Поезд
Верочка спокойно спала. Можно было идти на кухню доедать ужин. Пока вновь не случится приступ холодного опустошающего страха, когда время останавливается, легкие предательски отказываются пропускать воздух, а перед глазами встает открыточно яркая картинка того самого дня.
В то роковое утро он копался в огороде дольше обычного: полол, поливал и подвязывал чахлые кустики томатов в парнике – давно следовало от них избавиться, но все никак не хотелось признавать, что дети были правы и попытки вырастить помидоры на их участке обречены.
Он вытер мокрый от пота лоб и взглянул вверх. Яркое июльское солнце уже лениво подползало к центру голубого неба, а Верочка все никак не выходила из дома.
«Вот же соня! За сорок ни капли не изменилась,» - недовольно покачал головой Михаил Валерьевич, стараясь справиться с раздражением. Даже за целую жизнь сложно перевоспитать человека, который еще в институте, несмотря на комсомол и звание старосты группы, умудрялся опаздывать на занятия под предлогом того, что «до двенадцати она не человек, а тонкая прослойка между одеялом и простынкой».
Он вылил остатки воды из лейки на заросли салата и петрушки, поставил ее под навес и, тяжело шаркая старыми ботинками, направился к дому. От продолжительной работы ужасно ломило спину, в висках аритмично пульсировала кровь.
«Все – пора отдыхать. С морковкой пусть сама разбирается».
Крыльцо привычно пахло разогретым сухим деревом и пряным ароматом хмеля и липы. Верочка набивала ими маленькие холщевые мешочки и развешивала по дому «чтобы пахло не так мрачно». Три крутые ступеньки вверх, один маленький, но коварный порожек – об него в прошлом году они оба чуть ноги не сломали, поворот – и заветная дверь в прохладу дома.
Он широким жестом распахнул дверь, готовясь пожурить жену за нерадивость. Но слова липким комком застряли в горле.
Безумные круглые глаза смотрели прямо на него. Верочка, обмякнув, полулежала на узкой софе и широко разевала рот, шевеля языком, и пыталась что-то сказать. Вместо членораздельных слов получалось только бессмысленное младенческое гуление.
Заметив мужа, она сделала попытку приподняться, но нога проскользнула, не найдя опоры, и ее голова с глухим стуком ударилась о спинку. Михаил Валерьевич сорвался с места и со всей возможной скоростью преодолел разделявшие их метры…
Окончание того дня он помнил уже смутно. Приехала скорая. Верочку вынесли на носилках два плечистых санитара. Он поехал с ними, забыв запереть дверь дома. Всю дорогу до больницы он держал ее за холодную бледную руку, боясь отпустить. Она смотрела на него по-детски растерянным удивленным взглядом, как будто видела врачей впервые в жизни . Ей что-то вкололи и она начала успокаиваться. Стало чуточку легче. Потом была мертвенно белая палата, сверкавшая искусственной чистотой и мучительные часы ожидания. Сорвались с работы дети, приехали, взволнованные и раскрасневшиеся. И, наконец, страшное для любого старика слово - инсульт.
С тех пор уже прошло два года. Верочка восстановилась гораздо быстрее и в большей степени, чем прогнозировали врачи: только не слушалась правая нога, и тяжело было что-то делать руками, зато он почти сразу начал прекрасно понимать все, что она ему говорила, и даже переводил детям и внукам. Но оставлять ее одну надолго Михаил Валерьевич больше не решался, хотя она была бы только рада.
- Шел… бы ты, дед, погулять, а то ко мне ухажеры перестали захаживать, - нашептывали хитрые горделивые чертики в чуть помутневшей зелени ее глаз.
- Хватит с тебя, уже оставил – чуть не сбежала от меня, - словно отмахивался он, терпеливо поправляя подушки и включая ее любимый сериал.
Сериал, конечно же, оказывался ужасно скучным, и уже на пятнадцатой минуте Михаил Валерьевич начинал клевать носом. Но как только острый подбородок упирался в грудь, он тут же встряхивал головой и с увлеченным видом смотрел на экран. Верочка всегда так искренне переживала из-за злоключений очередной глуповатой героини, что ей обязательно нужно было с кем-то поделиться, а ему нравилось, как она улыбается, когда все заканчивалось хорошо.
Прикрыв дверь, он не торопясь прошел на кухню, выключая за собой свет в каждой комнате, грузно опустился на стул и отправил в рот ложку мясо-овощного пюре. Порой он скучал по плотным поджаристым отбивным, но зубы были уже не те, да и Верочка не могла есть ничего гуще каши. Дети подарили им новомодный миксер, превращавший любую еду, даже орехи, в однородную жидкую субстанцию меньше, чем за минуту. Даже жевать не надо - все для лодырей.
На звук ложки, скребущей по пластиковой миске, прибежал полосатый кот Васька и принялся тереться о ноги, тарахтя, как неисправный трансформатор, от чего за печкой тут же ворчливо зашевелились мыши. Их маленькая, но бурная жизнь шла своим чередом. Раздался щелчок старого механизма, и по дому разнеся крикливый голос кукушки: десять часов.
Михаил Валерьевич посмотрел в окно: ночь заботливо накрыла землю тяжелым черным покрывалом. Дневная суматоха смолкла, и природа приготовилась ко сну. Он достал папиросу и, чиркнув спичкой, неспешно закурил.
После той трагедии Михаил Валерьевич впервые по-настоящему задумался о смерти. Из далекой и туманной старухи с косой она превратилась во вполне реальную карету скорой помощи, холодные иглы уколов и маленький островок свежевскопанной земли. Проведя в ожидании вердикта врачей несколько бессонных мучительных ночей, он пришел к выводу, что не боится смерти. Ни своей, ни ее. Смерть – это данность, для кого-то долгожданная и милосердная, для кого-то – неожиданная и досадная, но в любом случае неизбежная и дарующая покой. Придет день, когда и Верочке и ему она дарует отдых. Это благо, которое они заслужили. Но если бы у него был выбор, то он бы предпочел, чтобы Верочка ушла первой. Нет, конечно же, дети о ней позаботятся, ухаживать будут… Найдут лучших врачей и сиделок. Но ей будет одиноко. Никто кроме него, ее даже толком понять не может да и расстроится она жутко, а он обещал ее никогда не расстраивать…
Это произошло много-много лет назад, когда он, туфяк и недотепа, набравшись отчаянной дерзости, главным источником которой была столь же отчаянная трусость, решился и подошел на танцевальном вечере к Вере Александровой, первой красавице курса. Она, одетая в легкое атласное платье, стояла в стайке щебечущих подружек и что-то шептала одной из них на ухо.
- Вера? – ее имя сорвалось с губ и глухо ударилось об пол. Она даже не посмотрела в его сторону.- Вера?! – привычный глубокий баритон уступил место писклявому фальцету.
- Да? – испытывающий зеленый взгляд и озорная задиристая полуулыбка.
- Ты не хочешь со мной потанцевать? – пол ушел из-под ног.
- Неа, не дорос еще, - она смерила его насмешливым взглядом. - Мне мама разрешает танцевать только с теми, кто жениться готов…- подружки дружно захихикали.
- А я готов! – твердо заявил он, становясь пунцовым от обратившихся к нему взглядов.
- Да ну? И хорошим мужем будешь?
- Для тебя – самым лучшим. Я тебя никогда не расстрою и не подведу! – у него не было ни тени сомнения.
- Ну, смотри, - неожиданно улыбнулась Верочка и протянула ему руку.
Конечно же, с тех пор он не раз нарушал данное обещание. И когда не поладил с ее матерью – дородной деревенской женщиной, сующей нос не в свои дела, и когда заявил, что не хочет третьего ребенка, и когда на него завели уголовное дело за хищение… Пять месяцев по два раза в неделю она ездила к нему в следственный изолятор, отчаянно избегая задавать самый важный вопрос, и он был за это благодарен.
Много позже он вернул ей долг, так и не спросив, почему она вернулась из санатория в Ялте задумчивой и отрешенной, а вскоре попала в больницу по женской части. Он терпеливо носил ей апельсины и ее любимый гранатовый сок.
Потом они вместе провожали сына в Чечню. Он только начал службу и чувствовал себя настоящим героем, обещал не подвести и не посрамить. Верочка плакала у него на плече, уговаривая остаться. Михаилу Валерьевичу с трудом удалось увести ее домой, но в ту ночь они так и не сомкнули глаз.
Их совместную жизнь никогда нельзя было назвать безоблачной и легкой, но вряд ли он бы захотел в ней что-то изменить. Несмотря на обилие заслуг и регалий, если бы его спросили, чем он по-настоящему гордится, он не задумываясь бы ответил: «тем, что однажды подошел к самой красивой девушке курса».
Михаил Валерьевич вздохнул, затушил сигарету, поставил тарелку в мойку, залив ее водой из умыльвальника, и направился к выключателю. Васька мурлыкнул и, стремительно перебирая короткими лапками, побежал вслед за хозяином. Михаил Валерьевич окинул уставшим прощальным взглядом кухню, щелкнул кнопкой и пошел в кровать.
Прежде чем лечь спать, он непривычно долго раздевался и, задумавшись, даже пригладил волосы, как делал это в молодости. Затем погладил кота и посмотрел на Верочку: на ее лице отражалась ангельская безмятежность. С трудом он залез под одеяло, натянул его до середины груди и приготовился к приходу неизменной спутницы всех стариков - бессонницы. Но теплая обволакивающая дрема нахлынула почти сразу, руки и ноги налились тяжестью, веки опустились и сокрыли от него все невзгоды этого мира. Проваливаясь в ее гостеприимные мягкие объятья, он успел подумать, что в комнате царит оглушительная тишина, но заботливая усталость тут же стерла эту мысль, оставив только покой и умиротворение.
Ему снилось, что они сели в поезд и отправились далеко-далеко.
Свидетельство о публикации №215021201655
Вместе в поезд - это прекрасно...
Удачи Автору и спасибо.
Екатерина Щетинина 12.02.2015 21:54 Заявить о нарушении