совсем ничего, совершенно утратив
Представленье о времени и о пространстве, унять не сумела
Вовремя пыл своей страсти, что лебедю гибель сулило.
Трепет Финальных предсмертные конвульсий задохшейся птицы, совпавший
С трепетом Леды последних любовных конвульсий, во благо
Василиссе пошел, так что бедный, задушенный лебедь
Даже в мгновенья последние всё-таки смог осчастливить
Эту последнюю в жизни своей, столь странную - как по повадкам,
Так и по внешности - и совершенно лишённую крыльев лебёдку
(Зевс его знает, зачем шипуна на неё потянуло)...
Леда, в сознанье придя,  даже погоревала над тушкой
Лебедя - только что страстной, теперь же недвИжимой птицы.
Вспомнив, однако, что ей уж приспела пора во дворец возвращаться,
Вверив опять свои прелести вОдам Эврота-реки среброструйным,
Смыв с тела семя и пот, кровь и всяческие выделенья,
Мокрые кудри, отжав их и выбрав из них лебединые перья и пух, василисса
Вновь завязала в пучок, облеклась в свой тирийский хитов, подвязавший
Под пышной грудью его (всё волнуемой воспоминаньем
О злополучном пернатом). Сандалии взяв за завязки
В левую руку, а в правую - бедного лебедя тушку
(Весила мертвая птица, конечно, немало, но Леда,
Как все свободнорожденные,крепкие телом дочери Спарты,
Пребывала всегда в превосходной физической форме
- даже после любовных утех) василисса своей известной всей Греции легкой,
Чуть пружинящей, дивной походкой богини, слегка, грациозно
На ходу изгибая свой стан лебединый, направилась быстро
Во дворец Тиндарея. Обедать... Так бедный диковинный лебедь
Спел свою лебединую песнь. И никто его больше не видел,
Ибо в тот день на обед во дворце Тиндарея был подан
Жареный, в перьях, совсем как живой, и увесистый лебедь -
Кушанье, в Спарте невиданное до того, да и в Греции целой.
С той-то поры, говорят и вошло при дворах государей в обычай
Жареных есть лебедей на пирах, приглашая придворных "покушать",
Как говорится в сказаньях, и "лебедя бела порушить".

ПРИМЕЧАНИЕ

Приведенный нами в качестве иллюстрации в заголовке рисунок с натуры (кисти Фреда Эинауди) служит убедительным доказательством того достоверного факта, что половые сношения между женщинами и лебедями  достаточно широко распространены и в XXI веке.