Цветы развалки. Гл 13 Мои болячки

Наконец-таки, мама нашла работу. Приходила очень уставшей, едва волоча ноги, держась за сердце. Работала она секретарем-машинисткой. Из-за больного сердца врачи ей категорически запретили печатать, но выхода не было. С приходом зимы начались мои болячки. То ли потому, что в квартире было безумно холодно, то ли потому, что я была очень ослабленной. Промежутки между болячками были не более двух-трех недель. Маму опять уволили. Воспаление легких сменяла ангина, ангину – свинка, свинку – бронхит, бронхит – ветрянка и т.д. Когда уже взрослую, меня спрашивали, чем болела в детстве, я отвечала: «Лучше спросите, чем я не болела».
Денег не было, отопления тоже. И тогда мама стала понемногу рубить мебель. Первым казнили платяной шкаф. Помню, температура у меня была под 40 градусов , когда я очнулась, в комнате было тепло, а в грубе весело потрескивали дрова.
 - «Ну, слава Богу! Очнулась, а то два дня бредила, все рвалась куда-то бежать!», - ласково сказала мама.
Лидия Андреевна принесла бульончик и заставила меня съесть пару ложек. Мама рядом и я опять задремала. Я лежала, свернувшись калачиком, подтянув коленки к подбородку и обхватив себя руками. Мне казалось - так будет теплее. Сантиметр вправо, сантиметр влево - и ледяная постель обжигала холодом. Видно, температура поднялась еще выше, потому что я, то падала куда-то вниз, то, очнувшись, долго соображала – где я. Меня трусил озноб. Очередное воспаление легких свалило меня. Мама ушла добывать деньги, чтобы купить лекарство и молоко.
Ни голод, ни холод меня так не пугали, как наступающие сумерки в пустой комнате. Из каждого темного угла ползли какие-то чудища, а шорохи и писк крыс заставляли сердце бешено колотиться в груди. «Мамочка, мама, где ты?», - казалось мне, кричу я, и падала куда-то вниз... Очнулась я от потрескивания дров в грубе и бликов огня на стенах. Рядом стояла мама с чашкой молока и ласково просила:
  «Попей, дочечка…». У мамы были влажные глаза и мокрые щеки. Она плакала. Тогда я не понимала, почему она  плачет. Став взрослой, мы часто с мамой вспоминали те годы.
 - «Ма, почему ты тогда часто плакала, казалось бы без повода?».
 - «Это тебе в твои пять-шесть лет казалось без повода. А я, выстояв на толчке целый день на морозе, в легких туфельках, с жалким мотком мулине в руке, который никому не был нужен, молила Бога: «Сотвори чудо, помоги, чтобы мой ребенок не умер! Не раз я думала – чем так мучиться, не лучше ли закрыть задвижку в казанке и утром вдвоем не встать». Бедная моя мамочка, сколько ты выстрадала, одна в такие тяжелые военные и послевоенные годы!
Дрова со шкафа быстро кончились и маме посоветовали поставить казанок. Он стоял посередине комнаты  и пока горел -  около него было очень уютно и тепло, но стоило отойти на метр, как холод охватывал с ног до головы. Мама уже порубила стол, тумбочку, но этого хватало на час-два. И тогда в ход пошли книги – любимые мамины  Дюма, Пушкин, Достоевский. Этого хватало, чтобы сварить мне кашу или подогреть молоко.
На улице стояли сильные морозы, а в комнате было плюс 2о. Одевалась я под одеялом, напяливая на себя все, что можно -  «настоящая капуста», - говорила мама.  Я была настолько истощена болячками и слаба, что ходить не могла. Мама выносила стул и разрешала мне посидеть на воздухе 15-20 минут. Но и этого хватало, чтобы я опять, в очередной раз, заболевала. Отапливать комнату было не чем. Утром на окне вода покрывалась ледяной коркой.