Иконописец Максим Шешуков

Максим Шешуков, современный иконописец,  занимается иконой с начала девяностых. Меня он заинтересовал не только своими действительно необычными иконами,


в которых иконописец  следует древнерусской иконописной традиции, но еще и тем, что работает и живет в Свияжске, в древнем городе, основанном на  острове еще Иваном Грозным в нескольких километрах от Казани.


О Свияжске наслышана давно, когда еще только-только начала воцерковляться и часто ездила в Раифский монастырь. Вот там впервые и услышала об острове, на который попасть было почти невозможно: летом – только на лодке; зимой, если повезет, на автобусе.


Рассказы были страшными. Одна матушка с ужасом вспоминала, что, живя какое-то время в Свияжске паломницей, часто ходила в Успенско-Богородицкий монастырь. И каждый раз, когда входила в храм,  слышала стоны и крики заключенных, которых здесь пытали  и расстреливали.


Сначала она думала, что ей только кажется, но когда это повторялось снова и снова, она поняла, что это стены монастыря хранят их крики, словно навечно в них замурованные. Монастырь в самом начале революции превратили в тюрьму,  потом - в психиатрическую лечебницу.


Я так и не попала ни в Свияжск, ни в тот монастырь, хотя  находится он в Татарии, где живу уже более сорока лет. Все собиралась посмотреть, но так и не сподобилась, а сейчас задумалась, стоит ли вообще туда ехать. Нет, не потому что страшно, а потому что там все сейчас изменилось.


Когда пошли только первые разговоры о восстановлении Свияжска и замелькали имена высокопоставленных чиновников, министров и президентов, поняла, что сейчас там делать будет нечего, хотя, наверное, приведут в порядок, отреставрируют, но сделают из монастыря музей под открытым небом.


Такой образцово-показательный монастырь в Татарии уже есть – Раифский, когда-то поразивший меня именно этим – музейностью. Бесконечные экскурсии, паломники, сетования на них трудников, мельтешение людей и отсутствие того, за чем ехала - тихой монастырской молитвенной жизни.


Живая жизнь, как живая вода, сменилась водой мертвой. Подтверждение тому нашла, когда наткнулась на иконописца Максима Шешукова, живущего в Свияжске с 1998 года. Сам он родом  из Казани, но перебрался в Москву,  женился, появилась квартира. Казалось, большой город, центр России, живи и радуйся, что схватил удачу за хвост, но…


Как-то друзья посоветовали ему купить домик в Свияжске и поселиться  вдалеке от ларьков и «рыночной экономики», там, где живая и настоящая жизнь оставалась еще нетронутой. В то время остров еще оставался островом, место для уединения – идеальное. Ну и что, что это заповедник для бывших заключенных, пьяниц и сумасшедших.


Но то были люди, не тронутые цивилизацией и еще понимающие, что человек должен помогать человеку. Потом здесь стали покупать дома и другие художники, потихоньку создавать  свои мастерские и сама собой начала складываться колония творческих чудаков, этакий культурный анклав.


И все бы хорошо, но решили эту золотую жилу разрабатывать под лозунгом восстановления культурных памятников. И Свияжск   быстро стал обрастать всеми прелестями русского капитализма: стоимость земли взметнулась к небесам, как грибы  выросли коттеджи, построили дамбу и дорогу, провели электроэнергию.


Теперь уже легко добраться и до острова, и до монастырей. Но почему-то иконописец не радуется ни переменам на острове, ни гламурности, ни цивилизации, от которых бежал еще в  девяностые.


«Казалось бы, это благородная цель — восстановить памятники истории и архитектуры, но под видом благородства было уничтожено все живое и человеческое в том числе с целью личного обогащения.


Так происходит всегда, когда к искусству или культуре прикасается рука чиновника. Поэтому сейчас для художника очень трудно жить внутри всей этой бутафории… Что хотят чиновники? —


Чтобы, например, монахи чинно ходили в подрясниках, улыбались и кланялись туристам… А земля, земля сейчас стоит здесь до 400 тысяч за сотку почти как на Рублевке», говорит Максим Шешуков.

Но его коллега, тоже давно обосновавшийся в Свияжске, художник Евгений Голубцов, не без юмора отвечает:


«Художники — они как клопы, их не уничтожить. Художники — это Божий проект — поэтому, и я верю в Бога… Я уже не молодой человек и больше не занимаюсь муками творчества,  я занимаюсь только свободным творчеством: взять молоток и гвоздь, вбить гвоздь в стену — при этом не испытывать никаких мук и есть — настоящее творчество…»

 
Шешуков о  работе  иконописца говорит всегда, в любом интервью, как о рутинной и будничной, приземляя и намеренно снижая ее  пафосность. Ничего высокого, но самое земное и есть самое настоящее. В его словах есть, конечно, и правда, если рассматривать работу иконописца как ограниченную строгими канонами и рамками.


Доски для икон должны быть подобраны особым образом, а не або как; краски – только настоящие, минеральные, из земли и камня, и никакой химии.  Доски обрабатываются тоже по особой технологии. И все по старинным образцам, старым технологиям и рецептам еще пятивековой давности.


У Максима Шешукова своя артель – пять человек: один готовит доски, другой - краски, третий - прориси, а иконописец просто «раскрашивает». Так издавна строилась на Руси иконописная мастерская.


Но есть в словах иконописца и лукавство, потому что самое главное в иконописи вовсе не технические приемы и ремесло, хотя, конечно, они – фундамент и основа, но русская икона не возникает на пустом месте и не каждый художник становится иконописцем.


Икона рождается только когда мысль, дух и жизнь будут тоже настоящими, не поддельными, не выдуманными и не ряженными под русскую старину. Икона проявляет невидимое – дух иконописца, который не спрячешь за красивыми словами. Он здесь налицо и на ликах. Бога не обманешь.


«Это как в музыке: есть ноты, а есть исполнители. Любой художник-иконописец — это, по сути дела, исполнитель. Все упирается просто в исполнительское мастерство. Одно дело Рихтер будет исполнять, другое дело — какой-нибудь кабацкий музыкант...».


Вот так скромно и в нескольких словах иконописец говорит о том, что он делает изо дня в день: просто играет по нотам. Творчество Максима не ограничивается иконописью. Он занимается еще и керамикой, и пишет картины. И опять сравнивает это с музыкой:

 
«Икона — это конкретная нотная грамота,  а радикальные иконообразные картины — это уже другая область. Другое музыкальное произведение. Все как в музыке... Есть канонические вещи — есть абстрактные...»


Глядя на его иконы, понимаешь, что русская иконописная традиция не умерла, она возрождается, живая и настоящая. Оказалось, что даже маленькой косточки достаточно, чтобы она вновь обросла плотью и кровью усилиями иконописцев-энтузиастов, таких, как Максим Шешуков.


Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/ikonopisec/