Цветы развалки. Гл 14 Крысы

Мама решила перебраться в кухню. В крошечной кухне метров пяти была плита, которая нас и спасала в течение нескольких зим. Между плитой и окном стоял старинный бабушкин сундук. Он-то нас и приютил. Правда, он был очень коротеньким - 1,3м -1,4м. А так как мы с мамой спали вместе, маме приходилось, поджимать ноги, но это был выход. Пока горела плита, ногам было тепло, из окна тянуло холодом, но мама завязывала  платком мне голову и уверяла, что холод для головы полезен. Под утро температура падала до 5-6 о и не удивительно, потому, что угля не было, а книги и стулья долго не держали тепло, тем более, что наша квартира стояла на холодном подвале.
Через несколько дней я убедилась, что кроме нас в кухне живут огромные, отвратительные серо-черные крысы. Чуть серело, они начинали шнырять по кухне и нагло переговариваться между собой. Свечку мама не разрешала зажигать без нее. Лежа в темноте, я начинала стучать ложкой по тарелке. Но этого хватало ненадолго. Однажды, лежа с высокой температурой, я задремала. Укрывала меня мама помимо одеяла всем, чем можно было.  В тот день сверху на мне была мужская куртка. Очнулась я от того, что что-то копошилось у меня в ногах. Еще не понимая в чем дело, я пошевелила ногами, и тут… рукав куртки задергался, и из него выскочила огромная крыса и метнулась за плиту.
 Как я орала слышала не только Тираспольская, но и вся Одесса! Открыв форточку, невзирая на мороз, я, высунувшись до половины, кричала: «Мамочка, где ты? Позовите маму!». И опять вездесущая тетя Поля увела меня к себе домой до прихода мамы. Я панически боюсь крыс и темноты до сих пор.
Последняя история с крысой, доведшая меня до истерики, заставила Вовку под напором мамы, латать все дыры в квартире. Но это ничего не давало: комнаты стояли на под-вале, а крыс там было целые полчища. Кто-то из соседей предложил своего кота. Черного Вась-ку закрыли на ночь в туалете. То, что утром, открыв дверь в туалет мы увидели -  не поддается описанию: раскинув лапы, Васька спал мертвым сном, а вокруг валялось с десяток голов и трупов непрошенных гостей. После этого Ваську стали назвать пантерой и сдавать его в аренду строго по очереди.
Но крыс видно было так много, что слухи о Васькином героизме их не пугали и они все равно продолжали ходить на «дело», особенно ночами. Зато мы вежливо стучали в дверь туалета, спрашивая разрешения войти. Из-за моих болячек маме пришлось уйти с работы опять. Многого я не помню, но став старше, мы с мамой часто говорили о том времени. Она всегда винила отца:
- «Он слишком увлекался женщинами и не думал о тебе. Поэтому я и не разрешала ему видеться с тобой, да и помощь его была чисто символической».
 Я была послушным ребенком, но очень любила отца. Мамины запреты не могли подействовать на меня, когда я видела его. Хорошо помню, как прибежали мальчишки:
- «Тошка, на второй развалке тебя папа ждет, беги, а мы постоим на шухере». Все знали о мамином запрете. С колотящимся сердцем я мчалась по камням развалки. Папа стоял за полуразрушенной стеной. В руках пакет. Папа сам сделал мне ботинки. Мы с ним сели тут же на камни и стали примерять. Ботинки оказались немного тесноватыми, но я  сказала, что если поджать пальцы, можно ходить. Дома я не сразу решилась показать маме папин подарок.
- «Не смей принимать от него ничего, обойдемся без его подачек!», - грозно заключили она. Но обойтись без помощи было очень трудно.
 Наша квартира постепенно пустела – шкаф, стулья, тумбочки – все, что горело, сожгли за зиму. Мой любимый дубовый стол с львиными лапами перекочевал за долги к тете Поле. Я плакала за ним. Мама пообещала, что когда разбогатеем, обязательно выкупим его.  Но он так никогда и не вернулся домой. Вместо него поставили маленький ломберный столик, разложив его. На многие годы он стал причиной и смеха и слез – одно неловкое движение и крышка поднималась, все, что стояло на столе, оказывалось на полу. Если честно, то, нечасто что-то стояло на столе. Тетя Таня изредка подбрасывала нам немного продуктов, хотя и в деревне, где она учительствовала, было несладко.
В очередной раз, когда дома было «шаром покати», за-шла Катя, мамина знакомая:
 - «Чего ты ждешь? Ты посмотри на Тоньку, она уже све-тится от голода! Давай завтра пойдем на Молдаванку. Там прямо на улице устроили толчок. Можно поменять на про-дукты  или продать что-то». Мама развела руками:
 - «Что продать?»
 - «Да хоть это покрывало», - Катя сдернула с кровати накидку и покрывало. «Ты, что, без него не проживешь?».
 На следующий день мама очень удачно поменяла покрывало. Мы вкусно пообедали за много месяцев первый раз. С тех пор мама часто стала ходить на толчок, вынося все ненужное и даже очень нужное.
В короткие промежутки между болезнями, я наотрез отказывалась оставаться одна дома. Я панически боялась крыс и темноты. Мамины уговоры, что если она не пойдет на толчок и не продаст что-либо, мы останемся голодными, на меня не действовали.
 - «Мамочка не уходи! Я не буду просить кушать, только не уходи, не оставляй меня одну!», -умоляла я маму рыдая.
И тогда начались мои путешествия по соседям, знакомым, дальним родственникам, бывшим сотрудникам мамы -  у всех по очереди. Мама просила оставить меня на пару часов, а часто возвращалась только вечером. Помню мамину бывшую сотрудницу, старенькую с палочкой тетю Лизу. Она была одинокой, очень нуждалась, голодала как и мы, но всегда делилась со мной последним. Она застилала стол большой салфеткой и звала меня:
- «Тоня, иди мой руки, будем есть». На десертной тарелке лежал кусочек хлеба, который  со мной делила тетя Лиза. В чашке -  горячая вода, потому что ни заварки, ни сахара у нее не было. Мы садились за стол, неспеша ели кусочек хлеба, запивая кипятком, и грели руки, обхватив чашки с водой, чтобы хоть немного отогреться. Комната не отапливалась. Но я любила приходить сюда – тетя Лиза была очень доброй и знала много сказок. Иногда, возвращаясь вечером, мама приносила Лизе пару картофелин, немного пшена:- «Свари себе», - уговаривала мама. Но Лиза отказывалась:- «У тебя ребенок, свари ей».