Краснодар. Мои университеты
Краснодар встретил меня удивительно теплой для начала осени погодой и не менее теплым, как мне показалось вначале, отношением ко мне со стороны командования полка. Во всяком случае, моим размещением в гостинице крайкома КПСС лично занимался мой непосредственный начальник, заместитель командира части по тылу подполковник Л.И.Высочин.
Еще более обрадовало меня то обстоятельство, что в полку оказались мои старые знакомые еще по службе в головном полку,- капитан Соколов, старший лейтенант Казьмин,старшины Корицко и Васьковский. Здесь же служил представитель неоднократно упоминаемого мною «бакинского» выпуска 1958 года,-Виктор Скляров.
Буквально на второй или третий день после моего прибытия в Краснодар подъехал и начальник КЭС дивизии подполковник В.С. Белуженко,- мой теперешний шеф.
Василий Семенович на первое время вообще станет моей «нянькой»,- в хорошем смысле этого слова. Более того, его пример станет основной составляющей и моей работы в будущем, независимо от должностей, на которых мне придется служить. Но к этой мысли мы еще вернемся, и неоднократно.
А пока мне предстояло, как говорится, «взять быка за рога» сразу на нескольких направлениях.
Во- первых, предстояло срочно отремонтировать кровлю основного казарменного здания военного городка полка. В принципе, казарма эта подлежала реконструкции и на этот объект уже имелась утвержденная проектно- сметная документация и даже выделены начальные капиталовложения- 50,0 тысяч рублей (по тем временам деньги немалые: например, виноград на краснодарских улицах продавался по тридцать копеек за килограмм).
Но на дворе стоял сентябрь, близилась дождливая и сырая кубанская зима, которую еще предстояло прожить, а кровля старинного двухэтажного здания, построенного чуть ли не в екатерининские времена, отчаянно текла. И это была моя главная, персональная задача на ближайшее время.
Сходные задачи по подготовке к зиме зданий и сооружений периферийных военных городков полка (а их по Краснодарскому краю было разбросано целых пятнадцать!), «взял на себя» Леонид Иванович Высочин.
Еще одна задача, в решении которой мне предстояло принять самое живейшее участие,- это контроль за подготовкой проектно- сметной документации на строительство в интересах полка шестидесятиквартирного жилого дома в Краснодаре. Если учесть, что почти все три года моей «семейной» жизни пришлись на проживание в частном секторе, то от одной мысли о реализации этой задачи у меня буквально захватывало дух.
И, разумеется, с первых же дней я «попал» под самый настоящий пресс,- командир полка, постоянно уточняя и конкретизируя задачи по подготовке зданий и сооружений военного городка части к зиме, держал меня буквально «на коротком поводке».
Пожалуй, коротко о командире полка.
Енок Исаакович Мовсесян восемнадцатилетним юношей был призван из горного селения в Нагорном Карабахе в ряды Красной Армии, участвовал в боях с фашистскими захватчиками, был ранен.
Стал офицером, после войны закончил военную академию. Был командиром роты, батальона, полка, заместителем командира дивизии.
Сорокалетним полковником попросил перевести его по службе поближе к малой родине и принял предложение возглавить полк, формируемый на Кубани из нескольких, ранее отдельных, батальонов и рот.
Опытный хозяйственник и умудренный практикой службы командир, он, я считаю, очень много сделал для того, чтобы я за короткое время из строевого, как я уже упоминал, по сути, офицера превратился в специалиста квартирно- эксплуатационной службы.
Другое дело,- методы, которые при этом им применялись.
Как большинство незаурядных личностей, Мовсесян был довольно своеобразным человеком.
Сторонник, как почти всякий уроженец Кавказа, авторитарного стиля управления подчиненными, с одной стороны, и человек редкого обаяния и невероятный хлебосол,- с другой, он пользовался большим авторитетом у краевой и городской администрации, как человек с практически неограниченными возможностями. Страшно гордился этим и всячески поддерживал это мнение о себе.
Разумеется, служить под началом Енока Сааковича было непросто,- надо было либо, как говорится, угадывать желания командира (таких «угодников» в полку за глаза презрительно называли «мовсесятами» или «помощниками командира»), либо стойко и непоколебимо делать свое дело, не обращая внимания на многочисленные, подчас совершенно зряшные наскоки со стороны любителей выслужиться, равно как и на «подсказки» со стороны «доброжелателей».
Поэтому служили в полку майор Миляев и капитан Мостовых, страдавшие болезнью с диагнозом «Обнаружь недостатки и немедленно доложи об этом командиру». А первый из названных еще отличался тем, что, например, приняв накануне вместе с другими офицерами участие в распитии спиртных напитков (бывает такое в офицерских коллективах, чего греха таить), мог наутро проинформировать о данном происшествии командира, умолчав о собственной роли в этом деле (в, общем, та еще мразь!).
К ним примыкала еще одна группа офицеров, самыми яркими представителями которой были майоры Шелудченко и Шабельский. Так как главной своей задачей они считали постоянное желание угодить командиру, то по этой причине не могли иметь ни друзей, ни врагов: и первых и вторых им «назначал» командир, выражая удовлетворение или, соответственно, неудовлетворение тем или иным офицером.
В то же время в полку служил начальником финансового довольствия Малев Яков Афанасьевич. Профессионал высокого класса, спокойный и рассудительный человек, он пользовался заслуженным авторитетом у всех офицеров полка.
Не боялись отстаивать свое мнение, подчас отличное от мнения командования, ветеран службы в Колымском крае майор Федченко, или, например, начальник вооружения полка майор Васильченко.
«Неприкасаемым» слыл командир батальона в Приморо- Ахтарске, Герой Советского Союза подполковник Нихаев.
Легко вписывались в офицерский коллектив беззаветные труженики (как говорится, «с утра до позднего вечера в части») начальник продовольственного снабжения Николай Наливко и главный автомобилист полка, мой тезка,- Сергей Васильевич Ивашов.
Отличался редкой трудоспособностью начальник инженерной службы майор Николай Ползиков. Несколько особняком, но вполне независимо вел себя начальник строевой части полка майор Бондаренко.
В такой ситуации у мудрого стратега Мовсесяна была возможность, опираясь на достойных и манипулируя недостойными, царить над всеми на недосягаемой высоте. Чем он с большим удовольствием и занимался.
Иногда желание услужить командиру принимало и трагикокомические формы. Так, например, помнится, имея намерение пробить ремонт дорог к периферийным военным городкам за счет, как теперь говорится, регионального бюджета, Мовсесян принял участие в поездке по краю группы высокопоставленных чиновников из краевой администрации.
Разумеется, командиры подразделений на местах должны были «встречать» комиссию «столом, полным яств»,- Кубань, как никак.
Особенно должна была отличиться рота, расположенная вблизи городка Приморо- Ахтарский, что на Азовском море: здесь планировалось накормить гостей ухой из только что выловленной рыбы.
Но то ли ветер на Азовском море не тот дул, то ли у местных офицеров не хватило ума рыбу заранее заготовить, но только ухи в этот день не было.
Какой разнос «виновным» за это был учинен Еноком Исааковичем на ближайшем партхозактиве полка?! Каких «эпитетов» удостоились в этот день несчастные! Обвинение в «преступно- халатном отношении к выполнению своих должностных обязанностей» было самым мягким из них.
За время командования полком (а Мовсесян, как говорится «просидел на краснодарском полку» целых восемнадцать лет!) таких историй набралось великое множество, и, разумеется, каждому прибывшему в полк офицеру эти истории, подчас перевранные и приукрашенные, рассказывались и пересказывались многократно. И почти всегда очевидцем или участником.
Особенно преуспел на этом поприще Валера Середа.
Баловень судьбы: он родился в Краснодаре и туда же был направлен служить после окончания Орджоникидзевского военного училища внутренних войск. Как большинство городских мальчишек, «немного спортсмен, немного хулиган», он попал в привычную для себя среду обитания и быстро проявил себя с «положительной стороны», причем настолько, чтобы стать любимцем Мовсесяна.
Этого оказалось достаточно, чтобы потом всю свою службу пьянствовать, гулять, жениться и разводиться, участвовать в разных сомнительных с точки зрения нормального офицера мероприятиях городской молодежи, и, самое главное, безудержно врать.
Пройдут годы. Я уеду из Краснодара в Иркутск, а оттуда,- в академию. В 1978 году, после нескольких лет службы в столице, я приеду в составе комплексной группы ГУВВ в родной полк. Эпоха Мовсесяна будет подходить к концу. Все чаще и чаще Енока Исааковича будут преследовать просчеты и неудачи: достаточно сказать, что он с трудом будет находить общий язык даже со своими заместителями.
И только Валера Середа будет чувствовать себя вполне вольготно: как выразились в приватной беседе со мной старые сослуживцы, « в очередной раз разведется в Краснодаре,- отправят в Двубратск (отдельно дислоцированный батальон полка). Женится и разведется там,- переведут обратно в Краснодар».
«Тепличные» условия, в которых существовал Середа, оказались, в конце концов, губительными для него. Уволившись в середине восьмидесятых в запас, и лишившись «поля безопасности», созданного вокруг него Мовсесяном, он неосмотрительно ввяжется в какую- то сомнительную историю и погибнет при невыясненных обстоятельствах.
Вспоминаются несложившиеся судьбы еще нескольких офицеров, преимущественно молодых. А причины все те же: во- первых, особенности характера Мовсесяна, о чем мы уже говорили и, во- вторых, конечно же, место службы.
Кубань,- благословенный край (я уже упоминал о винограде по тридцать копеек за килограмм) и почти каждый, кто попадал туда служить, старался задержаться там на возможно долгий срок, если не удавалось остаться навсегда. Но полк,- ограниченный полигон для продвижения по службе, и вариантов не так уж и много: либо, как говорят, «по трупам наверх», либо «дружба» с бутылкой. Люди бессовестные обычно идут первым путем, а совестливые, чаще, к сожалению, вторым.
Особенно жалко Павла Федяевского (мы получим квартиры в выстроенном мною доме, окажемся соседями по подъезду и будем дружить семьями). Тоже краснодарец, спокойный и покладистый юноша из интеллигентной семьи, Паша выбрал себе в качестве жизненного примера удачливого, как ему показалось, Валеру Середу.
Но если на здоровенном Середе многочисленные пьянки никак не отражались, то физически не очень сильный Павлик, не дожив и до сорока лет, практически спился и умер, оставив вдоветь Валентину, нашу общую любимицу (многие из нас знали ее еще старшеклассницей,- она жила рядом с частью).
Несколько слов о уже упомянутом В.Склярове.
Он тоже оказался заложником правила «Где родился, там и пригодился».
Правда, в повседневном значении этих слов заложено, как правило, позитивное начало в том смысле, что человек принесет наибольшую пользу там, где все для него привычно, где он все знает и его все знают.
Но это о тех, кто что-то хочет делать, к чему-то стремится.
А вот если ты попал служить в благодатный край, в город, в двадцати километрах от которого расположена твоя родная станица, а в ней живут твои еще полные сил родители, а у них огромный, как говорится, «сад-огород», и не успевает опустеть переданная по случаю из станицы одна корзина «с дарами природы», как уже на подходе другая, и тебя все это вполне устраивает...
Во всяком случае, за пять лет, прошедших с момента нашей первой встречи в Ростове, Краснодар стал моим пятым местом службы, а для В.Склярова- первым и единственным. Правда, и должность, которую он все это время занимал, тоже была первой и единственной,- командир взвода.
Однако, вернемся в позднюю осень 1963 года.
Получив с утра очередную нахлобучку от командира полка (я уже назвал этот процесс «конкретизацией и уточнением задачи»), я либо руковожу ремонтом кровли основного казарменного здания, либо контролирую складирование строительных материалов для его предстоящей реконструкции.
Одновременно мы готовим план расселения личного состава на период реконструкции казармы: задача не простая, если учесть, что других помещений, пригодных для проживания зимой, в ядре полка просто нет (достаточно сказать, что полковой штаб размещен вне военного городка, на арендуемых площадях ближайшего к части жилого дома). После обсуждения всех мыслимых и немыслимых вариантов командир утверждает свое решение: столовую и медико- санитарную часть (они располагаются на первом этаже) оставить на месте, а строевые подразделения со второго этажа с наступлением весенне- летнего периода разместить в палатках на полковом стрельбище в местечке Тлюстенхабль, в двадцати километрах от города.
Разумеется, ни на день не прекращается работа по взаимодействию с институтом, готовящим проектную документацию на уже упомянутый многоквартирный дом.
О ряде более мелких задач (а на квартирно- эксплуатационной службе вместе с капитальным и текущим ремонтом зданий и сооружений, традиционно «висят», например, обеспечение подразделений полка мебелью и инвентарем, а также противопожарные мероприятия), я уже не говорю.
В этой круговерти событий (а еще надо постоянно пополнять запас своих знаний по всем упомянутым выше вопросам,- я ведь раньше ничем похожим не занимался), уже никому нет дела до того, где живет старший лейтенант Киреев С.В., работает ли его нигде не прописанная жена, есть ли возможность у них жить в Краснодаре вместе с дочкой и т.д.
Кстати, сменив за три месяца две частных квартиры и убедившись, что возможностей держать возле себя дочь Наталью без риска окончательно ее простудить у нас нет, мы были вынуждены отправить ребенка в Ростов, к маме жены, Елене Германовне.
Весна следующего года запомнилась необычайно высоким уровнем паводковой воды, серьезно осложнившей работы по оборудованию на полковом стрельбище палаточного городка.
Тем не менее, к наступлению устойчивой теплой погоды второй этаж казарменного здания был полностью освобожден, в помощь строителям (подрядчиком выступало СМУ ОКСа краевого УВД) из военнослужащих срочной службы была сформирована внештатная строительная группа численностью около пятидесяти человек и реконструкция началась.
Она предусматривала:
а) разборку кровли, чердака, потолочного перекрытия второго этажа и стен второго этажа до верха оконных проемов;
б) монтаж надоконных перемычек, «наращивание» стен второго этажа и укрепление их сплошным железобетонным поясом на уровне перекрытия второго этажа (как- никак, а стенам уже исполнилось полтора века);
в) перекрытие второго этажа сборным железобетонным настилом и надстройку третьего этажа;
г) перекрытие третьего этажа сборным деревянным потолком, монтаж чердака и шиферной кровли;
д) значительную перепланировку первого и второго этажа здания с заменой полов, оконных и дверных блоков;
е) трехэтажный пристрой к одному из торцов здания общей площадью около 300 кв. метров;
ж) реконструкцию систем канализации и электроснабжения здания, оборудование его водяным отоплением и системами горячего и холодного водоснабжения;
з) реконструкцию стоящей по соседству котельной городского Дворца пионеров с установкой в ней дополнительного котла и прокладкой от нее к реконструируемому войсковому зданию теплотрассы;
и) работы по восстановлению фасада здания; к) отделочные работы по всем подвергшимся капитальному ремонту помещениям;
л) и т.д.
Разумеется, как и всякого объекта строительства МВД, у нашей казармы есть официальный заказчик и официальный подрядчик (я уже упоминал о нем), но в том- то и особенность каждой войсковой стройки, что, во- первых, нам все это потом эксплуатировать, а, во- вторых, в конечном счете, за все отвечает командир. Ну а у командира есть старший лейтенант Киреев, который находится непосредственно на самом острие проблемы.
Отсюда понятно, что сладкой мою жизнь в этот период назвать никак нельзя.
Часть наиболее сложных, в первую очередь технических и организационных вопросов, помог решить приезжавший время от времени Белуженко.
Человек, обладавший редким природным даром: чем больше с ним общаешься, тем большим уважением к нему проникаешься, он, как я уже говорил, оказал на меня огромное влияние и помог мне в короткое время обрести себя в новом качестве.
Я не открою большого секрета, если скажу, что среди большинства офицеров, особенно полкового звена, нередко существует своего рода кастовость типа «я- строевой офицер, мое дело- личный состав, а остальные, особенно офицеры служб обеспечения, мне все должны…».
Теперь, волею судьбы, я сам, вчерашний строевой офицер, оказался в числе тех, «которые всем должны..». И это надо было прочувствовать и определиться, как теперь говорят, с приоритетами. А тебе еще только двадцать шесть, ты,- ровесник многих командиров взводов, к тому же в полку «без году неделя», то есть «почти никто и звать тебя никак».
С другой стороны, на тебе огромная ответственность за нормальное функционирование нескольких направлений войскового хозяйства, в твоих руках такие рычаги, как, например, обеспечение подразделений строительными материалами, что в условиях социалистической плановой экономики является фактором первостепенным и резко увеличивает твою значимость в полковой иерархии.
Лето прошло в разборке здания до уже указанных пределов, и вывозе строительного мусора. А если учесть, что территория бывшего батальонного военного городка, зажатого со всех сторон городской застройкой, и так была ужасно мала, да еще часть ее мы заняли под штабеля из плит перекрытия, то понятно, что за каждый квадратный метр свободной площади двора командир части ежедневно, как говорят, «драл шкуру».
А с наступлением сезона дождей дела мои стали совсем плохи.
Дело в том, что к ноябрю мы успели перекрыть вновь «наращенный» второй этаж сборным железобетонным настилом и повели вверх стены третьего этажа. Личный состав строевых подразделений «вернули на зимние квартиры», приспособив под спальные помещения как раз второй этаж. На первом этаже реконструируемого здания, как я уже упоминал, все это время продолжали функционировать медсанчасть и столовая.
Так как дожди лили практически непрерывно (на Кубани по другому не бывает) влага почти беспрепятственно стала поступать (да чего там «поступать»- литься!) в помещения второго этажа. Доставалось и первому этажу: несколько раз под угрозой срыва был прием пищи личным составом, так как атмосферные осадки попадали и в столовую.
Енок Исаакович собрал «военный совет»: что будем делать?
Строители помочь нам не могли: кровлю над третьим этажом, которая только и могла нас выручить, они, в лучшем случае, могли смонтировать не ранее, как месяца через три- четыре, то есть к весне.
Поэтому, после долгих раздумий, командир части попросил меня: -«Сделай что- то вроде цыганского шатра на железобетонном перекрытии второго этажа!».
Легко сказать «сделай что-то вроде…». Ведь речь шла о здании размером 25х50 метров, разделенном на несколько отдельных площадей несущими продольными и поперечными стенами, и «шатер» (вернее, «шатры») можно было собирать только внутри этих помещений.
И все же после десятисуточной, почти непрерывной работы, эти, на первый взгляд, нелепые сооружения из бревен, досок и рубероида были смонтированы. Вода практически перестала поступать и в столовую и в медсанчасть. Да и на втором этаже, где установили несколько самодельных печей типа «буржуйка» и утепленном настолько, насколько это было возможно, стало посуше. Народ стал болеть меньше, а мою фамилию на разного рода совещаниях начали упоминать реже.
Где- то в самом конце года начальник штаба полка Алексей Николаевич Должиков, выходя от командира и, увидев меня, вдруг скороговоркой произнес: -«Ты в отпуск собираешься идти, календарный год заканчивается!». Эта новость страшно возбудила моего непосредственного начальника Высочина Леонида Ивановича.
-«Какой отпуск при таком положении дел?!,- искренне возмутился наш «шефуле» (так мы его между собой в шутку и, как нам казалось, «на румынский манер», называли: часть, в которой воевал двадцатилетний Ленька Высочин, прошла с боями всю Румынию, благодаря чему любознательный и способный к языкам паренек довольно сносно освоил румынский язык, чем немало гордился).
Но порядок есть порядок, и меня «выгнали» в отпуск. Денег на поездку даже в мой родной Кочубей у нас не было, поэтому мы с Леной съездили в Ростов навестить проживавшую у бабушки дочь Наталью, а потом я тихо вышел на работу: пришла пора годовых отчетов.
С наступлением весенне- летнего периода строевые подразделения снова были выведены в палаточный городок на стрельбище, и фронт работ на казарме расширился: в дополнение к уже ведущимся работам мы начали возводить трехэтажный пристрой к ней. Одновременно шли работы по монтажу деревянного потолочного перекрытия третьего этажа.
В очередной раз приехал Василий Семенович Белуженко и, не привлекая к своей персоне особого внимания (еще одна его характерная черта), «разрулил» долго не дававшийся нам вопрос,- начало реконструкции котельной Дворца пионеров, которая по проекту должна была обеспечивать нас горячей водой и отоплением.
Забыл упомянуть, что где- то поздней весной, выехав на стрельбище по вопросам дооборудования палаточного городка, я принял участие в волейбольной игре военнослужащих срочной службы. Этот случай не прошел мимо начальника физической подготовки полка Володи Жоглина,- он быстренько подписал у начальника штаба соответствующий приказ, и я, к явному неудовольствию Высочина, начал два раза в неделю выезжать со сборной командой части на городской стадион «Динамо» на тренировки и игры.
А в конце июня 1965 года, за несколько дней до своего двадцативосьмилетия, будучи дежурным по полку, я принял телефонограмму из штаба дивизии: начальнику квартирно- эксплуатационной службы краснодарского полка Кирееву Сергею Васильевичу присвоено воинское звание «капитан».
Поздравляя меня по этому поводу, лукавый Мовсесян произнес давно ожидаемую мной фразу: -«Закончишь казарму, построишь дом, и пошлем тебя в академию».
Если учесть, что где то за пару месяцев до этого он вдруг предложил работать в полковой медсанчасти Лене (все это время она, не будучи прописанной в Краснодаре, нигде не работала), то по совокупности последних событий я сделал вполне оптимистичный вывод: фортуна явно повернулась к нам лицом.
Правда, чтобы служба уж совсем медом не казалась, она, эта фортуна, тут же скорректировала ситуацию: проектная документация на наш шестидесятиквартирный дом, засланная нами в Москву на утверждение, экспертизу не прошла и вернулась на доработку с очень серьезными замечаниями.
Мало того, что дом был, как выражаются проектанты, «привязан» не в лучшем районе города,- с этим еще как- то можно было смириться (квартирный голод в полку был значительным. К тому же земельный участок, выделенный под его строительство, находился вблизи пойменной зоны реки Кубань, весьма непредсказуемой в вопросах сезонных подтоплений.
И, наконец, еще одна, связанная как раз с этим обстоятельством трудность: канализационный сброс от дома в ближайший к участку застройки колодец городской канализации должен был пройти более шестидесяти метров в отметках, находящихся выше(!) окружающей местности. К тому же с пересечением внутригородской дороги!!
Такой объект строительства никогда бы не был принят к производству ни Застройщиком (а в его роли выступала городская администрация), ни Подрядчиком, у которого законченный строительством дом тот же город будет принимать в эксплуатацию.
Положение казалось безвыходным.
И тут во всем блеске своих краснодарских связей проявил себя Леонид Иванович Высочин. Пожалуй, пришло время рассказать и о нем.
Уроженец Краснодара, студент второго курса строительного вуза, он попал на фронт в 1942 году. Воевал на Малой Земле, был ранен. Победу встретил, как я уже говорил, в Румынии.
Будучи демобилизован, вернулся в Краснодар. Работать пошел в местные правоохранительные органы. Женился на солистке местного театра музыкальной комедии Любови Роговой.
Краснодар,- город сравнительно небольшой и принадлежность к местной богеме много значит. Короче, жил Леонид Иванович неплохо, имел знакомства на самых разных уровнях, а тут вдруг в Краснодаре начал, как я уже говорил, формироваться полк, и появилась возможность перевестись в этот полк, переаттестоваться из офицера внутренней службы в офицера общевойскового, да и в звании подрасти (на прежней должности красная цена Леониду Ивановичу была «майор»).
Связи помогли, и стал Высочин Л.И. заместителем командира полка по тылу. А вскоре и подполковничьи погоны легли на плечи видного и франтоватого Леонида Ивановича.
Надо сказать, черновой работы он не любил, вопросы войскового тыла знал неглубоко, методически был подготовлен слабовато, но вот умению «решить вопрос» у него можно было и поучиться.
Помнится, в жестких условиях плановой экономики и сплошной «распределиловки» за один выезд на какую- нибудь базу снабжения он договаривался о приобретении такого количества крайне нужных нам материалов и изделий, что я потом вывозил их целый месяц!
Вот и теперь, переговорив с нужными начальниками в краевом Управлении внутренних дел, он поменял проектную документацию нашего дома на проект аналогичного дома УВД, «привязанный» в центре Краснодара, уже прошедший экспертизу и включенный в план строительства основного подрядчика города,- «Краснодаржилстроя».
Результаты этой операции окажутся фантастическими: «Краснодаржилстой» построит нам дом почти без привлечения личного состава и всего за девять месяцев!!
Кстати, наши с Высочиным личные отношения складывались непросто: несколько поверхностный Леонид Иванович досаждал мелкими придирками, я в ответ дерзил. Дело доходило до моих «прилюдных» заявлений о нежелании работать под его командованием. Вмешивался Мовсесян, также прилюдно «отстранял меня от занимаемой должности», потом вызывал к себе на индивидуальную беседу, и, со словами «ты,- хороший парень, иди и работай», восстанавливал мир.
(Спустя годы я приеду в Краснодар в составе уже упомянутой комиссии Главка. Нас разместят в гостинице «Центральная», директором которой будет работать уже находящийся в запасе Леонид Иванович. Он выпросит меня «на пару часов» у председателя комиссии, мы немного «посидим» с ним, и он скажет мне, что ни с кем после меня ему не служилось так легко. Сказав это, он помолчит и, вздохнув, добавит:
-«Вот если бы ты тогда еще и в волейбол не играл!». И мы оба рассмеемся. Время, как всегда, все расставило на свои места: все, как говорится, познается в сравнении. События, некогда казавшиеся значительными, по прошествии времени таковыми не оказались. И наоборот. Да и я за эти годы многие свои поступки переосмыслил, на многие вещи стал смотреть другими глазами.
Через два месяца после нашей встречи, оторвавшийся тромб остановит Высочина на центральной улице Краснодара. Кто- то из очевидцев опознает в еще не старом, хорошо одетом мужчине директора гостиницы «Центральная» и вызовет «скорую помощь», врачам которой останется только констатировать смерть.
-«Пусть земля тебе будет пухом, Леонид Иванович!»).
Как-то внезапно сложилась краткосрочная поездка в Калач- на Дону, которая, тем не менее, оставила о себе самые приятные воспоминания: я в очередной раз встретился с уже упомянутым Вадимом Барсуковым.
Но, обо всем по порядку.
Так как мы постоянно нуждались в пополнении внештатной строительной группы подготовленными кадрами, штаб дивизии разрешил нам «покопаться» с этой целью в учебном полку, дислоцированном в Калаче-на-Дону.
Вместе с прикомандированным ко мне фельдшером нашей полковой санчасти мы вылетели в Волгоград и на электричке доехали до Калача и к исходу дня оказались в учебном полку.
Первым, кого я встретил на территории полка, был мой бывший сослуживец по Каменску майор Николай Лаптев. Прежде всегда такой уверенный, громкоголосый, самодостаточный, и, даже чуть- чуть вальяжный, Николай показался мне сейчас каким- то озабоченным, как будто торопящимся куда- то. Мы обменялись несколькими фразами, и стало понятно, куда так торопился мой бывший однополчанин: новый командир полка «завинтил гайки» так, что даже дышать можно было только по команде.
«-А кто командир- то?»,- на всякий случай спросил я. «-Подполковник Барсуков!»,- был ответ.
Я еще помнил наши с Вадимом прошлые встречи, но в заветную дверь все же постучал с некоторой опаской.
Барсуков принял меня исключительно радушно,- мы пили чай, неспешно говорили «за жизнь», а за стенами командирского кабинета кипела напряженная жизнь: выверялись учетные данные, работала медкомиссия, проверялось вещевое и продовольственное обеспечение отъезжающих, формировался временный штат отъезжающей команды, подбирались сопровождающие и т.д.
Узнав о моем намерении в ближайшие год- два «выпроситься» у Мовсесяна в академию, Барсуков поделился и своими планами: в ближайшие год- два тоже уехать на учебу, только в академию Генерального Штаба. Не загадывая срока следующей встречи, утром следующего дня мы простились. Как оказалось,- на пять лет.
Итак, идет лето 1965 года.
Я живу в привычном для себя режиме: на работу- к 7.00, домой- не раньше 20.00. Причем с 8.00 до 17.00- это стройка, или все, что к ней относится (в том числе вызовы к командиру). А вот три часа после 17.00, когда в рабочей комнате штаба, кроме тебя никого нет,- это, как теперь стало модно говорить, время «работы с документами»: изучение нормативных документов (СНИПов, ЕНИРов, справочников по производству специальных работ и т.д.), а также подготовка актов по списанию израсходованных на ремонтно- строительные работы материалов и изделий.
Это был обычный вызов к командиру (и далеко не первый за этот день), когда я застал в кабинете Мовсесяна пожилого крупного мужчину, и в его присутствии получил неожиданное предложение: взять в аренду частный дом.
Тут надо знать Енока Исааковича,- появилась возможность в очередной раз показать, что для Мовсесяна нерешаемых задач не существует.
А история вопроса была такова.
Несколько лет назад полковник внутренних войск в отставке Петр Иванович Литовченко, потомственный краснодарец, постоянно проживая в Москве, вынужден был, в связи с болезнью уже взрослого сына, поселить последнего в Краснодаре, для чего на земельном участке родственника построить дом. Так как болезнь продолжала прогрессировать, сына пришлось со временем забрать обратно в Москву. Дом в Краснодаре остался без должного присмотра.
Кто- то из знавших Мовсесяна в Москве (а его, по- моему, знали везде) посоветовал Литовченко просить у него содействия в решении возникшей проблемы. А Енок Исаакович подключил к этому делу меня, убив сразу двух зайцев: и мой жилищный вопрос, хоть временно, но решил, и лицо человека, решающего любой вопрос, сохранил.
Домик действительно был неплох: большая, более двадцати квадратных метров, гостиная (она же спальня), почти такая же столовая (она же кухня), теплые сени и небольшая, в три ступени, открытая веранда.
Наверное, не надо объяснять, с какой радостью, после многолетних мытарств по частным квартирам, мы в него вселялись. Но больше всех была рада Наталья, наконец- то привезенная из Ростова: на расположенном рядом ипподроме жили лошади!
Через пару недель кто- то из соседей (а мы все ходили за водой на ипподром, к единственной на всю улицу колонке) «порадовал» нас сообщением, что Наталья уже на этом ипподроме «работает»: конюхи, проминая лошадей, с удовольствием сажали на них четырехлетнего ребенка (я, наверное, забыл упомянуть, что страх перед любым животным, включая собак, был ей неведом с раннего детства).
Ближе к осени монтаж потолка на третьим этажом был завершен и мы приступили к возведению ферм чердачного перекрытия.
То ли предвкушение окончания очень важного этапа работ сделало нас нетерпеливыми, то ли дождливая погода портила нам настроение (третий этаж «накрыть шатром» мы, естественно, не могли), а может хитрющий Мовсесян решил слегка «подстегнуть» нас, только на стройку зачастила «общественность» в лице не к ночи упомянутого Миляева, и вскоре я уже отчитывался о ходе строительства на бюро партийной организации штаба полка.
Некоторые товарищи по партии жаждали моей крови, но слово взял Мовсесян и свел все дело к партийному порицанию (тем самым, как мне кажется, подтвердив свою, как минимум, причастность ко всей этой акции).
Через месяц с небольшим кровля на реконструируемой казарме была собрана целиком, и на третьем этаже начались штукатурные работы. Примерно в это же время закончилась реконструкция котельной, и в казарму (правда, только до узла управления) были поданы отопление и горячая вода.
Подошел к концу шестьдесят пятый год. Опять напомнил мне о необходимости уйти в отпуск начальник штаба, опять забился в притворном припадке Высочин, но теперь уже я высказал твердое намерение в отпуск уйти, причем с выездом в родной Кочубей.
Сошлись на двух неделях моего отсутствия (годовой отчет требовал моего безусловного возвращения).
В Кочубей я поехал один (Лена осталась с Натальей в Краснодаре). Может поэтому малая родина встретила меня невероятной, непроходимой грязью на улицах (осень была в этом году особенно дождливой). Школьных друзей, кроме постоянно проживающей в селе верной нашей подруги Тамарочки Гончаровой, по совместительству учительницы местной школы, в этот раз не было.
Отсидев десяток дней безвылазно, как говорится, «в родном дому», я вернулся в Краснодар.
Забыл сказать, что с появлением в нашей жизни арендуемого дома, жизнь «устаканилась» окончательно. Каждое утро мы все трое уезжали на трамвае в центр города: мы с Леной на работу, Наталья,- в детский сад (он находился недалеко от полка).
Артистичная Наталья, знавшая наизусть добрый десяток детских книжек, с большой выгодой для себя использовала этот час езды на трамвае: в вагоне всегда находились слушатели, с удовольствием внимавшие рассказу ребенка о трутне, который «не носит пулемет, а в меду купается» (так в мозгу дочери военнослужащего трансформировался первоначальный текст «он не носит в улей мед»).
Ну и, разумеется, у кого- то из благодарных слушателей для ребенка всегда находилась конфетка.
Наша стройка начала потихоньку обрастать позитивными признаками, и даже сырая кубанская зима уже не приносила нам столько неприятностей: большинство работ на реконструируемой казарме велось под крышей.
В конце февраля мы завершили штукатурные работы на третьем этаже и начали стелить там полы. Полным ходом шла реконструкция основной лестничной клетки здания, причем окончания этой работы мы ждали с особым нетерпением: можно было, наконец, убрать подъемный кран, с помощью которого, мы, страшно рискуя, все это время (ведь в здании всегда находились люди), почти два года подавали на стройку все грузы. Одновременно мы приступили к перепланировке помещений второго этажа.
И, самое главное: начались подготовительные работы к строительству жилого дома!
Наступившая весна, как никогда раньше, решила показать нам, что служим мы не где- нибудь, а в Краснодаре. Дело в том, что домик, в котором мы теперь жили, располагался на небольшом земельном участке, на котором, кроме десятка виноградных лоз, росли два уже вполне взрослых дерева: вишня и слива. Вгорячах мы с Леной засадили всю свободную, как нам казалось, площадь быстросозревающей (редиска, петрушка, фасоль, морковь и т.д.) огородной продукцией. В ответ из щедрой кубанской земли повылазило что угодно, только не то, что мы туда посадили. (Как оказалось, у нас с Леной не было опыта работы с участками земли, затененными деревьями: ясное дело, большинство наших высадок урожая не дало).
Зато, как говорится, на всю оставшуюся жизнь осталась в памяти сладость полива всей этой, высаженной твоими руками, зелени.
И как легко вставалось в эти ранние утра, как дышалось в эти минуты!
К этому времени на уже строящемся многоквартирном доме строители без особых осложнений завершили «нулевой» цикл, и дом начал с завидным постоянством (примерно, один этаж в две недели) расти вверх. Пользуясь тем обстоятельством, что стройка находилась в восьми минутах ходьбы от полка, туда систематически наведывались Мовсесян и Высочин (а Леонид Иванович, к тому же и жил по соседству). Что касается меня, то я там бывал ежедневно, в связи с чем досконально знал и что делается на доме, и как делается. Наверное, немало значило и то, что я близко знал не только инженерно- технический персонал стройки, но и практически всех рабочих.
(Через пару месяцев в сопровождении В.С. Белуженко полк посетит высокопоставленный офицер войскового тыла Главного управления внутренних войск Израель Самуилович Леушков и выскажет свою удовлетворенность тем обстоятельством, что должностные лица полка, в том числе и я, в деталях знают положение дел на строящихся объектах).
К лету мы начали обвязку казармы, как выражались строители, «внутрянкой» (электроснабжение, вентиляция, отопление, водопровод, канализация и т.д.). Кое- где, и, в первую очередь, в столовой, за счет средств, выделяемых на капитальный ремонт войсковых зданий и сооружений, развернулись значительные, по нашим меркам, облицовочные работы (через год эти масштабы аукнутся мне большой неприятностью, но об этом отдельно).
Между тем на третьем этаже казармы начались малярные работы, и теперь уже даже те, кто вообще не имел к стройке никакого отношения, поняли: объект,- на выходе.
Енок Исаакович настолько «расслабился», что решился «отпустить» меня от себя на три дня: расквартировать роту в поселке Небуг под Туапсе (там началась реконструкция Дома отдыха МВД СССР и Главк поручил полку помочь строителям рабочей силой). Так впервые за почти трехлетний срок службы на Кубани я увидел Черное море.
Не очень отвлекая меня, началась и закончилась инспекторская проверка. Только- только получивший звание генерал- майора командир дивизии Евгений Андреевич Пожидаев (а он лично возглавлял комиссию) «допустил меня к барской ручке»: милостиво побеседовал со мной в присутствии командира полка и даже обронил фразу типа «ну что, не ошиблись мы, назначив товарища Киреева начальником КЭС?». Енок Исаакович поддержал: «-Не ошиблись, товарищ генерал!».
Проездом на Черное море и обратно нас посетил Петр Иванович Литовченко с семьей и остался очень доволен тем, как мы содержим дом. Когда я поведал ему, что, видимо, через пару месяцев мы получим квартиру и освободим дом, Петр Иванович, простая душа, тут же «наделил» меня правами от его имени заключить договор аренды с тем, кого выберу уже я (так и вышло: у жены на работе,- она к этому времени перешла в расположенную по соседству с ипподромом больницу ЗЭИПа,- нашлась молодая семейная пара, с удовольствием воспользовавшаяся нашим предложением).
Ближе к осени разразились невероятным урожаем уже упомянутые мной слива и вишня. Лена и приехавшая ей на помощь из Ростова ее мама, как говорят, «в четыре руки» «накрутили» банок со всякими вкусностями, и мы впервые почувствовали себя «вполне зажиточными» людьми.
Подошло время заселения третьего этажа реконструируемой казармы. Событие это было обставлено с невероятной торжественностью,- к нему даже приурочили первое выступление полкового КВНа. Я тоже участвовал в нем,- правда, в качестве члена жюри.
Второй этаж по отношению к третьему по готовности шел уступом назад: там вовсю шла перепланировка части его помещений под встроенный клуб. Если учесть, что первый этаж здания все эти два года работал по своему прямому назначению, то работы по реконструкции помещений, занимаемых столовой и медсанчастью, составляли еще один уступ назад.
Тем временем на доме уже начались отделочные работы. Полковой народ начал «навещать» стройку,- смотреть свои будущие квартиры. Обговорил с Леонидом Ивановичем свое будущее жилье и я,- двухкомнатную квартиру в крайнем подъезде, на третьем этаже. (Кстати, Высочин тоже решил переехать в новый дом. Особенно, если учесть, что для него переехать,- это просто перейти двор).
Почти каждый день с планом заселения дома меня вызывал командир,- вышестоящие начальники вносили в список новоселов свои коррективы. Не обошли стороной эти изменения и меня: на выбранную мною квартиру, как говорят, «положил глаз» любимец начальника краевого УВД капитан милиции Есипенко В.И.
(Кстати, через десять лет, в уже упомянутый мною приезд в Краснодар, я зайду на несколько минут в наш дом и даже пожалею моего давнего «обидчика»: ветры обновления, задувшие в МВД, коснутся и его,- не будет ни «хлебной» должности, ни высоких покровителей, и до пенсии придется дослуживать на скромной и неблагодарной должности дежурного помощника начальника отделения милиции).
Пришла осень, и из палаточного городка пришлось вернуть личный состав. В «клубной» части второго этажа реконструируемого здания казармы еще оставался значительный объем работ, а вот в другой, чисто казарменной ее половине, уже были завершены отделочные работы и настелены полы. Так дождались своего постоянного жилья многострадальные первая и второя роты.
К этому времени, дом был практически завершен строительством. Я целыми днями мотался по городу в составе жилищно- бытовой комиссии: мы уточняли достоверность сведений о бытовых условиях, сообщенных потенциальными жильцами нового дома. В один из необычно теплых осенних дней комиссия «посетила» и наше временное «пристанище»,- посидели под вишней, угостились жутко шикарным по тем временам армянским крепленым вином «Айгешат» и торжественно записали в акте обследования: двухкомнатной квартиры достоин.
Наконец, наступило время, когда я впервые в своей жизни ощутил, что моя должность может приносить удовлетворенность тем делом, которое делаешь: хитрый Мовсесян поручил мне вручать жильцам вновь выстроенного дома ключи от квартир.
Это только на первый взгляд кажется,- вручил ключи, а дальше трава не расти. Ан нет: через полчаса тебя уже могут позвать в эту квартиру в связи с тем, что, например, не загорается газ в газовой колонке (горячее водоснабжение в нашем доме обеспечивалось именно по этой схеме).
Еще через месяц наиболее актуальными стали заявления типа, «а у нас угловая батарея не греет».
Но настоящим бичом стало захлопывание входных дверей: едва поселившись, все жильцы мгновенно поменяли входные замки, а скудность ассортимента, предлагаемого скобяными магазинами того времени, конечно же, предопределила, что замки эти, в большинстве своем, были так называемые «английские», то есть автоматические.
И понеслось: в квартире на газовой плите жарится яичница, там же играется малолетний ребенок, а по лестничной клетке, одетая в наспех накинутый халат, мечется растерянная мама,- сквозняк в очередной раз захлопнул входную дверь.
Хорошо, что я весил тогда не более восьмидесяти килограммов, поэтому действовал предельно просто: вошел в квартиру этажом, а то и двумя ниже, и по балконным ограждениям мгновенно поднялся на нужный балкон. Потом легкий удар ногой в низ балконной двери, на той стороне со звоном вылетает из крепежа простенькая защелка, и ты уже в квартире. Еще через несколько секунд в открытую тобой входную дверь влетает зареванная хозяйка. И так до следующего раза.
Разумеется, предложения разделить радость от вселения в новую квартиру, равно как и выражение признательности за оказание мелких услуг типа «оживить» остывшую отопительную батарею, приходилось, в большинстве своем, отвергать, но даже и в этом случае нагрузка на печень была весьма значительной. Выручала молодость.
В один из дней во второй половине ноября въехали в двухкомнатную квартиру на четвертом этаже третьего подъезда и мы.
Жилье наше было довольно популярной в те годы планировки,- так называемый «трамвай»: «проходная» гостиная с балконом на восток, изолированная спальня,- на запад. Для жаркого Краснодара почти идеальный вариант: полуденного солнца нет совсем, а вот свежий ветерок можно «организовать» всегда: стоит только открыть балконную дверь и окно в спальне.
Возможностей, и в первую очередь материальных, внести, как теперь принято говорить, существенные дополнения в дизайн квартиры, у нас не было, поэтому упор был сделан на содержание в образцовом состоянии паркетных полов (мы каждую субботу натирали их воском), да использование возможностей, предоставляемых популярными тогда магазинами проката. Кстати, решение по использованию формулы «возьми нужное тебе в прокат» себя вполне оправдало: мы будем использовать ее до тех пор, пока «не осядем» в Москве.
Хотелось несколько слов сказать о том, как прошло, так сказать, «массовое» заселение дома.
Так как строительство нашего дома стало результатом соглашения с краевым УВД, то всего в него въехало лишь двадцать восемь семей офицеров и сверхсрочнослужащих полка во главе с командиром и его заместителями. (Остальные получили жилье, как говорят, «за выездом ранее проживавшего лица»).
Зато в списках жильцов дома оказалось несколько высокопоставленных чиновников краевого УВД и очередников на улучшение жилищных условий по линии горисполкома. Столь же пестрой была и картина переезда.
Переездом военных занимались специально назначенные команды: семью Мовсесяна («этот армянский базар», по выражению Сергея Васильевича Ивашова) штатный взвод перевозил целую неделю. Начальники рангом пониже и переезжали попроще: мне, например, помогли ребята из строительной группы. Люди гражданские ехали кто-как.
А над всеми нами на недосягаемой высоте парил один из властителей края, начальник УМЗа краевого УВД, Герой Советского Союза Абрам Самойлович Сапожников: на пару с персональным водителем, одетым, как и он сам, в поношенный спортивный костюм с пузырями на коленях, он за несколько дней на зафрахтованном грузовике- такси перевез и перетаскал на второй этаж все свои домашние вещи: поведение, достойное восхищения и подражания.
Подошел Новый, 1967 год.
Впервые за шесть лет совместной жизни мы встречали этот праздник вне дома: друзья уговорили нас провести новогоднюю ночь в большой компании. К тому же у нас гостила мама жены, Елена Германовна, а это обстоятельство полностью снимало вопрос «куда девать Наталью?».
Вообще, появление у нас квартиры сильно изменило нашу жизнь.
Во- первых, вместе с нами в нашем доме жило несколько офицеров примерно нашего возраста. Кроме Павлика Федяевского, о котором я уже говорил, в соседнем подъезде поселили Игоря Авдюшина, Костю Иванова, Мишу Войтенко и моего старого знакомого Казьмина. В соседнем доме, в квартиру, освобожденную Леонидом Ивановичем Высочиным, въехал Володя Жоглин. Прямо над нами поселился «полковой комсомолец» Виктор Цыганков. Получил двухкомнатную квартиру в нашем подъезде и мой непосредственный подчиненный,- начальник склада КЭС Женя Пилькевич.
У большинства из них были дети примерно одного возраста с Натальей. Все дети ходили в один ведомственный детсад, и поэтому проблем «с кем играть во дворе» или «кто заберет Наталью из детсада» просто не существовало.
Воспользовавшись относительной близостью Краснодара, зачастили к нам ростовчане: пару раз «подскочила» на несколько дней сестра жены,- Лида.
Приехали «квартиру посмотреть» выросшие в невест и упомянутые мной в очерке "Обретение боевой подруги" племянницы Лены Надечка и Лариса (те самые девчушки, что несколько лет назад «курировали» приехавшего ко мне в Ростов брата Павлика, тогда еще пятнадцатилетнего подростка). А что касается мамы жены Елены Германовны, то она, по- моему, и уезжала от нас в Ростов, чтобы тут же начать собираться обратно в Краснодар.
Тем временем работы по реконструкции казармы шли своим чередом и на стройке начал постепенно сужаться фронт работ (помещения клуба, как говорится, «были на выходе»), а реконструкция первого этажа делалась без вывода столовой и медсанчасти в такой привычный для нас палаточный вариант.
В январе- месяце мы сдали на баланс горисполкома свой дом и напряженность в повседневной работе стала заметно меньшей.
Как всегда, неожиданно, прибыл Белуженко. Тихо сел в углу нашей рабочей комнаты и затребовал к себе на стол документы по инспекторской проверке и документальной ревизии (она была проведена в 1965 году силами отдела КЭС довольствующего органа).
Еще через два дня в Краснодар «налегке» (без свиты) приехал командир дивизии. Первые два дня в полку почти не был, а мой контакт с ним был предельно кратким: Евгений Андреевич традиционно попросил разместить его в гостинице «Центральная», притом (и это тоже традиционно!) «недорого, и в отдельном номере».
А еще через сутки, где- то во второй половине дня, совершенно будничным тоном Василий Семенович попросил меня пройти с ним к командиру части. В кабинете Мовсесяна, кроме его самого, мы застали генерала- майора ЕА. Пожидаева (он сидел за командирским столом) и Леонида Ивановича Высочина. После традиционно- официального:-«Товарищ генерал! Капитан Киреев по Вашему приказанию прибыл!» началось совершенно неожиданное для меня действо.
Во- первых, меня ознакомили со свежими (всего двухнедельной давности!) моими служебной и партийной характеристиками. Они были, на мой взгляд, вызывающе несправедливыми, к тому же были явно написаны, как говорится, одна с другой. Я еле дождался вопроса Евгения Андреевича («Как Вы считаете, заслуживаете ли Вы такой оценки своей деятельности?») и едва- едва удержался от дерзости, ответив что- то типа «с такими характеристиками и в Бутырскую тюрьму не возьмут». Пожидаев резко погасил мой выпад, заметив все же, что, как он выразился, «документы несколько односторонни».
Потом он дал слово Василию Семеновичу, который последовательно зачитал представление меня к званию «капитан», выдержку из акта инспекторской проверки («кругом отлично») и акт ревизии (общая оценка службе КЭС,- «хорошо»).
После этого обо мне на некоторое время «забыли»: под «обстрел» попал бедный Леонид Иванович. На его попытку увязать текст служебной характеристики с моей привычкой дерзить, последовал вопрос: -«Вы когда были правдивы, товарищ Высочин? Когда представление на звание писали, или сейчас!?».
Потом настало время секретаря штабной партийной организации:-«Вы, товарищ майор, партийную характеристику писали по совести, или как было приказано?». Ответ был: «как приказали».
Мое полное недоумение по поводу происходящего рассеял Мовсесян. Его доклад, сделанный на невообразимой смеси русского и армянского языков (хитроумный и находчивый Енок Исаакович, родившийся в горном селе, основанном в незапамятные времена то ли греками, то ли кавказскими евреями, часто прибегал к этой уловке и, что удивительно, всегда удачно), свелся к одной мысли:-«Да нормально он работает, и офицер хороший. Просто у нас на первую половину года очень серьезные задачи по расквартированию, и мы очень опасаемся, что отъезд товарища Киреева, даже временный, серьезно скажется на их выполнении».
Я находился в полной прострации:-«Оказывается, я должен куда- то ехать, а меня не хотят отпускать?! И с этой целью решили опорочить?!!».
Итоги действа изящно подвел командир дивизии:-«Мы направляем Вас в Москву, на полугодичные курсы при академии имени Куйбышева: подучитесь. Характеристики переписать. Обеспечить прибытие товарища Киреева на учебу не позднее 1 февраля текущего года. Предложить партийной организации штаба рассмотреть целесообразность пребывания на посту ее нынешнего секретаря».
После этой тирады был еще легкий кивок в мою сторону:-«Еще раз услышу, что Вы дерзите старшим,- зашлю командиром взвода в самую сложную роту».
В один из последующих дней, вдохновленный поддержкой командира дивизии и возможностью вплотную приблизиться к проблеме поступления в академию (как- никак полгода учебы непосредственно на ее территории!), я выбрал время для обстоятельного разговора с командиром полка. (Забыл сказать, что в начале 1966 года я уже ставил перед ним этот вопрос в общем, так сказать, порядке. Через пару месяцев Мовсесян уведомил меня, что «лично он бы с большим удовольствием, но в дивизии нет соответствующей разнарядки»).
Теперь я доложил ему, что вопрос разнарядки постараюсь решить на месте. При этом мною было подчеркнуто, что речь будет идти только о заочной форме обучения,- бросать с таким трудом приобретенные блага в виде квартиры и трудоустройства жены в мои планы не входит. В ответ Енок Саакович пообещал мне, что с его стороны будет создан наибольший режим благоприятствования.
Через неделю, утвердив у Высочина подробный план «его действий» на период моего отсутствия, я улетел в Москву.
Курсы усовершенствования офицерского состава квартирно- эксплуатационных структур ВС СССР были организованы на базе одного из загородных объектов академии имени Куйбышева, в подмосковном городке Нахабино. Часть занятий проходила непосредственно в стенах академии, на Покровском бульваре. Воспользовавшись этим обстоятельством (наш Главк располагался по соседству, на улице Лубянка), в один из февральских дней я попытался разыскать уже упоминавшегося мной Леушкова.
Израель Самуилович оказался на месте, весьма одобрительно отозвался о моей затее и поинтересовался мнением командира на этот счет. Я, руководствуясь результатами последнего разговора с Мовсесяном, ответил, что он обещал полное содействие.
В течение следующего получаса Леушков решил вопрос о включении меня в предварительный список кандидатов на поступление в академию имени Куйбышева в текущем году. Мне оставалось только подвигнуть командира полка на высылку в установленном порядке нужных документов в Москву. Телеграмма с соответствующим текстом ушла в Краснодар, а я в тот день в Нахабино летел, как на крыльях!
Кстати, перемещаясь в процессе учебы по академическим коридорам, я, к своей радости, встретил нескольких своих бывших однокашников по пограничному училищу: заканчивал академию Коля Долгих, учились на разных курсах и разных факультетах Юра Миронов, Гена Броневой, Эрик Рузин и Толя Белых.
Тем временем, ВИКА (такая аббревиатура была у наших курсов) функционировала вовсю, мы уже успели перезнакомиться, а где- то и подружиться. Как всегда, главным объединяющим фактором стал спорт. Меня назначили спорторгом курсов, а моими ближайшими помощниками и наиболее активными участниками всех затеваемых в Нахабинском гарнизоне спортивных мероприятий стали Сережа Рязанов,- инженер КЭС иркутской дивизии, его коллега из Куйбышева Корнелий Петри и начальник КЭС пограничного отряда из Читы Борис Набутовский.
В начале марта, поддержав мнение товарищей о необходимости иметь в спальном помещении какой- либо снаряд для отягощения, мы с Рязановым получили на складе спортинвентаря двухпудовую гирю. Во- время ее переноски я поскользнулся на асфальте, покрытом укатанным автомобилями снегом и, теряя равновесие, отбросил ее (как мне показалось) от себя подальше. К сожалению, гиря приземлилась прямо на кисть правой руки. Дальнейшее запечатлилось в памяти с калейдоскопической быстротой: испуганное лицо Рязанова, машина медсанчасти гарнизона, красногорский военный госпиталь, операционный стол.
Через неделю меня выписали из госпиталя, а назавтра я уже вошел в учебный процесс: поехал вместе со всеми на занятия в Москву.
Во второй половине этого же дня, уже после занятий, я шел по подземному переходу от памятника К.Марксу к ЦУМу и совершенно неожиданно для себя встретил сослуживца по головному полку ростовской дивизии, члена памятной «бакинской дюжины», Боречку Легашова.
Разумеется, мы тут же направились к нему домой (после окончания Военно-политической академии Борис служил в дивизии им. Дзержинского). Вечер прошел в «военных» играх с сынишкой Бориса Сергеем (мальчонка был всего на полгода старше моей Натальи) и воспоминаниях.
Поговорили и об остальных членах «бакинской дюжины».
Выяснилось, что "каменчанин" Александр Волошин учился в Военно-политической академии двумя курсами позднее Бориса, а мой товарищ по частной "холостяцкой" квартире еще в Ростове Володя Литвинов, закончив Военную академию им.Фрунзе, служит на Урале и даже несколько раз, проезжая через Москву в отпуск, или возвращаясь из него, останавливался с семьей у Легашовых. В свою очередь, я проинформировал Бориса о житье-бытье «краснодарца» В.Склярова.
Разумеется, я заночевал у друзей, а когда поутру приехал к началу занятий в Нахабино, то первое, на что обратил внимание,- это на знакомую фигуру Рязанова, стоявшего у штабного барака рядом с какой- то женщиной в песцовой шапке и призывно махавшего мне рукой. -«От чертов дамский угодник!»,- подумал я и совсем было уверенно направился к учебному корпусу. Но что- то странно знакомое в фигуре стоявшей рядом с Рязановым дамы меня остановило. К тому же Рязанов уже бежал за мной и на ходу кричал что- то вроде «это же Лена приехала!». -«Какая Лена?»,- про себя удивился я. -«Его Лена (жену Сергея тоже звали Леной) «сидит» с двухлетней дочерью аж в Иркутске. Моя тоже разъезжать «по городам и весям» не может,- она работает, да и Наталья на руках. К тому у моей Лены нет песцовой шапки!».
И все же это была она,-Лена.
Предистория ее поездки в Москву выяснилась в первые полчаса, проведенные нами вместе (на занятия я, естественно, не пошел): для начала надо было хотя бы покормить внезапно нагрянувшую «декабристку», к тому же нужно было ее где- то размещать: наш барак для этого явно не годился.
Как она рассказала, четыре дня назад приехала ранним- ранним утром из Ростова ее мама, Елена Германовна, и с порога заявила:-«Бросай все, деточка, и езжай к Сереже! Ему плохо».
На возражения типа «да я вчера получила от него письмо,- у него все в порядке» Елена Германовна не реагировала и только повторяла:-«Поезжай! Я побуду с Натальей».
Пришлось отпрашиваться по работе, брать билет и ехать. По случаю выезда в столицу пришлось потратиться на песцовую шапку, которая чуть не ввела меня в заблуждение.
(Кстати, когда мы сопоставили даты получения мною травмы и приезда Елены Германовны в Краснодар, то выяснилось, что решение ехать к Лене было принято Еленой Германовной в тот момент, когда меня везли в госпиталь. Вот и не верь после этого в мистику!!).
Памятуя, что Сергей учится где- то в Московской области (до этого случая Лена в Москве никогда не была, и понятия не имела, где находится это Нахабино), на указанный в моем письме адрес послали телеграмму «Буду Москве (число, месяц) поезд (№) вагон (№) Встречай Лена».
Как и положено в воинском гарнизоне, телеграмму с почты принесли в штаб Курсов, оттуда в общежитие, и положили на койку. Так как занятия в этот день были в помещениях академии, то телеграмму вернувшиеся с занятий коллеги обнаружили только вечером. А так как я в этот день встретил Легашова, и уехал ночевать к нему, то телеграмма пролежала на моей кровати до утра.
А в это время Лена, выйдя предрассветной порой из поезда на Курском вокзале, обратилась, как и положено офицерской жене, к военному коменданту с просьбой разъяснить, как добраться в Нахабино. Помог солдат, сменившийся со службы в дежурном наряде по комендатуре: он как раз возвращался в Нахабино и даже знал расположение курсов. Через час с небольшим Лена уже стояла у нашего штабного барака. Еще через несколько минут дежурный по курсам вбежал в наше общежитие со словами: -«Где Киреев? Там к нему жена приехала!». Вот тут и пришла пора действовать Рязанову, который с вечера держал в руках злополучную телеграмму и не знал, что ему делать.
Выбора где разместить Лену, кроме как у моих родственников, проживающих в Москве, рядом с пограничным училищем, которое я закончил девять лет назад, у меня не было.
(Видимо, к теме роли в моей судьбе моего двоюродного брата Киреева Сергея Константиновича мне придется вернуться более основательно. Может даже, это будет темой отдельного очерка).
А сейчас, покормив Лену с дороги, я вез ее на север Москвы, где жили Киреевы, и где единственно нас могли принять.
Встретила нас жена Сергея Константиновича, Александра Тимофеевна и, выслушав наши сбивчивые объяснения, без лишних слов провела нас в единственную в их квартире спальню: «-Вот тут и будете жить, сколько нужно!».
Так все разом и разрешилось.
Несколько ближайших дней мы провели, встречаясь после занятий либо в общественных местах (театры, музеи), либо просто у памятных мест, посещение которых способствовало хоть в какой- то степени, как говорят, «объять необъятное», если под этим подразумевать Москву конца шестидесятых прошлого века.
Тем временем последствия перенесенной травмы в виде остаточной опухоли кисти правой руки окончательно исчезли, а тут и подоспел день, когда я проводил Лену обратно в Краснодар.
Сразу после ее отъезда я снова посетил Леушкова (он назначил эту дату еще во- время первой встречи). Израель Самуилович был мрачен, как туча. Я терялся в догадках. Вызванный Леушковым майор показал мне телеграмму, пришедшую из Ростова. Этот приговор я запомнил на всю жизнь:-«Командование полка отказывает капитану Кирееву учебе академии связи недостатками службе.».
Видимо, какое- то время я ничего не слышал и ничего не соображал. В голове билась только одна мысль:-«Как же так? Ведь я честно служил Родине все эти годы?! И откуда взялось это «связи недостатками службе? И что за этим стоит??».
Обида на Мовсесяна захлестнула меня настолько, что я не заметил, что Израель Самуилович что- то говорит мне. Я сделал над собой усилие и заставил себя слушать. А мудрый еврей, оказывается, спрашивал у меня, где бы я хотел служить после окончания курсов усовершенствования. Первая реакция на эти слова была продуктом захвативших меня эмоций:-«Куда пошлете, туда и поеду, но под Мовсесяном служить не буду!». Израель Самуилович только усмехнулся:-«Да, товарищ Киреев, процесс дубления Вашей кожи еще далеко не закончен. Слишком ранимы Вы пока для работника квартирной службы».
Я, помнится, еще горячился, пытался найти аргументы в свою защиту, а Леушков уже излагал свою программу:
А) Успешно закончить учебу (подчеркнуто: успешно!), вернуться в Краснодар и снять выдвинутые обвинения в недостаточно тщательном исполнении должностных обязанностей. Обязательным условием при этом является самое активное участие во вводе в эксплуатацию реконструируемой казармы;
Б) Принять самое деятельное участие в ремонте зданий и сооружений периферийных военных городков полка. При этом найти возможным применить знания, полученные во время учебы на курсах усовершенствования;
В) Тщательно «подчистить» вопросы учета расходования выданных со склада строительных материалов и изделий. Провести эту работу так, чтобы с учета части был списан каждый выданный килограмм краски, каждый метр провода, каждый гвоздь;
Г) Ни одним словом, ни одним жестом не выдать своего разочарования поведением командования, отказавшего в учебе в академию;
Д) Ждать, так как в течение ближайшего полугодия будет принято решение о переводе Киреева С.В. на новое место службы, возможно с повышением (на должность начальника КЭС дивизии).
Е) И последнее: быть готовым к тому, что дивизия эта расположена, как минимум, не ближе Урала.
Я поблагодарил и раскланялся. Как я рассчитывал,- до окончания учебы.
Правда, перед самым отъездом, я забегал в Главк повидаться с Израилем Самуиловичем, но он был в командировке.
К своему тридцатилетию я вернулся в Краснодар.
По отношению ко мне офицеров полка было заметно, что история с отказом мне в поступлении в академию обсуждалась в коллективе многократно и подробно. Большинство искренне сочувствовало мне, но не обошлось и без тех, кто был рад моей неудаче (я уже упоминал о том, что из Краснодара вообще по своей воле уезжали единицы, а что касается учебы в академии, то достаточно сказать, что за пять лет моей службы в краснодарском полку, из него уехал учиться в академию только один офицер- Костя Иванов, наш полковой химик).
Поэтому я допускаю мысль, что среди части офицеров могло утвердиться и такое мнение, что, мол, «хватит с него и того, что и звание своевременно получил, и квартиру. Еще и в академию захотел».
Самое главное было в этот период,- разобраться в мотивах и причинах отказа.
Мотивы лежали на поверхности,- нежелание терять уже сложившегося, инициативного и достаточно молодого офицера, специалиста по расквартированию. Мое обещание учиться заочно в этом плане мало что меняло: сегодня заочник, а завтра перешел на очное отделение. К тому же заочная учеба требует предоставления возможности выезда как на ежегодные установочные сборы, так и на семестровые зачеты и экзамены. Короче, как говорят в армии, «обуза для ВВУЗа, несчастье для части».
Что касается причин, то тут все предельно просто: если нужны недостатки, то их всегда можно найти. И их нашли… не без помощи моих подчиненных.
А дело было до обидного простым.
Уезжая на курсы, я подготовил черновики актов на списание большого количества строительных материалов и изделий, израсходованных на капитальный и текущий ремонт войсковых зданий и сооружений. Бухгалтеру КЭС оставалось перепечатать проекты актов начисто, и, подписав их у членов постоянно действующей комиссии, утвердить акты у командира. В мое присутствие эта процедура обычно сбоев не давала,- всегда все можно было объяснить, а, при необходимости, и подправить.
Напечатав достаточное количество материала, мой верный бухгалтер Любовь Григорьевна Антонец, как это и практиковалось всегда, начала обходить членов комиссии.
Усмотрев, как ему показалось, явное превышение норм расхода строительных материалов в одном из актов (как потом оказалось, Антонец при печатании допустила механическую ошибку: -не там поставила запятую, в результате чего скромная цифра 2,57 кубометра необрезных досок превратилась почти в вагон пиломатериалов!), член комиссии старшина В.А.Давыдов подписать документ отказался и потребовал объяснений. Бескомпромиссная и прямая, как железнодорожная шпала, Любовь Григорьевна заявила, что «так у Сергея Васильевича» (хотя стоило заглянуть в черновик или просто здраво рассудить и прийти к выводу, что это явная чушь), а болезненно бдительный Василий Андреевич решил немедленно доложить, как ему показалось, «о вопиющем безобразии» не кому- нибудь, а командиру части.
На беду при разговоре присутствовал сам начальник довольствующего округа Владимир Иванович Луценко (он возглавлял большую группу, ревизовавшую Кубань).
Не исключаю также, что к организации этого спектакля приложил руку и сам хитрющий Мовсесян.
Короче, тут же была сформирована ревизорская группа с целевым заданием «оказать помощь службе КЭС в связи с отсутствием начальника службы и тщательно проверить расходование стройматериалов, списываемых на все объекты ремонта и реконструкции».
Вот тут и всплыли проведенные прошедшим летом за счет капитального ремонта (я об этом уже упоминал) большеобъемные облицовочные работы на реконструируемой казарме. Ревизоры насчитали 624 квадратных метра облицованных поверхностей при предлагаемых к списанию (подумать только!) аж 648 квадратных метрах плитки!
Было назначено дознание, ко мне домой приходила комиссия и смотрела,- не облицевал ли я этой недостающей плиткой свою квартиру?!
По результатам дознания был издан приказ по части: допущен перерасход, стоимость перерасходованной плитки взыскать с Киреева С.В. Исполнение отнести на возвращение виновного из командировки.
Невероятно тяжело пришлось в эти дни жене Лене. Жить в доме, в котором проживают сослуживцы твоего мужа, ходить под взглядами людей, явно обсуждающих твою беду, а спины, за которой ты бы могла спрятаться, нет. Так же, как и нет возможности объяснить каждому, что и плитки этой проклятой ты никогда не видела.
Мне предстояло переломить сложившуюся ситуацию в корне.
Нелепое обвинение в перерасходе пиломатериалов отпало само собой, причем Мовсесян тут же демонстративно «спустил собак» на Высочина: «никогда не вникаешь, Леонид Иванович. Можно и нужно было самим разобраться».
С плиткой вообще вышел почти анекдот: я списывал ее, используя существовавший на то время СНИП, а с первого января наступившего года в действие вступил новый СНИП, и ревизоры, проводившие проверку уже в новом году, посчитали расход в соответствии с новыми нормативами.
Ситуация возникла спорная, но спорить с довольствующим органом,- себе дороже (как сказал Енок Исаакович, «оправдаемся с плиткой, они гвозди в полу считать начнут)». Поэтому списание шестнадцати метров он мне утвердил, а восемь к перерасходу мы оставили. Начальник финдовольствия Яков Афанасьевич Малев в ближайшую получку сорок девять рублей пятьдесят копеек, под клятвенное заверение Мовсесяна, что «он все мне вернет под видом премии», с меня удержал, а «наверх» ушел доклад, что «все замечания комиссии выполнены, а удержания с виновных сделаны».
(Интересной была концовка всей этой истории. Подписывая приказ об удержании, а делалось это на совещании офицеров, Мовсесян, по обычаю коверкая русскую речь, сказал:«-А я знал, что Киреев вернется и все спишет!». И это было воспринято присутствующими, как моя реабилитация).
Таким образом, первый пункт программы Леушкова я выполнил.
Наконец- то выбрались в Краснодар мои кочубеевские родственники: сразу после моего возвращения из Москвы пару недель прожила у нас моя мама, Антонина Петровна, а ближе к осени приехал с целью поступить в ВУЗ Павлик.
Краснодар мою мать очаровал. Заведомо более мягкий по сравнению с ветреным Прикаспием климат, полное отсутствие настоящего бича наших мест,- комаров, какая- то домашность и очарование провинциального города и, наконец, самое главное,- изобилие овощей и фруктов.
Прожившая почти сорок лет в трудной борьбе с палящим солнцем и малоурожайными солонцеватыми почвами за каждый помидорный куст, за каждую картофельную грядку, Антонина Петровна буквально наслаждалась видом улиц, заставленных лотками с зеленью и фруктами. Но неподдельный ее восторг вызвала уличная торговля различной снедью, особенно пирожками и новинкой того времени,- чебуреками.
-«Если бы я здесь жила, сынок,- делилась она сокровенным,- я бы дома и не готовила вовсе. Ходи по улице, да ешь пирожки».
Уже подросшая (как никак шесть лет!) хитрющая Наталья тут же сориентировалась, и их продолжительные прогулки по городу превратились в бесконечное «купи вот то и вот это тоже купи».
Менее удачно сложился приезд Павлика: при прохождении медкомиссии у него обнаружилось пятно на легком, и он, не сдавая экзаменов, вернулся в Кочубей,- проходить курс лечения.
Где- то в это время, вернувшийся из краткосрочной поездки на черноморское побережье Енок Исаакович (он довольно часто ездил туда: на Черном море постоянно отдыхали московские начальники), поручил мне поселить на недельку в одну из краснодарских гостиниц, как он выразился «одного полковника,- мы с ним учились в академии». В указанный день на предоставленной командиром «Волге» я встретил в аэропорту моложавого подтянутого мужчину с супругой,- полноватой, и как мне показалось, не очень здоровой женщиной.
В гостинице «Краснодар» нас уже ждали. Предупрежденные мною дежурный администратор и горничная встретили нас, уделив нам максимальное внимание (благодаря авторитету Мовсесяна в краевых и городских административных органах у нас были налажены прекрасные отношения с городскими гостиницами).
Гость среагировал на мои действия неожиданно,- немного официально и, как мне показалось, даже с некоторой излишней пафосностью в голосе, сказал мне, что с удовольствием сообщит командиру части о моих уверенных и умелых действиях, проявленных при определении его в гостиницу. Несколько оторопевший от такого официоза (Енок Исаакович в своей повседневной деятельности придерживался этакого домашнего стиля поведения), я, тем не менее, оценил присущее своему новому знакомому качество,- быть благодарным.
Знал бы я тогда, что в эту минуту я расписываюсь, как говорится, «в ознакомлении с представлением на вышестоящую должность»?! Как я узнаю впоследствии, заместитель командира иркутской дивизии внутренних войск по тылу полковник Чекуров Полуэкт Наумович, вернувшись из отпуска, с воодушевлением расскажет своему подчиненному старшему лейтенанту Рязанову (тому самому моему товарищу по учебе на курсах ВИКА) какого подготовленного офицера службы расквартирования он встретил в Краснодаре!
Рязанову после этого только и останется сказать, что «этот офицер,- его друг, и что, если товарищ полковник будет ходатайствовать о назначении Киреева на должность начальника КЭС дивизии, то он, Рязанов, берется уговорить его, Киреева, на переезд в Иркутск».
Между прочим, за время моего отсутствия строители завершили все работы на втором этаже реконструируемой казармы. Особенно радовал ввод в эксплуатацию встроенного в основное здание клуба на 150 мест: в полку наконец- то появилась возможность проводить массовые мероприятия политико-воспитательной направленности!
Заканчивались отделочные работы на первом этаже,- впервые за почти три года мы полностью освободили для реконструции помещения столовой и медсанчасти: во дворе части развернули полевые кухни и расставили артельные столы, а медсанчасть временно «скукожилась» до пункта вывоза всех заболевших в ближайший военный госпиталь.
«Осмелев» от успехов в строительстве, Мовсесян принял решение «расчистить» всегда доставлявший нам немало хлопот участок территории между казармой и ближайшим к нам жилым домом.
Я сделал простенький проект застройки этого угла двухэтажным зданием вспомогательного назначения,- в нем мы планировали разместить крайне нуждавшиеся в расширении оркестровую студию и кладовые подразделений ядра части.
Разборка практически сгнивших деревянных конструкций нелепого вида одноэтажной постройки осложнений не вызвала, заливка ленточных фундаментов и каменная кладка первого этажа тоже «прошла на ура», а вот с перекрытием первого этажа сборным железобетоном пришлось повозиться: в восьмиметровой «щели» между казармой и жилым домом предстояло, как говорится, «разместить» и возводимое здание, и кран для разгрузки плит перекрытия и автомобили, их привозящие.
Выручила смекалка и опыт крановщика: с помощью предложенной им сложной схемы попеременного въезда- выезда автокрана и очередного плитовоза внутрь строящегося здания с уже выложенными на трехметровую высоту стенами, за двое суток беспрерывной работы эти самые стены удалось перекрыть полностью (между прочим, длина строящегося здания достигала сорока метров!).
Потом все было предельно просто: кладка второго этажа, сборное деревянное перекрытие и, самое главное, односторонне (от стены жилого дома) наклоненная кровля. Именно она, вкупе с так называемой нисходящей штробой в кладке примыкающей к дому стены второго этажа новостройки полностью сняла вопрос систематического замокания стены жилого дома. Соответственно, прекратился и поток жалоб жильцов дома в местные партийные и советские органы, доставлявший нам до этого немало проблем.
Отделочные работы (а по оркестровой студии они были необычными,- в этом помещении предстояло создать эффект полного отсутствия эха) прошли практически без моего участия: эту работу блестяще выполнил личный состав нашего полкового оркестра во главе с его дирижером, нашим соседом по лестничной клетке майором Демидовым. А я с приближением осени занялся переводом на центральное отопление блока нежилых помещений военного городка (часть из них использовалась под размещение тыловых служб, и, кстати, одну из комнат этого блока занимал я с уже упоминавшееся Любовью Григорьевной Антонец). Правда, ничего особенного здесь мы не придумали: взяли да и подключились к узлу управления отоплением казармы. Как говорится, убили одним выстрелом сразу двух зайцев.
Одновременно, помня наставление И.С.Леушкова и не привлекая к этому вопросу лишнего внимания, я с большим тщанием организовал процесс своевременного и полного списания израсходованных строительных материалов и изделий.
Недолго пришлось размышлять и над проблемой оказания помощи периферийным подразделениям. По сложившейся практике, всю подготовку их казарменного фонда к зиме мы с Высочиным Л.И. традиционно возлагали на самих командиров этих подразделений, сводя свою роль к оказанию помощи дефицитными строительными материалами, да к техническим консультациям. И, как правило, они с этими задачами справлялись. Проблемы возникали лишь при проведении технически сложных работ (гидроизоляция, электромонтажные работы, ремонт кровель и т.д.), да в отчетности по произведенным работам.
Поэтому было принято решение: на основе СНИПов и ЕНИРов подготовить для старшин подразделений своего рода рекомендации по производству наиболее часто встречающихся работ, включающие в себя, в том числе, сводные таблицы норм расходования основных строительных материалов и изделий, используемых при текущем ремонте зданий и сооружений.
(Кстати, когда через много лет я,- уже военный пенсионер, приглашенный в Главк на ветеранский сбор,- разговорюсь с таким же ветераном, как и я о Краснодаре, и мой собеседник сообщит, что он в свое время, служа в краснодарском полку, натолкнулся в одном из подразделений на эти самые мои таблицы. И командир подразделения сказал ему, что он без них,- как без рук. А у моего собеседника сложилось тогда впечатление, что готовил эти таблицы человек в возрасте, умудренный жизненным опытом и уж, конечно, немолодой. И он очень удивился, когда в нашем разговоре выяснилось, что было мне тогда всего- то тридцать лет).
Неожиданно пришло письмо от Сергея Рязанова: -«Сережа, мы ходатайствуем о направлении тебя в Иркутск. Будешь моим начальником. Соглашайся!». Легко сказать, соглашайся. Начальник КЭС дивизии,- номенклатура Главка, а Израель Самуилович пока молчит. Более того, когда я сам позвонил ему, что, дескать, «вот жду, как было приказано…», то нарвался на совет «не бежать впереди паровоза».
А тут подошло торжественное вселение в полностью реконструированную казарму. Приехал в окружении большой свиты командир дивизии, и вся эта свита ходила вслед за генералом Пожидаевым по еще пахнущим краской помещениям, и все тыкали пальцем и выражали свое мнение.
И, пожалуй, единственным, кто ничего не говорил и никуда не тыкал, был, конечно же, Василий Семенович Белуженко. Потому что он просто все знал.
Пролился традиционными дождями кубанский ноябрь, наступил декабрь. Я уже подумывал о составлении годовой отчетности, когда меня с заговорщицким видом остановил во дворе шифровальщик полка старшина Давыдов (тот самый, который затеял бузу с якобы неправильным списанием пиломатериалов) и под строгим секретом сообщил, что командир полка уже вторые сутки ведет с дивизией переговоры об отмене распоряжения о моем переводе в Иркутск.
Кстати, влиятельный Мовсесян мог «замотать» вопрос о моем откомандировании: я еще хорошо помнил случай, произошедший год или два назад с офицером штаба дивизии Юрием Ивановичем Богуновым. Тот приехал в наш полк с задачей отобрать из числа сверхштатных военнослужащих группу солдат и сержантов для службы в другой части. Енок Исаакович воспротивился этому решению.
«Упертый» Юрий Иванович, имея на руках предписание, подписанное начальником штаба дивизии, настаивал на выполнении порученного ему дела. Тогда Мовсесян запретил пускать его в штаб и на территорию полка, и в напряженных двухдневных телефонных переговорах, подключив в своих интересах краевое УВД и административный отдел крайкома КПСС, заставил- таки дивизию отменить свое решение. Капитан Богунов, проживший двое суток в городской гостинице, лишенный оперативной связи и вынужденный связываться со штабом дивизии по междугороднему телефону, уехал ни с чем.
Поэтому, зная о приятельских отношениях командира полка с начальником автослужбы, моим тезкой и соседом по лестничной клетке Сергеем Васильевичем Ивашовым, я попросил последнего убедить Мовсесяна не препятствовать моему переводу. Как итог, через несколько дней, на очередном совещании Енок Исаакович попросил меня подняться и под одобрительный гул присутствующих объявил , что «товарищ Киреев уезжает в войска на высокую должность». И добавил: -«Большому кораблю- большое плавание!».
Где- то через неделю, «распределив» свои обязанности между Леонидом Ивановичем Высочиным, Любовью Григорьевной Антонец и начальником склада КЭЧ Женей Пилькевичем, я шагал по бетонке краснодарского аэропорта к самолету, летевшему на Москву, где должен был пересесть на рейс Москва- Иркутск. С женой Леной мы договорились, что они c дочерью Натальей переберутся к новому месту службы, как говорится, «по теплу»,- где нибудь после мая- месяца.
P.S. Я тогда еще не знал, что «краснодарский» период службы у меня уже закончился. Я еще приеду в этот милый моему сердцу город, но это будет уже совсем другая история.
2009 год
(Последняя редакция-январь 2018 года)
Свидетельство о публикации №215021301323