Ложный подосиновик

«Грибов нет. Пусто…»

Мужчина в непромокаемой «болони» и кирзовых сапогах, с корзиной в руке, не спеша вышел из чащи леса. Судя по количеству грязи налипшей на подошвы его сапог и по не успевшей просохнуть после утреннего дождя куртке, он далеко не первый час бродил по лесу. Все это, вкупе, с висящим за спиной рюкзаком и большой берестяной корзиной, качавшейся на кончиках пальцев его «вытянутой по шву» правой руки, не позволяло сомневаться – на опушку леса вышел заядлый грибник.
Но сегодня грибнику явно не везло – в старой потемневшей от времени корзине, лежало всего лишь два маленьких грибка.

«… Вроде бы до меня здесь никто не ходил. В такую глухомань не всякий-то и зайдет - до ближайшей дороги топать и топать. А грибов нет».
Корзина соскользнула с пальцев, и с шелестом подминаемой опавшей листвы упала к ногам хозяина.
«Предлагаешь сделать привал?» - лукаво подмигнув, спросил своего плетеного напарника грибник.
И в последний раз затянувшись остатком тлеющей «Беломорины», сел рядом:
«Что ж, пусть будет привал…»

Из рюкзака появилось несколько аккуратно завернутых в газету бутербродов и термос. И вскоре аромат настоянного на душице и мяте чая и запах лежащих меж толстых ломтей хлеба копченостей уже заспорили с запахами, посвежевшего под полуденным солнцем влажного леса.
«Гм-м. А ведь было время... Был богатый грибной год. Грибов было тьма», - вздохнув под мерное движение челюстей, Николай Круженков, если конечно нацарапанные на термосе имя и фамилия, принадлежали трапезничающему, углубился в воспоминания, нахлынувшие на него при одном только упоминании «богатого грибного года».

Долгое промозглое утро, кончилось ближе к двенадцати, растаяв в волнах полуденного тепла. Осеннее солнце, пробиваясь сквозь поредевшую листву деревьев, было уже не в состоянии прогреть холодную землю, но его еще хватало, чтобы согреть тело. А это было как раз то, чего с самого своего пробуждения желал Николай. Только теперь, согревшись, он почувствовал себя более-менее комфортно. Шаги, по виляющей из стороны в сторону тропе, перестали быть мучительными, рюкзак - тяжелым, а одежда - до противного холодной и сырой. Даже казавшийся однообразно серым лес, растущий по горным склонам, приобрел в его глазах краски, оттенки, наполнился звуками.
Правда, времени на любование видами пробуждающейся природы не было. Николай шаг за шагом отмерял метры пути, не разрешая себе хотя бы на секунду оторвать взгляд от этих самых метров. Черные, блестящие от влаги, носки сапог то и дело влетали в поле его зрения, для того чтобы с приятным шелестом опуститься на мокрую листву и в следующую секунду, следующим шагом поднять ее с земли.
Да и радоваться теплу и проснувшейся природе долго бы все равно не пришлось. Тепло быстро превратилось в духоту поднимающихся с земли испарений. Редкий же азиатский лес, с его, изуродованными высотой и крутизной склонов, кособокими деревьями, навеял тоску. Тоску по родным рощам, лесам и перелескам, куда более живописным и более близким сердцу Николая. Но сейчас таким далеким и забытым, что казалось и существовавшим только на картинах Третьяковки.
Однообразие - однообразием, но вот боковое зрение заметило что-то до боли знакомое, ярким пятном выделяющееся на фоне серых стволов и разлитой по земле желтизны. Настороженный взгляд Николая сфокусировался на потревожившем его объекте.
Пень. Это был пень. Торчащее из земли воспоминание о некогда большом дереве, до самого верха было усыпано опятами, по которым так и плакала сковородка с жарящейся картошкой.
- Соберем, командир?
- Нет!
- Давай соберем…! На жареху... Чего бояться? Я сейчас здесь все проверю...
- Нет! Некогда… Да и некуда...
Опята под печальные взгляды проплыли мимо, оставшись где-то позади, и лишь запавшая в память Николая картина грибного изобилия тревожила неудовлетворенную душу.
Вновь лесная дорога. Опавшие листья, грязь, листья, лужи… Поваленное дерево, перегородившее дорогу. И вновь бесчисленное количество грибов взбирающихся по его стволу подобно лепящихся друг на друга ласточкиным гнездам. Но надо идти. Командир сказал, – «собирать некогда» - значит некогда.
Николай понимал причину «запрета», но душой был не согласен - ни с командиром, ни с довлеющими над ним обстоятельствами:
«Всегда можно найти минуту другую... Сколько можно играть в войну. Я бы сейчас поиграл в грибника, а потом поужинал всласть. Надоело... Домой хочу».

В бесконечном коридоре из торчащих, то и дело попадающихся на глаза и, прямо-таки лезущих в них, куда только не падал взгляд Николая, грибных россыпей сохранять спокойствие, было тяжело. Еще тяжелее было смириться с тем, что все это богатство достанется кому-то другому, если вообще не сгниет.
Вместе с грибами на Николая, вот уже второй год прибывающего в длительной «азиатской командировке», напала ностальгия по «гражданке», родному кварталу, речке, девчонкам, юношескому озорству, в конце концов.
«Черт! Сейчас брошу все и просто надеру грибов! Пусть потом говорят, что я варвар! Плевать! Этим, которые не варвары, сейчас не до грибов! Интересно? Если я – не грибник - вижу столько грибов, сколько их здесь найдет грибник? Мешок два, три…?!»

Вдруг – «Стоп! Стоять! Не шевелиться!»
Писк зуммера, раздавшийся в наушниках, оборвал мысли Николая, превратив идиллию грибного рая в хаос.
Левая рука взметнулась вверх, сигналя об опасности. Цепочка следовавших за Николаем солдат остановилась. Лишь шедший первым Николай, выставив вперед штангу миноискателя, осторожными шагами двинулся дальше.
- Колян, мина?
- Похоже, командир. Сейчас узнаем.
- Оставь. Обойдем.
Но Николай, словно не слыша приказа, продолжил медленно двигаться в направлении нарастания сигнала.
«Ха, мина? Одна-одинешенька  посреди леса? Отдохните пока, а я посмотрю, что эта за мина...» – не проронив ни звука, ухмыльнулся Николай.
Шаг. Второй. Третий. Все! Противный писк зуммера буквально надавил на барабанные перепонки, говоря о том, что если это «звенит» мина, то она прямо под рамкой миноискателя. Николай осторожно поддел миноискателем торчащий посреди дороги бугорок, откинул в сторону присыпавший его мусор и вывел на свет белый ярко бордовую шляпку большого мясистого гриба.
«Ого! Гриб! Ка-ко-ой большой подосиновик...»
- Погоди, командир... – вывесив рамку миноискателя над жгуче красной шляпкой подосиновика, попросил Николай. – Скорее всего, здесь какая-то железяка. На минах грибы не растут. При их постановке грибница обычно не сохраняется...
- Колька, бросай шутить!
- Какие шутки... – Николай, за плечами которого были десятки проходов по минным полям, раскрыл перочинный нож и присел около своей находки.
«Если даже это мина, то чем не повод остановиться, нагнуться и срезать первый гриб... Дескать в целях разминирования. А где первый, там и десятый...»
Слегка проржавленное за два года пользования лезвие ножа коснулось мясистой ножки подосиновика...

Николай Круженков неторопливо собрал остатки трапезы в рюкзак, накинул его лямки на плечи и встал на ноги, намереваясь продолжить поиск.
«Да-а. Было время. Грибов было тьма...»
Плетеная ручка легла в скрюченные холодные пальцы правого протеза и пустая корзина, качаясь в такт шагам уходящего вглубь чащи грибника, скрылась за посеревшими в ожидании зимы деревьями.