Дым и кислота

Леви ненавидит сигареты и дым от них, а их владельца зовет так же – Дым. Её прямо выворачивает от этой сизой пелены у решётки её камеры. Она злится на самодовольного надзирателя, что так часто и настырно курит возле неё. Назло.

      Айрон часто сравнивает эту дерзкую девчонку с кислотой. У неё, кажется, всё едкое: фразы, голос, волосы, характер. Айрону даже не смешно от её желания сжечь всё кругом. За это Леви и попала сюда – заживо жгла неповинных людей в лесу, присылая обгоревшие кости родственникам. «Ненормальная!» - фыркает Геззиль про себя. Хочется истерически хохотать: кто ж знал, что в теле этой милой девушки со светло-голубыми волосами и омутом карих глаз скрывается жестокий убийца.

      Геззиль улыбается. Сейчас Леви абсолютно нормальной выглядит, даже без этих маниакальных замашек. Только он не верит этому Дьяволу во плоти Ангела. И одновременно не верит, что она убивала. Слишком она добрая для таких убийств. Добрая – это, конечно, с большой натяжкой. В каких-то моментах её таковой язык назвать не повернётся.

      Кингроуз ненавидит надзирателя. Ненавидит свою камеру. Вообще мир ненавидит. Не убивала она! Все знают, что у неё есть психически больная сестра-близнец*, а вот полицейские сочли это бредом для оправдания себя.

- Мелкая, как думаешь провести всю оставшуюся жизнь? – ехидно спрашивает Геззиль, чтобы позлить девчонку. Ему просто до потери пульса хочется вытащить наружу её жестокое, вскормленное кровью нутро. Он жаждет этого, как никто другой. Потому что на душе кошки скребутся.

- Ненавижу тебя, - коротко произносит Леви и отворачивается к каменной стене, исцарапанной когда-то и кем-то гвоздём. Бледные зарубки и непонятные фразы тяготят взгляд. Она плавится внутри от ненависти и чего-то ещё. Любовью это не назвать, как ни крути. Влечение? Вполне возможно. Да-да, нездоровое влечение.

- Да ну? – смеётся надзиратель хрипло и так отвратно. Леви этот смех уже осточертел. Осточертело, что Геззиль иногда вырывает её из общего строя под странным предлогом: «Провинилась!» - и тащит по тёмным коридорам до уборной. А потом… Леви не хочет вспоминать, что дальше. Потому что боится. Потому что Дым так дурманит её, делая слабой и покорной, но в то же время даруя возможность беситься и материться в душе. – Мелкая, пойдём! – властно требует надзиратель, отпирая клетку. В такие моменты Леви даже рада Айрону. Ей хочется рвануть в коридор и бежать так до отказа ног, до предела, до преграды. Преграды в лице Геззиля.

      Тускло-рыжий комбинезон соскальзывает с хрупких точёных плеч Кислоты. Дым целует её, проводит ледяными тонкими пальцами по спине, заставляя Кислоту шипеть от удовольствия. Шипеть, потому что она борется с собой, своей едкостью и независимостью. Геззиль доводит Леви до исступления своими прикосновениями, поцелуями и грубовато бесцеремонными ласками. Господи! Как он любит её тело, вьющееся в его руках и прижимающееся к его туловищу. Как он любит устремлённый в никуда взор растерянных глаз, которые постепенно и совершенно неизбежно затапливает удовольствие.

      Геззиль замечает, что Кингроуз худая до безумия. Рёбра довольно резко выделяются под кожей. И скулы обозначены чётче. Мужчина сжимает девчонку в объятиях до хруста костей. Она нервно выдыхает и цепляется за его плечи через несколько минут – он вошёл в неё резко. Вскрик не вырывается наружу благодаря смуглой ладони, прижатой к искусанным губам. Леви стала жёсткой всего за пару дней, проведённых в тюремной обстановке. «Теперь я твёрже камня!» - думала как-то Леви и осознавала: безбожная ложь. Ложь, что вроде бы и приносит облегчение, но и жжёт или каменной плитой наваливается на грудь.

      У Геззиля неимоверно крепкие руки. Они держат Леви так долго и, кажется, даже на расстоянии. Кингроуз бессильно дёргается. То ли в какой-то своей, личной агонии, то ли из-за оргазма, сотрясающего худое тело, в некоторых местах украшенное грядой бурых синяков. От Кингроуз осталось совсем немного – пара капель Кислоты где-то в параллельной вселенной. Осталось немного, потому что настырный, ядовито-ехидный сигаретный Дым почти поглотил жгучую едкую Кислоту. Она в полном непонимании: как?!

- Ненавижу тебя, - остервенело шепчет Леви, хотя пару минут назад судорожно цеплялась за синий пиджак надзирателя и просто движениями и выражением глаз просила ещё. Геззиль ухмыляется. Да уж… Только в таком месте, совершенно неприемлемом для девушек, он мог встретить такой экземпляр. Даже не экземпляр, а действительно потрясающую женщину. Хотя тощая и низкорослая Кингроуз больше на девочку тянет. Максимум – на девушку. – Ты, блять, хренов изверг… - бессильно хрипит. – Тебе не надоело играть так? Нечестно? Плевав на правила. Как игры, так и приличия.

- Спасибо за комплимент, - скалит зубы Айрон. Из её уст даже оскорбления в радость. Тем более, они уже не ядовито-кислотные. Чего бояться? – Правила созданы для того, чтобы их нарушать. Все знают эту истину. А вот ты, похоже, отстала в развитии от других, - саркастично говорит Геззиль, наблюдая, как Леви дрожит от бессильной злобы, как её ногти вонзаются в ладони, как она хочет врезать хорошенько и не может. Попросту сил нет. Она как беспомощный ребёнок лежит на руках надзирателя.

- Заткнись! – шипит девушка и цепляется за рубашку черноволосого надзирателя с глазами красными, как у демона. По логике, ей бы оттолкнуть его, но она отчего-то цепляется, как за соломинку. Тянется к нему, как цветок к солнцу. И вновь возвращается к себе прежней – нежной и ранимой. Дым поглотил Кислоту, оставив кристально чистую оболочку.

- Это ведь не ты, да?.. – с какой-то детской надеждой спрашивает Айрон, сжимая бедро и плечо Кингроуз, стремясь поделиться. Теплом тела, например.

- Не я, - соглашается Леви, сразу догадавшись, о чём речь. Смотрит на надзирателя и робко тянется к плотно сжатым губам для поцелуя. Надзиратель впервые поддаётся её желанию. Оба знают, что она невиновна. Оба знают, что игры по правилам не для них. Кислота и Дым научились жить в гармонии в жутких условиях нестабильности.