Цветы развалки. Гл 11 Выселение и дядя Федор

Приближалось лето, и мама уже строила планы насчет поездки в деревню к тете Тане, чтобы «подкормить» меня. Тетя Таня была директором школы и преподавала сразу несколько предметов. Она была из тех фанатов, для которых жизни не было без любимого дела. Не имея своих детей, она всецело посвятила себя ученикам. Уроки проводила в поле, в саду, вела кружки самодеятельности -  драматический и хоровой. Сама пела очень хорошо. Была счастлива, когда ее  дети занимали первые места на Олимпиадах. Никогда не считалась со временем. Дети платили ей взаимностью:
- «Наша Татьяна Алексеевна, как мама», - говорили они, прибегая к ней с любыми вопросами.
Но жизнь распорядилась иначе… Как-то днем раздался резкий стук в дверь, мама не успела дойти к двери быстро, и стук  повторился, нахальный, громкий, злой. Резко отстранив маму нагайкой, в комнату вошел румынский офицер. Лица его не помню, но на всю жизнь запомнила ноги: две кривые ноги обтянутые коричневыми крагами, очевидно, были его гордостью, потому что он все время двигал ими - то выставлял одну, то другую вперед, то очень широко расставлял их. Двумя руками держал нагайку. Ничего не говоря, он стал ходить по квартире, заглядывать в окна, выходящие на улицу, задирал голову, рассматривая потолок. Потом, повернувшись к маме, сказал на ломаном русском:
- «Освободить квартиру через два дня!!» Каждое свое слово он сопровождал ударом нагайки по столу. Опешив-шая мама только и могла произнести:
- «Purcua?».
Услышав, что мама говорит по-французски, он подобрел и разоткровеничался:
- «Здесь будет жить румынский чиновник! Это помещение нужно под кухню».
- «Но у меня дети, куда деваться нам?»
- «Ищите на окраине, не обязательно вам жить в центре. Сейчас много пустует квартир». И начались наши с мамой походы по разрушенным домам, потому что все целое жилье было давно занято.
Мы выходили рано утром и шли по почти пустым улицам. Одуряюще пахли какие-то деревья. И казалось, что никакой войны нет. Нам нужны дворники, они основные информаторы, где и в каком состоянии находится та или иная квартира.
 Конечно, мы не хотели жить на окраине, а центр был уже давно забит. Иногда нам предлагали квартиры, в которых нужно было делать основательный ремонт, но откуда маме было взять деньги и силы на это.
Однажды одна из соседок предложила квартиру в своем подъезде. Квартира была очень интересной – для меня. Когда-то это была двухкомнатная, с кухней на третьем этаже. Теперь же целыми остались одна комната и половина кухни. Но мне очень понравилось, что в разрушенной комнате, стоявшей без крыши, заполняя все пространство, зеленела ветка усыпанного свечками каштана, создавалось впечатление, что она заглянула с улицы и осталась, потому что ей понравилось. Мне тоже очень понравилась эта идея – остаться здесь жить. Но более практичная мама объяснила, что зимой мы здесь замерзнем и уже не будет казаться так красиво.
Мы ходили целыми днями, еле волоча ноги. Было жарко, хотелось кушать, пить, и все остальное… Когда я начинала хныкать, мама строго говорила:
- «Ты уже большая и сильная  и должна понимать, что нас выкинут на улицу, и никто нам не поможет. Видишь, у меня болит сердце, но я терплю».
 Напоминание о мамином сердце меня сразу взбодрило - я панически боялась, когда у мамы случались сердечные приступы. Мне казалось, что мир обрушится, если с мамой что-то случится, что я умру тут же, сейчас же. Без мамы я не хотела жить. Я  очень любила маму. Этот Дамоклов меч  всю жизнь висел надо мной.
Заканчивался второй день, отведенный  нам офицером, но мы ничего так и не нашли. Измученные, голодные, уставшие, доведенные до отчаяния, мы очутились на Тираспольской площади. В центре ее стояло здание-станция, окруженное скамейками. Напротив сверкал огнями пивной бар, и вкусно пахло пирожками. Здесь мы и присели с мамой немного передохнуть. Уткнувшись маме в подмышку, я почти спала. Сквозь сон я услышала мягкий украинский говор:
 - «Лена Лексеевна, шо вы здесь делаете?». Я открыла глаза - перед нами стоял высокий мужчина с черными уса-ми и очень добрыми глазами. Мама начала рассказывать и, не выдержав, расплакалась.
 - «Вот так, Федор, завтра нас выбросят на улицу». Бесцеремонно прервав, я выпалила:
 - «Ма, а я кушать хочу еще больше…».
 - «Подождите, я сейчас», - сказал дядя Федор, и быстро перешел на противоположную сторону. Вернувшись с пирожками, он протянул их мне и вдруг засуетился:
 - «Лена Лексеевна, шо ж, это, я совсем не сообразил! Гайда до меня! У меня есть мысль».
Мы зашли во двор рядом с площадью. Дядя Федор жил на первом этаже с женой и сыном. Тетя Наташа, его жена, накормила нас вкуснейшей мамалыгой, и я задремала на диванчике. Проснулась я от маминого ласкового прикосновения:
 - «Вставай, доченька, Бог есть на свете! У нас будет квартира».