Insula liberos. Часть третья

Кадр одиннадцатый.
На завтраке я поймал  удивленный взгляд Кризанэ. Но лишь я  посмотрел ей в глаза, как она тут же их отвела. За эти дни на острове мы не обмолвились ни словом.
Наш завтрак прервал Октавиус:
- Встали и пошли за мной.
Мы послушно встали из-за стола и вышли за ним в коридор. На этот раз все лампы были зажжены и они ослепляли глаза. После полумрака наших комнат и столовой этот свет больно резал глаза, и из-за него не было видно в какую сторону направился Октавиус: налево или направо. Я чисто машинально направился в противоположную сторону от вчерашней учебной комнаты. Как вдруг раздался крик вчерашнего «обморочного», Хэйдеса. Я бросился к нему на встречу.  Натыкаясь на других, я еле добрался до него.  Я прислонил ладонь к глазам и через пальцы старался смотреть на него, чтобы хоть как-то смягчить резь от света. Он лежал на полу весь красный.
- Давай руку! – скомандовал я, - Вставай сейчас же! Почему ты пошел в другую сторону?
- Я подумал, что надо в эту сторону.
- Но все же пошли в другую. Неужели ты не слышал шаги? Ладно, не видел, но слышать ты должен был!
- Я не синий! Я не синий! – пролепетал Хэйдес.
- Что за чушь ты мелешь! У тебя имя на лбу!
- Я слабый… Я домой хочу…
К нам подошел Пробус, он не стал упрашивать Хэйдеса, а просто поднял его за подмышки
- Помоги мне, подхвати его под другую сторону. А то появится Октавиус и они уволокут его.
- Странно, что он еще не появился.
- Он наслаждается болью Хэйдеса. Пошли быстрее.
Мы почти бегом стали догонять остальных.
- Я пошел по направлению в эту сторону, как резко наступила тьма и меня прожгла жгучая боль, от которой подкосились ноги и очнулся уже на полу, - объяснял Хэйдес.
- Помолчи, - резко прошептал Пробус, - а то нас всех переселят по разные лабиринты, а я не хочу.
Мы вовремя догнали своих. Свет поубавился и  перед  нами была дверь. Дверь автоматически раздвинулась и мы вошли в большой зал, который вел в туннель. На полу лежали лопаты, мотыги, кувалды, ведра.
Появился Октавиус.
- Где этот ваш слабак? Покажи свои глаза! Ты все еще синий! Бери кувалду, она твоя. Всем разобрать инструменты. Идите в туннель. Пророете вглубь, пока я вас не остановлю. Потом будет обед. После обеда обучающий урок.
Мы рыли долго. Девчонки плакали от такого изнурительного труда. Но стоило остановится передохнуть более, чем на пять минут, то тело пронзала резкая боль.
Кризанэ таскала землю от наших раскопок, она подошла ко мне, улыбнулась и тихо почти не раскрывая рта сказала:
- По  моему эти, - она глазами указала в потолок, - испытывают на нас биологическую электропроводимость. Мы у них за лягушек.
- Наверное, они строят этот отсек для  других нас таких же.
- Да, и думаю, у них в планах сделать отсеки на меньшее количество детей.
Тут вдалеке появился Октавиус и она исчезла.
Октавиус заглянул в туннель, посмотрел на работу и приказал:
- Уберитесь за собой. Инструменты сложите аккуратно. Даю на это пятнадцать минут.
Как только мы все сложили, Октавиус нас повел в нашу столовую. Свет уже светил тусклее.
Меня поразил Хёйдес: он пыхтел, но делал. Несмотря на свою физическую слабость, у него была какая-то стойкость. И тут я подумал: «Хочу, чтобы мы все оставались синими!».

Кадр двенадцатый и сразу двадцатый. Монтаж пленки.
Дни тянулись одни похожий на другой. Из нас еще никто не дрогнул, даже девчонки. Несмотря на долгоиграющие однотипные тупые  «мантры», на изнурительный для двенадцатилетнего возраста труд, из нашего отсека еще никто не ушел к красным.
Как утром вошел Октавиус и разбудил криком:
- Всем встать и после завтрака вы подниметесь на «солнечные процедуры»!.
И тут меня охватил липкий пот. Я понял, что увижу солнце и зелень. Это было не для нашей пользы, а чтобы мы не захотели вновь спуститься вниз. Чтобы психологически мы дрогнули и постепенно отождествляли себя с красными.
Нас  завели в металлическую коробку, которая плавно стала подниматься вверх. Коробка вздрогнула и остановилась. Стороны коробки  раскрылись вниз,  и нас ослепило солнце. Мы стояли за решеткой на нашей металлической площадке.
Слепило солнце, везде были верхушки зеленых деревьев. Казалось, облака совсем рядом. Аромат воздуха и пение птиц, и где-то вдалеке вода, которая омывает наш остров, мне казалось прекраснее я давно не видел.
Кирос, сосед с другой комнаты сказал:
- Я не спущусь вниз. А скажу, что я красный.
- Сказать можно и то, что ты биоэнергетик, но  от этого им не станешь. Лишь только твои убеждения поменяются,  они отпустят сами – посмотрел на него Хипатос, самый высокий из всех нас, и тоже с комнаты Кироса.
- В чем мы виноваты? В том, что когда-то хотели свергнуть власть биоэнергетиков? – Адрастос злобно проныл.
- Нет, нас судят не за когда-то, а за то, что мы сможем сделать сегодня или завтра., - как всегда лаконично объяснил словоохотливый Пробус.
Я прислонился лбом к решетке и сполз на пол площадки.  Закрыл уши руками: не хотелось никого слышать и видеть. Только солнце, небо и деревья. Когда начинали верещать птицы, мне казалось, что я парю над деревьями. Слезы невольно поползли из глаз. Я не жалел о своем поступке, даже гордился, что я синий. Мне было больно не видеть природу, что должно было быть по праву моим.
Заскрипели  металлические стены и закрыли весь обзор. Мы стали спускаться вниз.

Кадр двадцать первый.
Странно, но нас весь день не трогали. После «солнечных процедур» мы весь день просидели в полном молчании то в столовой, то в своей комнате. Я даже два раза ходил в душевую освежиться, но в душе тоска заставала больше всего там: журчащая вода напоминала океан.
В конце концов, многие из нас легли спать. В нашей комнате только я и Пробус не спали. Пробусу надо было выговориться, он ждал более позднего часа для безопасности, а мне,  при закрытии глаз утреннее солнце ослепляло глаза, и это приводило к бессоннице.
Нерешительно отворилась наша дверь и в комнату вошла Кризанэ. Она отыскала меня взглядом и тихо проскользнула меж кроватей:
- Мне страшно, там у нас с подругой что-то не то…
Пробус  встал:
- Идем.
Я последовал за ними. У девчонок в комнате было все также, как и у нас, хотя здесь были какие-то зверушки, игрушки. Девчонки стояли вокруг одной. Она неподвижно сидела на кровати и у нее то появлялась на лбу, то исчезала надпись её имени: «Кора».  Зрачки её глаз то расширялись, то суживались.
Я догадался, она уходила от нас.
- Если она хочет, то пусть идет к красным. – сказал девчонкам Пробус. – Мы не вправе её удерживать. Биоэнергетики опять выиграли. Просто солнце нас всех выбило из колеи.

Кадр двадцать первый.
Утром, когда мы вышли на завтрак в столовую Кора уже сидела за столом. Ее напряженная фигура и стеклянный взгляд казалось вызывал нас на состязание.
Где-то слишком глубоко  в  душе еще оставалась искра «синих», но  ее желание быть на природе пересилила все принципы «синих» и «красное» в ней взяло вверх. Я её понимал: что нас тут ждало? Непосильный труд землекопа и внушаемые мантры. А там вверху: вода, солнце и зелень, и самое главное, свобода!
Мы, как всегда, молча расселись по своим местам, вкатились тележки с едой. Мы разобрали подносы: на них были вареное яйцо, сливки, кусочек колбаски и поджаренные гренки. Сегодня был даже приятный завтрак по вкусу. Или я уже стал привыкать к здешней еде.
Лишь Кора ничего не ехала. Может ей было стыдно? И она никому еще не взглянула в глаза.
Зашел Октавиус. Он сразу заметил иное поведение Коры. Девочка от его взгляда съежилась, но глаз не поднимала. Октавиус быстро подошел к Коре, поднял лицо за подбородок и прямо взглянул в глаза. Кора вздрогнула: у биоэнергетиков  был пронизывающий и колючий взгляд. Октавиус усмехнулся:
- О, да у тебя зрачки не расширяются!
Он тут же вышел и мгновенно вернулся со своим дублером.
- Все идем в класс для теста. Как её звали? Вы все будете слушать и учиться у нее! Скажите мне её имя!
- Кора, - ответила одна из девчонок.
- Ах, да, Кора! Быстро все выходим и бегом за мной! – первый Октавиус побежал, мы за ним, группу закрывал его двойник.
Мы примчались в класс, так как будто от этого зависела чья-то жизнь. Нам приказали рассесться. Мы  не дыша исполнили приказ. Октавиус первый стал в центре, а второй ходил за нашими спинами.
- Кора, подойти ко мне поближе! Не бойся, если ты все правильно сделаешь, тебя ждет прекрасное будущее!
У меня мелькнуло в голове: «жизнь восковой куклы». Кора подошла к Октавиусу, который стоял в центре.
- Скажи, что важнее всего на свете? Родители или  жизнь ?
- Конечно, жизнь, - прошептала девочка.
- Что лучше твои враги, которые тебя простят и примут, или друзья, которые тебя осудят и прогонят?
- Враги.
- Что дороже: капля твоей крови или наше благополучие?
- Наше благополучие.
- Если тебя попросят думать за нас? Ты будешь?
- Зачем? Вы все уже решили.
- Какое твое главное желание?
- Жить не во, что не вмешиваясь.
Затем дверь отворилась и в класс въехал красный, уже знакомый автомат. Октавиус подвел Кору к нему:
- Скажи свое имя и дату рождения.
Как только девочка произнесла дату, автомат тут же выдал красную карточку.
Второй Октавиус взял Кору за руку и вывел из класса.  Все сидели молча. Кору больше мы не видели.

Кадр двадцать второй.
День тянулся очень долго, сначала нас повели опять рыть  дальше этот туннель, затем мы опять повторяли знакомые уже предложения. К вечеру, изнеможденный я свалился в кровать. Пробуса, казалось, ничего не брало. Он встал со своей постели и присел на мою:
- Мне жаль, что она стала красной. Теперь она не сможет вернуться к синим, даже если захочет.
- Я –то смог.
- Ты не знал, кто ты. Поэтому, у тебя не было выбора. Твои родители хорошо тебя спрятали, пока  не представился случай. Красный некогда бы не предложил себя за синего. Ему всегда все равно: его не трогают, и ладно.
- Я вот о чем думаю.  Если они не выпускают взрослых синих, они должны быть здесь где-то. Вот бы их найти!
- Как? Ты видел, что будет, если пойти в другую сторону или отклониться от тропинки? Боль пронизывает тебя с головы до ног.
- Слушай, а если остаться в туннели?  Там земля без напряжения. Биоэнергетики никогда нас не пересчитывают.
- А если они случайно обнаружат тебя?
- Я скажу, что уснул от усталости и ничего не слышал.
- Давай, попробуем, но месяца через два.
- Почему?
- Они к нам привыкнут и перестанут сильно контролировать.
Как всегда все уже спали, а многие и похрапывали, а мы все шептались с Пробусом.