Десять лет тринадцать дней и четыре года

Славка долго стоял на остановке и совершенно продрог, но его автобус, похоже, и не думал показываться из разноцветной дымки.
Она была такая невесомая, нереальная, эта дымка из далекого света желтых, голубых и красных огней. Словно десятки фонариков засветились под виадуком.
Вечные московские пробки. В февральскую стужу их становилось еще больше, чем обычно, особенно в первой половине месяца.
Словно сам город – холодный, бездушный, полный равнодушных, обращенных лишь в себя – в свои плееры, планшеты, смартфоны – людей, но сохранивший толику жалости к его скорби – всеми способами преграждал ему путь к дому.
Однако цветы плохо переносят морозный ветер, и уж лучше бы в этот раз автобус приехал вовремя, рассудил Славка, посмотрев на розу в своей руке.
Продавщица хорошенько укутала ее плотной коричневой бумагой, чтобы нежный цветок не повредил ветер. Выглядело это не слишком изящно. Но в теплом коконе была действительно прекрасная роза – всего одна, но лучшая из всех, что нашлись в тот вечер в магазине. Алая, едва-едва распустившая тугой бутон, она была умело обернута праздничной бумагой и украшена лентами. Марина должна была оценить столь изысканный знак внимания.
Мужчина опустил к покрытому льдом, сияющему в свете фонарей миллиардами звезд тротуару ожесточившийся взгляд и насмешливо прицокнул языком. Одна роза на их юбилейную годовщину. А зачем ей больше? Этого вполне достаточно, чтобы отметить значимость даты, а подарок он подарил еще в январе.
Он терпеть не мог второе февраля, не отмечал его уже десять лет. И не потому, что разлюбил жену или разочаровался в тогдашнем своем выборе. Может быть, Марина – лучшая женщина для него. Наверное так. И поженились они по любви. Разумеется, да. То второе февраля и еще четыре, последовавшие за ним, были поистине светлыми днями. Светлее – лишь дни рождения детей.
Но ведь всего через четыре года, всего через тринадцать дней…
- Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит… - послышался неподалеку нежный и юный, чуть подхриповатый от морозного воздуха, женский голос.
Славка обернулся и невольно улыбнулся, увидев ее. Девчонка. Вся пронзительно-острая, прозрачно-тонкая, невообразимо юная и отчаянная. Красавица, каких миллионы.
Чуть старше Нюрки, наверное. Славка нахмурился, подумав это. Он как-то сразу перестал называть дочь Аней после того дня. До тех пор произносил ласково: «Аня, Анечка, Анюта, - насмешливо: - Анна Венцеславовна!» И вдруг как оборвалось что-то. Не мог – и все. Они с Мариной даже ругались из-за этого, но потом она отступила, поняв, что бессильна противостоять его отчаянной скорби.
«Анна» так и осталось для Славки именем одного человека.
- Позови меня с собой! Я приду сквозь злые ночи! – снова донесся до мужчины голос незнакомки, которая, судя по тому, как он дрожал, совсем замерзла.
И Славка снова улыбнулся, подумав: славная она. Анька тоже все время мурлыкала что-то себе под нос. И даже эта песня, он слышал ее от сестры, только вот теперь не мог вспомнить ни названия, ни имени автора.
- Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил! – совсем отчаявшись согреться, припрыгивая то на одной, то на обеих ногах, пропела девушка воинственно и весело. – Я приду туда, где ты…
Вой сирены разорвал вечерние сумерки, и песня незнакомки мгновенно смолкла. Славка прищурился. Напряженная, словно самая тонкая струна гитары, девушка выглядывала среди ночных огней далекую «Скорую», судорожно сжимая ремешки сумочки, и в ее глазах в это мгновение читалось такое отчаяние, какое он видел лишь у одного человека прежде.
- Нарисуешь в небе солнце, - медленно, раздельно проговорила она, различив, наконец, в медленно ползущем потоке машин тревожные синие огни.
Славка даже не почувствовал, как шипы дорогой розы, проколов оба слоя упаковки, вонзились ему в ладонь.
Она так же выглядывала «Скорые». Она так же замирала, заслышав вой сирены. Так же провожала отчаянным, полным ужаса взглядом каждую машину!
Она была, как эта девчонка, когда-то. А сейчас ей было бы сорок.
Завтра ей было бы сорок.
Автобус подъехал незаметно, и Славка увидел его только тогда, когда последние пассажиры заходили внутрь. А девушка все стояла у самой кромки дороги, все глядела туда, где исчезла среди темноты и огней карета «Скорой помощи». И от взгляда на нее Славке делалось больно.
Шагнув к девушке, Славка заглянул ей в глаза. Сухие.
Она тоже не плакала над этим. Никогда не плакала. И все же видно было: ей страшно до ужаса от звука сирен, от свиста покрышек, от мысли, что кто-то может не дождаться помощи или помощь окажется уже бесполезной.
- Не расстраивайтесь, девушка, - произнес он, вкладывая в озябшие розовые пальчики закутанную алую розу. – Держите цветочек.
И раньше, чем растерянная и осчастливленная незнакомка ответила что-нибудь, он исчез в салоне автобуса.
Там он встал у окна и, навалившись локтями и грудью на поручень, громко выдохнул. На сердце было привычно тоскливо и одиноко. И по привычке не отвлекаясь на эту боль, он уже придумывал, где лучше купить букет.
Нужно купить букет. Все-таки пятнадцать лет – серьезная дата.
И вдруг в памяти отчетливо прозвучал любимый голос, напевавший задорно и радостно: «Я приду туда, где ты!». Так вот почему он забыл имя автора.
- Точно…



13.02.2015. «Десять лет: тринадцать дней и четыре года».