Памяти товарища Кадочникова

                Михаилу Перегудову, с любовью
   Напевая вполголоса " Лили Марлен", я катил по пыльным дорогам солнечной Франции. Поиски того, чего не может быть, увенчались успехом, но не принесли радости, надежды рухнули, одна, правда, оставалась, но злилась на меня, подзуживаемая соратниками по идеологической борьбе с инакомыслием, поэтому я ехал к Марине. Ехал и предвкушал, как упаду на ее грудь, прошепчу " гагимарджос", а она погладит меня по голове и разрешит носить тюрбан в общественных местах индивидуального пользования. В кустах зашуршало. " Кендеры", - почему-то подумалось мне. Те самые, из романа про драконов, говорливые и ушлые. Я притормозил самокат ( вообще-то, это был мотоцикл, но по уставу - самокат, сами понимаете)и заглянул в кусты. Там никого не было. " Разбежались", - шепнул я себе на ухо и поехал было дальше, но носатый грызун метнулся с визгом под колесо, перепутав правила дорожного движения Британии и континента. Будучи по природе гринписовцем не вегетарианского толка, я объехал его по кривой ультра-правой траектории и долго еще слышал гортанные причитания вслед беспечному ездоку.
  - Да пошел ты ! - проорал я, не считая нужным обернуться. - Думай, куда идешь.
   Час назад наши соколы на " Штукас" отбомбились гуманитарным грузом налево и направо и теперь на земле ждали репортеров. Наивные аборигены гадали, как они выкрутятся на этот раз, заключали пари, выбегали на дорогу встречать бойцов невидимого фронта пропаганды и агитации, а я пылил дальше, утратив какой бы то ни было интерес к мутным играм патриотов. Ну их на хрен, козлов, гады, служат в одной конторе, колотят понты тупоумной интеллигенции и нерожденному среднему классу, а те, бараны, усираются до экстаза, как будто не знают, что на милой родине и те, и другие, и третьи, и даже совсем-совсем оппозиционные получают зарплату в одной кассе. Гыыыыыы.
   Наглотавшись пыли, я решил отдохнуть на обочине, благо было светло, благо был уже день. Тщетное желание. Обочины не было. Да и дороги не было. Мотоцикла, впрочем, тоже не было. Да вообще ни х...я не было, фэйк сплошной.
  - Странно, как я сюда попал ?
   Стоя по колено в навозе, я мучительно припоминал все перепитии и епитимьи странствий и не мог вспомнить. Вроде, кто-то что-то там когда-то зачем-то кому-то...
  - Бляяя, да так с ума сойти можно ! - озарило меня.
  - А то !
   Это раздалось сзади. Я обернулся. Снова она.
  - Слушай, оставь меня в покое, - взмолился я. - Ну не хочу я тебя салам алекум, понимаешь ?
  - Понимаю. Но и ты меня пойми.
   Я ее понимал. Любовь. Она такая. Не смотрит на расу, цвет кожи, вероисповедание и прочие свободы и толерантные вывихи чувств и стремлений.Что там по этому поводу говорил блондинистый демонюга из стремного киношедевра, вроде, " Можно. Все можно, Гай. Друг дружку и деньги в кружку", правда, с денежками облом приключился, ну это как обычно, бля, вот странно ведь, никогда не понимал и, наверное, не пойму такого расклада: забацает бригада говенный товарец, а потом возмущается, почему это снова пролет. Почему, почему. Потому. Хоть раз что-нибудь путное сварганьте, ну хотя бы уровня славянского шкафа советских времен или этих, как их, блин, там еще татарин-каратист, такой резкий, с ноги в тыкву морячку заряжает, типа, совьетиш брюслай, держал. А другой кричит : " Не балуй!" и маузер рвет из кобуры.
  - Не, - не согласилась она. - Маузер - это другое кино, американское. Маузер - начальник Проктора.
    Ее правда. Вот что свобода выбора творит с неискушенным девственным от всяких размышлений разумом - перепутывает все напрочь, где я и куда вы все.