Февраль

Февраль – самый мерзкий месяц в году. В этом Ярослав даже не сомневался. И, осушая очередной бокал вина в одиночестве и глядя на метущую за окном поземку – а чего большего можно ожидать в центре Москвы? – он рассуждал о том, что вот уже десять лет, как каждый февраль в этом скучном, сером городе именно такой. И не расцветят его ни огни иллюминации, ни яркие витрины и вывески, ни окна, за шторами которых виднеются силуэты елок.
Скучно. Пусто. Одиноко.
Паршиво, просто слов нет.
Да еще и начало года. Первые операции. И Мария Дмитриевна так настойчиво уговаривает его уже как месяц. Она не понимает, что так вот запросто взять и иссечь мальформацию такого объема и сложности нельзя. Нельзя и точка. Как бы ни нравилась ей Станислава, как бы ни боялась она, что в этом или следующем году февраль для упрямой невоспитанной девчонки может не наступить. Возможности медицины, сколь бы велики они ни были, даже сейчас слишком ограничены, когда дело касается мозга. Когда дело касается его врожденных пороков. 
Пороков. Слово-то какое!
Криво усмехнувшись, мужчина снова потянулся за откупоренной и уже ополовиненной бутылкой.
Он ни в коем случае не выглядел ни молодо, ни привлекательно, хотя лет ему было не так уж много, и его исчерченное узкими морщинами лицо, пожалуй, было красиво, если б только не было так ожесточено. Но он давно привык сжимать губы и сощуривать глаза, и улыбки от него не получали даже лучшие друзья даже в самый светлый праздник. Под глазами у него пролегли темные тени. Не серые и не сиреневые уже – черные тени бессонниц и усталости. И лицо осунулось, кожа пожелтела; рано повисли складки второго подбородка, хотя от лишнего веса мужчина не страдал и сейчас, как десять лет назад.
А вот руки были крепкие, мускулистые. И кисти замечательные – с массивными не от природы, а заработанными годами труда костяшками; с гибкими, но сильными и твердыми пальцами; всегда идеальными короткими, чистыми ногтями; с четкими сиреневыми венами.
Руки хирурга. И все же они могли очень мало. За десять лет он это вполне осознал, а главное, понял, что часто в этом нет его вины – просто хирургия вообще мало что может, – и, может быть, поэтому даже сладкое вино так горчило в эту ночь.
Ярослав бросил недовольный, встревоженный взгляд на часы. Давно перевалило за полночь. Сколько можно ждать? Или не придет? Все-таки десять лет. Задумавшись об этом, он залпом осушил бокал вина и зажмурился – кисло. Надо было водку брать, но ведь они договорились еще тогда, что водки в этот день не будет.
В дверь пронзительно позвонили, и, очнувшись от своих мыслей, Ярослав быстро вышел в прихожую.
Славка ввалился в квартиру весь занесенный февральской порошей, с натянутым до бровей капюшоном своей любимой, защитного цвета, не продуваемой, куртки. Стиснул друга в объятиях, из чего тот понял, что выпить он уже где-то успел.
- Шикарная погода, Яр! – рассмеялся мужчина, отстраняясь, и скинул капюшон.
Ярослав открыл и закрыл рот, и, не дожидаясь, пока Славка составит на пол свои пакеты и разуется, прошел на кухню, к холодильнику.
- Кто приложил? – поинтересовался он хмуро, доставая перекись водорода и, поставив бутылочку на стол, потянулся к ящику над своей головой – за аптечкой.
Славка надтреснуто, пьяно рассмеялся в ответ.
- Нашлись добрые люди, - откликнулся он, проходя в кухню с двумя пакетами в руках. – Куда сгружать?
- Я купил. Сядь на табурет и не дергайся, - и, тщательно вымыв руки, хозяин приступил к обработке ран товарища.
Как он и предполагал, «добрыми» людьми оказались люди какого-то чина, которого журналистские расследования Венцеслава Кожух больно задели еще в прошлом году. Славке в очередной раз посоветовали не соваться в сферу распределения бюджетных средств, но, судя по приподнятому и даже азартному настроению мужчины, слушать эти советы он был не намерен сегодня, как и раньше.
- Прибьют тебя когда-нибудь, - мрачно констатировал Ярослав, убирая медикаменты. – В самое пекло лезешь.
Славка и правда занимался очень опасными делами на своей работе. Ведь его расследования были совсем не то, что расследования других «громких» журналистов. Он и громким-то никогда не был. Просто всегда доводил дело до конца – до прокуратуры. Правда, ни разу еще расследованиям, начатым им, не был дан официальный ход. Фармакологический бизнес – это очень серьезно, посерьезнее наркоторговли и даже торговли оружием. 
- Вот уж точно! – беспечно рассмеялся Славка, выслушав рассуждения товарища. И, поднявшись на ноги, протянул тому полный до краев бокал. – Будем!
- Будем, - тихо откликнулся тот, вполне четко осознавая, что отговорить Славку, если уж он что решил, не получится ни у него, ни у родной матери, которая и так пролила немало слез в последние десять лет.
- Не понимаю, как твои издатели тебя до сих пор держат, - пробормотал он, погодя. Конечно, сенсация сенсацией, но ведь нарывался Славка на проблемы с очень влиятельными людьми. Влиятельными не только в России.
- А больше не держат! – все так же легкомысленно откликнулся тот и, пройдя в зал, рухнул в кресло и прислонился затылком к спинке, закрыв глаза, словно обессилев. – Сегодня рассчитали. Все, Яр, теперь я свободный… как его? Художник, да!
- Так вот по какому случаю банкет, - произнес Ярослав растерянно. – А это, - он кивнул на разбитую физиономию друга, - вроде расчета?
Славка снова рассмеялся – теперь уже по-настоящему весело.
- Это да!
- Дома хоть был? – продолжил хозяин свой допрос.
Славка поднял на него жалобный взгляд.
- Яр, ну вот не надо, а? Хоть ты мне мозги не компостируй.
- Мне в очередь встать? – усмехнулся тот. Славка тоже усмехнулся – абсолютно по-прежнему.
- Ага, сразу за супругой и родителями. Слушай, открой лучше коньяку. Я там принес. А то что мы, как барышни, вино тянем?
Ярослав принес с кухни две бутылки коньяка – если Славка надумал напиться, то следовало брать сразу побольше спиртного – и устроился на полу у кресла, в котором тот почти задремал. Или он делал вид, что дремлет. Запах спиртного его быстро пробудил, и Славка подставил под горлышко бутылки свой бокал – он выбрал самый большой, какой был.
- Полный наливай, - скомандовал он привычно. – Домой сегодня не пойду. Моя заест, – он зевнул и осушил бокал до дна в два глотка. – И так весь мозг съела. Еще!
Ярослав послушно исполнил требование друга и печально посмотрел в его усталое, красное с мороза и от свежих кровоподтеков лицо.
Славку время тоже не пощадило. Он не потерял юношеской ловкости и силы только лишь потому, наверное, что при его работе они необходимы были в прямом смысле слова жизненно. Тело осталось крепким, сильным, даже еще более поджарым и стройным, чем во времена студенчества. И хоть он и заработал себе гастрит и еще пару желудочных болезней, питаясь фаст-фудами, но на лице это почти не отразилось. Но Славка не выглядел молодым и красивым.
Черт! Решительно никто из их знакомых на рубеже сорока лет не выглядел таковым.
Славку измотали вечные погони за ворами, которым он и посвятил свою жизнь после окончания института и… Ярослав низко опустил голову и, наткнувшись взглядом на бутылку армянского коньяка, быстро разлил по бокалам остатки спиртного. Славка, похоже, понял его настроение и ничего не сказал – выпил молча.
- Что теперь делать будешь? – спросил Ярослав, спустя некоторое время. Судьба друга всерьез беспокоила его. Ведь нельзя же человеку с двумя детьми на руках оставаться без работы в наше-то нестабильное время!
Но Славка, судя по всему, и о времени, и о своем долге отца и мужа был несколько иного мнения.
- Ничего особенного, - откликнулся он спокойно. – Разошлю резюме, буду ходить на собеседования, пока свободен, отслежу, наконец, схему этих уродов.
Ярослав бросил на товарища быстрый встревоженный взгляд.
- Этих уродов? – уточнил он, указывая на его рассеченную бровь. Славка рассмеялся в ответ. Наклонился за второй бутылкой и едва не упал. Ярослав поддержал его и близко посмотрел в пьяные глаза. – Слав, а не хватит с тебя? – произнес он так серьезно и внушительно, как только мог. – У тебя двое детей. Тебе их на ноги поставить надо.
Прицокнув языком, Славка оттолкнул его и, выпрямившись, откупорил бутылку.
- Только ты не начинай! – повторил он свою просьбу жалобно и раздраженно. – Серьезно, Яр. Помню я, что у меня дети. Моя каждый день напоминает. Но я не хочу, чтобы, случись что – не дай бог, конечно! – мои дети остались без лекарств из-за этих дегенератов! Помнишь, Анька говорила, - он задумчиво улыбнулся, - что журналист – это самая продажная профессия? Продаются, мол, либо власти, либо оппозиции, а суть не меняется – продаются! – он беззвучно рассмеялся этим словам и тотчас стал серьезным, таким серьезным и трезвым, каким Славку Кожуха редко кому доводилось видеть. – Так я не хочу продаваться. Я слово дал.
Ярослав помнил это. И они оба молча выпили и опустили головы, и долго еще молчали, изучая пол у себя под ногами.
- Мама хочет, чтоб я оперировал Станиславу, - с трудом, будто это было неимоверно трудно для него, произнес, наконец, Ярослав.
Славка удивленно вскинул брови.
- Так оперируй!
- Боюсь. Слишком большой объем, слишком сложный случай. Совсем как у Анны.
Он говорил, не поднимая глаз, и Славка чувствовал, насколько тяжело ему произнести эти слова.
Как у Анны.
Да разве хоть что-нибудь у кого-нибудь в этом мире могло быть так, как было у нее? А вот, глядите-ка, совпало почти в точности. Славка горько усмехнулся. Не зря, видать, мать притащила тогда эту девчонку домой.
- Может, это судьба, - произнес он тихо. – Анька выжидала и дождалась. Может, этой лучше попробовать сделать операцию?
Ярослав поднял на него потерянный взгляд.
- Я не знаю. В НИИ проводят исследования усовершенствованной методики. Я хочу попробовать записать ее в качестве испытуемой, если согласится, конечно, но она же такая язва. Сам знаешь, - он невольно улыбнулся, вспомнив свою юную родственницу.
Славка нахмурился.
- Эндоваскулярная хирургия? – уточил он. И добавил со знанием дела: - Попробуй. Если даже серьезных сдвигов не будет, хоть на сколько-то этот комок уменьшится. А со Стаськой я поговорю. Как у нее дела, кстати?
Ярослав недоуменно свел брови.
- С учебой – отлично, - ответил он, подумав. – Мама ее обожает. Мальчик там какой-то объявился, так Венцеслав Иванович его чуть с лестницы не спустил, - он добродушно улыбнулся, вспомнив ярость тестя. - Короче, живет полной жизнью.
 - Отец? – рассмеялся Славка. – Во дает! Вообще не меняется! С Анькой тоже такое было…
Он осекся, уловив жалобный взгляд друга, и некоторое время они оба молчали.
- Так почему домой не пошел? – снова спросил Ярослав, когда решил, что молчание затянулось.
Славка откупорил еще одну бутылку и разлил вино по бокалам.
- А ты хотел, чтоб я на глазах у детей надирался? – усмехнулся он.
Ярослав нахмурился. Он знал, что дети все равно узнают. Нюта всегда очень переживала. Она еще многого не могла понять.
- Все равно узнают, - произнес он вслух.
Славка согласно кивнул и отхлебнул из бокала. Он уже опьянел и засыпал.
- Да и пусть. Зато не увидят. Да и моя не достанет, - он кивнул на брошенный на диване сотовый, экран которого все мигал и мигал, но звука не было слышно. – Достала уже: денег мало, дома бываю мало, морда моя разбитая тоже не нравится, - пробормотал он и сделал еще один глоток. – Всегда недовольна. Ну ведь зарабатываешь ты на свои тряпки и семинары сама, а детей я содержу! – гневно обратился он к фотографии жены, высветившейся на экране сотового телефона. – Какого черта еще ты от меня хочешь? Чтоб я сдох?! А! – махнув рукой, он отвернулся от дивана, и Ярослав поспешил убрать телефон на полку шкафа. – Все надоело. Устал я, Яр… - пробормотал Славка, клонясь головой к коленям. – Иногда, знаешь, курить так хочется – и то нельзя! – он пьяно, горько, обижено рассмеялся. – Сплошная несправедливость в жизни! У детей лекарства воруют, а вся система – вся система эта гребаная, черт возьми! – их прикрывает. Ты бьешься, как дурак, ищешь доказательства, находишь их, приносишь им на блюдечке с голубой каемочкой, но это никому вообще не надо! – Славка тяжело выдохнул. – И ничего, ничего не меняется, только вон, моим детям каждый день наговаривают, что я пьянь и денег заработать не могу. Могу! – выпрямившись, Славка вперился яростным взглядом в стену перед собой. – Могу! Не хочу продаваться. Анька же… в самой гнилой части системы работала и не прогнулась.
Славка замолчал. И Ярослав не мог понять, было ли это от того, что он заметил сигареты перед своим лицом, или от того, что он произнес вслух те, последние, слова. Они никогда не говорили об этом, но ведь Анна и правда никогда не прогибалась под систему. Ни власть, ни оппозиция не могли ее купить.
- Кури, - произнес он сдержанно, стараясь сдержать так некстати навернувшиеся слезы.
И голос Славки тоже дрогнул.
- Мы же зареклись.
- Теперь больше нет смысла, - хрипло, едва слышно, произнес Яр.
- Нет, - протянул Славка, смазывая кулаком едва схватившиеся ссадины. – Есть. Ведь тогда она все же поправилась.
Ярослав громко, надрывно, рассмеялся.
- Точно. Тогда она поправилась, - согласился он.
Открыл шкаф и стал доставать постельное белье. Славка уже почти спал. Отпускать его куда-то в таком состоянии было совершенно безответственно, да и правда же, пусть отдохнет хоть немного от этих своих фармакологических и домашних войн.
За окном все еще мела поземка. Февраль был безобразен. Каждый февраль вот уже десять лет.



03.01.2015.