Оккупантские дневники. Дорога в Москву

27 АВГУСТА. День, следующий за днем сражения при Бородине. Армия выступает по направлению к Москве. Наш корпус оставлен на поле вчерашней битвы. Нам приказано хоронить убитых и собирать оружие. Занимаемся этим весь день, а также завтрашний и следующий за ним. Надежды поживиться за счет имущества убитых оправдываются мало. Карманы и ранцы большинства пусты. Кто успел их обшарить? Иногда находится немного сухарей и скверной водки. Холод, плохая погода. Впервые одеваем шинели. На третий день мы покинули это поле, несмотря на то, что там находилось еще много тысяч трупов. Нам было приказано продвинуться дальше к Москве. Сделав это, наш полк встал гарнизоном в Можайске. Паршивый маленький городок. Нищета. Проходившие ранее войска разграбили его дочиста. Жителей почти нет. Три трупа каких-то гражданских висят на церковных воротах. Говорят, это поработали поляки. Они и русские — давние враги. Мы озабочены поиском крыши над головой и припасов. Солдаты, разместившиеся в избах, ночью страдали от паразитов. Я провел ночь на биваке у костра и не имею ни малейшего желания лезть в какой-нибудь клоповник. Со дня на день ждем транспорта с провиантом. Это лучшее, чего стоит желать. Говорят, Наполеон уже вот-вот войдет в Москву. Там будет много добычи. Нам же предоставлен Можайск. Король Жером, отставленный от командования еще в июле, наверняка уже в Касселе со своей гвардией. Почему я не гвардеец? Пил бы сейчас пиво в Германии. Не везет...

                Дневник немца





                Можайск - следующий после поля сражения город, мы застали переполненным войсками, а также ранеными и умирающими обеих армий, которых доставили сюда после битвы. Была плохая, дождливая и ветренная погода, что еще более удручало после понесенных в сражении потерь. Русские эвакуировали Можайск спешно, бросив там множество своих раненых. Наши войска, вступившие в город, обходились с ними не самым гуманным образом. В лучшем случае, просто выставляли из домов на улицу. Хотя мне пришлось быть свидетелем и более худшего.
                Вестфальские солдаты, увидев лежавшего на земле тяжело раненного казака, которого выбросили из избы их товарищи, подошли к нему и стали требовать, чтобы он встал и показал им «казацкий вид». Обессиленный раненый не мог исполнить требуемого, и тогда вестфальцы со смехом стали бить его кулаками и ногами, и глумились над несчастным до тех пор, пока он не перестал подавать признаки жизни. Затем все те же негодяи отыскали еще двух раненых, снова били и издевались над ними и, наконец, палками и прикладами ружей добили их тут же, на улице.
               Той же участи едва не подвергся один пленный русский пехотинец, которого хотел заколоть какой-то вестфальский рядовой, остановленный, однако, своим унтер-офицером. Тот, в свою очередь, ограбил и обобрал несчастного, но, все же, оставил его в покое.
                Кажется, вся жестокость испанской кампании начинает проявляться и здесь.   

                лейтенант Сен-Фремон          






                Путь от места сражения при Москве-реке до самой Москвы занял неделю. Я проделал его на телеге, в качестве груза. После полученного ранения, мне было велено лежать, так распорядился полковой медик. Ехать на трясущейся повозке, постоянно лежа вниз лицом, уткнувшись в солому — весьма мучительный способ путешествия. К счастью, мое увечье не было тяжелым и позволяло двигаться. Ежедневно несколько раз я слезал с транспортного средства и довольно продолжительное время шел с ним рядом. Действовать левой рукой было рискованно; я обходился одной правой. Больше всего беспокоила возможность нового сражения. Русские вряд ли пустят нас без боя в свою столицу, а потери и так были ужасны. Наш 111-ый лишился, наверное, половины своего состава. Мне еще очень повезло. Я могу тащиться за своим полком, где товарищи, по крайней мере, не дадут мне пропасть. Более тяжелых раненых разместили в большом монастыре недалеко от поля битвы, где царила ужасающая нищета и люди мерли от отсутствия самого необходимого. Мне бы сейчас не в телеге трястись, а отлежаться где-нибудь в спокойной обстановке. Покой и хороший стол — главное, что было бы нужно для того, чтобы скорее поправиться. Я лишен и того, и другого. Хорошо бы поскорее придти в Москву, и желательно, без новых сражений. Там теплые квартиры, там отдых и изобилие. Император обещал. Ничего не остается, кроме как ему верить, а то вообще тоскливо, жить не хочется. Москва — это мир. Конец мучениям, конец войне, скорое возвращение домой. С такими надеждами я живу все эти дни.

                Кристоф Кокар, 111-ый линейный полк






                В городок Рузу наши наступающие войска вошли так быстро, что застали там не успевших бежать жителей. Успели покинуть город лишь богачи и некоторые чиновники, уехавшие заблаговременно. Все остальные жители, со своими экипажами, телегами и подводами, со скарбом и семьями, были застигнуты кавалерией корпуса Латур-Мобура на дороге.
                Первый появившийся саксонский гвардейский кирасир в бешеном галопе проскакал вдоль рядов беженцев, упав при этом два раза с лошади, так как был совершенно пьян. Остановивишись, он с руганью и угрозами на ломаном русском языке, велел всем поворачивать обратно в город.
                Спустя полчаса в Рузу вошел саксонский кирасирский разъезд во главе с офицером. Навстречу вышли на главную улицу с белым флагом местный предводитель дворянства и три обывателя, знающих немецкий язык. Офицер грубо говорил с делегатами, приставляя поочередно дуло своего пистолета к виску каждого из них, и все его солдаты тоже держали в руках пистолеты и обнаженные палаши. Беженцы с их телегами и имуществом были ограблены кирасирами и принуждены вернуться обратно в город.
                На следующее утро кавалерию Латур-Мобура в Рузе сменил наш корпус. На всех углах появились объявления от имени французского коменданта города, в которых жители, уже насмерть перепуганные, любезно призывались к спокойствию, им предлагалось открывать торговлю, так как жизнь и целостность их имущества теперь вне опасности.

                Пиньоль






                Москва уже вот-вот должна была предстать перед нашими глазами. Мы очень спешили поскорее ее увидеть. Двигаясь вперед по дороге, мы встретили польских артиллеристов, суетившихся вокруг телеги с провиантом, свалившейся по какой-то причине с дороги в канаву.
– Панове гусары! Помогите вытащить! - обратились они к нам.
                С одной стороны, мы все спешили. С другой стороны, не хотелось обижать боевых товарищей отказом.
– Поделимся с вами добрым вином и ветчиной из наших запасов! - пообещали поляки.
– Вы клянетесь Святой Барбарой, пушкари?
– Так и будет, пан!
                В общем, мы пришли на помощь, и злополучная телега скоро была вытащена наружу. Но тут наши друзья решили забрать назад свое обещание, даром, что поклялись именем святой покровительницы всех артиллеристов.
– Мы бы с вами поделились, но эти припасы не наши, а собственность генерала Брониковского! Подъезжайте к нам на днях, мы отблагодарим вас.
                Разумеется, это была форма отказа. Из сказанного виден характер поляков. К сожалению, в нем было много негативных качеств, и, помимо скаредности, еще и очень дикий нрав. В частности, одержимость поляков к возмездию простиралась до того, что они устраивали резню среди захваченных ими военнопленных.
                Сегодня, однако, Москва занимала нас куда больше, чем эти обманщики. Мы поспешили вперед, и вскоре встретили человек десять гусар элитной роты нашего полка, которые объявили, что уже видели русскую столицу и даже проникли в ее предместье. Там они встретили отряд казаков, с которым, впрочем, в бой не вступили.
– Они сразу ускакали... И мы тоже.
– Что, и даже не сказали друг другу «До свидания»? - пошутил я.
                Все весело рассмеялись.

                Декруа






               В последний вечер для нас все прояснилось — никакого нового сражения под Москвой не будет. Мы уже стояли у ее ворот. Все вышло так, как и должно было быть! Русские разбиты, потеряли половину армии, деморализованы. Видимо, заключение мира является вопросом нескольких дней. Скорее бы! Надоела эта утомительная кампания, пора с почестями домой.
                Первый вечер осени был последним вечером перед вступлением в Москву. Погода вновь стала ясной, опять потеплело. И самой природе передалось наше настроение? Чувтсвуется, что мы на пороге больших событий. Сегодня у нас хороший бивак, располагаемся на прогалине между небольшим леском и зарослями кустарника. Место хорошо защищено от ветра, близжайшие поля обеспечили нас провизией. За ужином только и разговоров, что о будущем вступлении в Москву и о заключении мира. Наша дивизия стоит в авангарде, и солдаты с аванпостов клянутся и божатся, что сегодня от русских прибывали парламентеры к неаполитанскому королю. Очень важные господа, едва ли не в генеральском чине. Все подтверждает наши наилучшие предположения.

         С утра полк выстроен, приказано надеть парадную форму. Настроение предпраздничное. Солдаты возбужденно переговариваются, делятся предвкушениями всех возможных благ. Наконец, после полудня, заиграл оркестр, и мы двинулись вперед. Вид этого города впервые открылся нам с горы, на которой, как говорили, незадолго перед тем сам Наполеон ожидал депутации горожан. От единовременного крика «Да здравствует император!» едва не заложило уши. Все в восторге! Сабли выхвачены из ножен, подняты в салюте. Кивера и шапки взлетают в воздух, подбрасываемые ликующими солдатами.
                На что похож этот город? На смесь Запада и Востока, Севера и Юга. Наверное, он может сравниться только с Константинополем. Он огромен. Великолепные каменные дома, мощенные улицы, церкви, магазины. Настоящее сокровище на самом краю света! 
                Кавалерия неаполитанского короля проходит город насквозь. Неверно, что в Москве не осталось жителей, как передают многие писатели. Мы ехали по одной из центральных улиц, видели не раз людей из низших сословий, настороженно косившихся на нас. На балконе одного из особняков я заметил мужчин и дам; наши офицеры, проезжая мимо, отдавали честь; им отвечали столь же любезно.
                Шествие кавалерии продолжалось до глубокой ночи. Пройдя Москву насквозь, мы расположились биваком за городом, на Владимирской дороге. Неаполитанский король проводив нас, вернулся на ночлег в город, где уже занял под свой штаб прекрасный дворянский дом. Нам пока предоставлены лишь биваки под открытым небом, но никто не унывает. Все ждут скорого мира.

                Капитан Делломмо