Сказ о цыганке Шали и моряке Шато

-Бабушка, скажи, почему мы  в семье все чернявые, а бабка Таня рыжая, даже красная, как осенние осиновые листья? – внезапно заинтересовалась внучка Маришка.
- Что тебе сказать? – не отвлекаясь от пряжи, промолвила тихо Бабка Маня. – Куда только наших родных судьба не кидала, какой только крови в нас  не намешано. Из-под Московии наших  повывезли на Урал в Чердынь. Там вогульская кровь добавилась. Потом переселили на юг Пермской земли. Там башкирская подмешалась. А до всех этих переселений, сказывали, на Балтике жили. Это я от своей матери слышала. Она мне вот такую историю рассказала о своей бабушке – цыганке. Ты уже взрослая, понятливая, пятнадцатый годок пошёл, можно сказывать. Только без дела не сиди, шерсть овечью тереби. Вон в углу в сетке лежит.

   Маришка охотно схватилась за работу, а Бабка Маня немного подумав, взялась неспеша рассказывать.
                *
   Была она старшей дочерью цыганской матери. А всего их было семеро. Отца у них уж год как убили в пьяной драке у таверны.   Цыганка мать с трудом прокармливала своих детей. Трудно было ей. Трудно было и всему цыганскому табору. Не было у них доброго вожака. Менялись они часто.

   Кочевой путь табора начинался с берегов Черного моря и оканчивался на берегах Финского залива. Летом шли на север, зимой на юг.

   Лето было в разгаре. Говорит мать своей дочери:
- Сегодня вечером пойдёшь со мной в таверну.
- Но мне только 16 лет,- возразила молодая цыганка. - Закон табора запрещает брать молодых девушек на работу по ночам.
- Мне трудно одной вас всех кормить. Таборские не помогают мне. Я плюю на их законы, если от них мои дети голодные, – устало проговорила мать. - Ты умеешь гадать, петь, плясать, так что собирайся, скоро идем в таверну, что на северном базаре.

   Трудно матери перечить, Шали стала собираться.

   В таверне к Шали сразу пристал пьяный матрос. Он, путая финские и русские слова, говорил что-то девушке и тащил за собой. Шали озиралась на мать, но та  занята была своими делами, как и все женщины табора:  пели, танцевали, гадали по руке, раскладывали карты Таро на столе.  Ужасный гул стоял от всего этого цыганского табора.

   Шали упиралась, хватала моряка за руку, пытаясь погадать, но напрасно. Финн упорно тащил цыганку на улицу. Тогда девушка решила от него убежать. Она вывернулась и побежала прочь от таверны. Финн хоть и был пьян, показал свою прыть и уже на углу  дома  догнал цыганку. А догнав, начал бить, молча и смачно. Сначала бил кулаками, а потом ногами. Шали вырывалась, звала на помощь, скоро потеряла сознание. Финн убил бы её, но ему помешали.

- Хватит её пинать! – раздалось сзади по-русски.
 
   Финн резко развернулся. Перед ним стоял такой же, как он, пьяный  матрос, но постарше

- Чего тебе? Иди куда шёл! – отрезал он по-фински.
- Не тронь её! – переходя на финский, спокойно сказал старый матрос.
- Да я тебя сейчас тут же рядом уложу! – разворачиваясь для удара, заорал финн. – Не погляжу, что старый! Рожу твою оспенную размажу по стенке.

   Но не успел молодой  матрос выполнить и часть своего  обещания, как от встречного удара покачнулся и упал навзничь. Раздался глухой удар о мостовую.

    Старый матрос подошёл к истерзанной девушке.
 
-Господи, за что ты так её? В чём провинилось перед тобой это невинное дитя?  Ладно, таких, как я, старых грешников, наказывай. А молодых-то за что? – продолжая ворчать, мужчина поднял цыганку на руки и понёс к себе. Жил он в той самой таверне, откуда сбежала Шали. Вход был с другой стороны, поэтому никто ничего не видел.

   Очень сильно была избита Шали:  лицо её заплыло, в волосах запеклась кровь,  тело в синяках. Очнулась она от тихого бормотания на непонятном ей языке:
- Давай-ка, детка, я сменю тебе повязку на голове.

   Старый матрос  осторожно развязывал тряпицу на голове девушки.
 
- Не трогай, не трогай меня!- закричала девушка. Она собрала все силы, чтобы ударить по рябому лицу, склонившемуся над ней, но руки не послушались её. Неуклюже  взмахнув ими, она застыла в изумлении. На неё укоризненно смотрел  человек с добрыми голубыми глазами, с лицом, изуродованным оспой, и с ярко-рыжей шевелюрой.
- Слава тебе, Всевышний, очнулась. А я уже гробик решил тебе заказать. Ну, теперь не грех и выпить! – сказал матрос, подошёл к столу и приложился к бутылке. Под столом валялась ещё парочка таких же.
 
   Мужчина налил дымящегося бульона в кружку и повернулся к цыганке.

- Если бы твою мордашку  я увидел  как-нибудь ночью  невзначай, то подумал бы, что по мою душу явился сам сатана.  Вот возьми, попей супчика, согрейся. Тебе надо сил набираться. Ничего, синяки скоро пройдут, ранки зарубцуются. Будешь снова порхать, как бабочка, петь, танцевать, - он понёс Шали кружку с бульоном, неуклюже пританцовывая при этом.

   Шали хотела подняться, но тело всё ныло. Матрос подложил под голову ей подушку, помог приподняться. Девушка стала пить, отхлёбывая  небольшими глотками.

- Меня Шато зовут, я из Скандинавии, - начал рассказывать о себе мужчина. Он взял бутылку со стола, сел на табурет возле кровати и продолжал. - Оспой заболел, вот меня здесь оставили умирать. Да ты меня не бойся, я уже здоров.  Хвала Господу нашему, мне попались хорошие врачи. Скоро придёт моя шхуна. Я рыбак, и отец мой, и дед – все в роду рыбаки. Надо тебе бусы, что ли, купить, или брошку яркую. Вы, цыгане, любите всякие безделушки да украшения. Всё бренчите ими, когда танцуете.

  Шали с трудом понимала  матроса. Язык его заплетался. Он говорил то на русском, то ещё на каком-то языке. После кружки бульона ей стало легче. Она прижала к груди кружку, так и уснула.

  Рыбак осторожно забрал у неё кружку, присел к столу, открыл новую бутылку, но пить не стал. Захрапел, уронив голову на грудь.

   -Ой-ёй-ёй! Да ты у меня красавица! – лицо матроса сияло от счастья. Он только что вошёл в комнату. Шали навела в ней порядок и стояла перед Шато в тельняшке с засученными рукавами и в своей заштопанной юбке. Платок, завязанный по-цыгански, сбился на бок.

   Девушка засмущалась от таких слов, но всё же подошла к моряку, взяла его за руку, развернула ладонью к себе и прижала к щеке.

- Э-э-э, милая, ты эти штучки цыганские брось. Иди-ка, посмотри, что тебе Шато принёс, - матрос развернул пакет, на пол упали туфли.

   Шали заулыбалась, схватила туфли и с размаху уселась на кровать. Туфли были по ноге. Цыганка встала, засмотрелась на ноги, приподняв подол юбки, потом кинулась к Шато и стала целовать его руку.
 
- Что ты, что ты! Пусти! Вот вздумала, бешеная какая! Пусти руку, я говорю, пусти же! – стал отбиваться от девушки  матрос.

   Шали отпустила руку, закружилась ненадолго в танце, а потом кинулась к Шато на шею и заплакала.
- Шато добрый…Шато хороший… Не отдавай меня … Я не хочу в табор. Они меня убьют. Я не хочу… Я не хочу…

   Шато с трудом отнял руки цыганки от своей шеи, но она тут же обвила их вокруг  его тела, головой прижавшись к груди. Всё плакала и уговаривала не отдавать её цыганам. Шато не знал, что делать. Он молча обнял её, погладил по голове и пообещал никому её не отдавать, пока не уйдёт в море. Девушка подняла на него заплаканные глаза и заулыбалась. На смуглом лице её желтели синяки, рана на щеке возле уха не заживала.

- Послушай меня, что скажет тебе старый матрос, - усаживая девушку возле себя на кровати, начал свой рассказ Шато. - Через десять дней отходит моя шхуна. Она недавно пришла. Я был сегодня на судне, говорил с капитаном, меня берут обратно на своё место в команду. Я рассказал им о тебе. Мне помогли купить тебе обувь, вечером принесут одежду. Начались дожди. Твой табор тоже собирается в путь. Все тебя ищут. Я говорил с твоей матерью. Она знает, где ты. Она обещала не тревожить тебя до твоего выздоровления. Я сказал, что ты ещё не встаёшь. Она очень беспокоится, что ты не выздоровеешь до их отхода. Она горевала, что ей  без тебя очень трудно. Я отдал все свои сбережения ей. Мне теперь они ни к чему, я на довольствии команды, скоро в море.

   Шали вдруг резко закрыла лицо руками, вся сжалась и зарыдала. Никакие уговоры матроса не помогали. Вдруг она выпрямилась, посмотрела на дверь и кинулась из комнаты. Но Шато перехватил взгляд цыганки и вовремя преградил ей путь. Шали оказалась в объятиях  моряка.

- Не убегай от меня… Хоть последние дни побудь со мной, - уговаривал он её нежно. - Что же ты, хотела бросит меня вот так не простившись. Все вы цыгане такие, неблагодарные. А я ещё хотел познакомить тебя с моими друзьями. Они хорошие,  простые рыбаки, своих в обиду не дадут…   И расстаёмся мы не навсегда. Через год снова увидимся.  Наша шхуна приходит несколько раз сюда, и летом тоже, когда ваш табор тут кочует. Я привезу тебе диковинных штучек, а ты повеселишь нас своими танцами и песнями. Жизнь не кончается при расставании. Ты молодая, красивая. Найдём тебе молодого жениха, сыграем свадьбу. Хочешь, прямо на шхуне?!
-Я не хочу молодого жениха, я хочу тебя! – неожиданно выкрикнула девушка.- Ты самый хороший! Ты самый добрый!
      
   Шато растерялся от такого признания и стал нелепо оправдываться:
- Радость моя, ты посмотри на меня. Я старый плесневелый сыр.
- Я люблю Старый Плесневелый Сыр.
- Шато всё время в море.
- Я умею ждать.
- На море часты ураганы, штормы. Смерть всегда рядом.
- Тогда ты будешь жить в сердце цыганки.
- Ох, и упрямая же ты. Я устал с тобой спорить. Слава Богу, ты перестала плакать. Давай об этом поговорим позже, скоро придут моряки со шхуны, а у нас ещё ничего не готово.

   Остаток дня Шато молчал и не поднимал глаз на девушку. Молча накрыли на стол.

   Вечером пришли моряки и нарушили тишину их жилища. Они натащили всякой теплой одежды для Шали. Девушка весь вечер была весела, примеряла обновы, пела, плясала, ворожила. Моряки от неё были в восторге. И только Шато чуял, что цыганка что-то задумала, уж больно взгляд у неё был необычный, будоражил душу. А может это будоражило вино? Мысли у моряка путались.

 Далеко за полночь ушли довольные рыбаки. Они звали Шато с собой продолжить веселье в таверне, но тот отказался, сославшись уставшим. По правде он боялся за девушку, что та покинет его, непростившись. Цыганка же!

  Когда гости ушли, Шали прибралась и подсела к Шато.

- Почему ты не пошёл со своими друзьями?- спросила она его тихо.
- Я боюсь, что ты уйдёшь в табор и не простишься со мной,-  так же тихо ответил моряк
- Я уйду в табор?.. Да, я уйду в табор, но только  тогда, когда… ты…когда Шато полюбит меня.
- Странная ты. Разве можно полюбить насильно?
-Я уже увидела любовь в твоих глазах и тоску.
- Это любовь к сестре, к дочери, - сопротивлялся Шато.
- Нет. Я знаю, как смотрят на сестру, дочь. Ты смотришь на меня, как на желанную женщину.
- Да, я привязался к тебе за этот месяц, но это ничего не значит, - резко ответил он и отошел к окну.
- Ты сам сказал, что можешь погибнуть, может, мы больше никогда не увидимся! – отчаяние было в словах девушки, - Понимаешь, ни-ког-да! И я хочу сегодня быть с тобой и любить тебя! Что будет завтра, я не хочу знать!

   Матрос обернулся, какое-то время молчал, удивленный её откровением и не по годам серьёзным  решением. Голова кружилась от вина,  желание владеть девушкой усиливалось. И всё равно что-то удерживало его.

   Это что-то она разбила вмиг, когда решительно подошла к нему и взглянула в глаза.
-  Хорошо, иди ко мне, -  сдался Шато и прижал девушку к себе.

   Шато вызвали на шхуну. До отплытия оставалось дня три. Работы было много.

   Шали он обещал скоро вернуться, но задержался. Заходил за щенком к другу для цыганки. Шато спешил. Он рывком открыл дверь.

- Шали, я принес тебе щенка! Смотри, какой хорошенький! – улыбка спала с лица рыбака, как только он оглядел пустую комнату. Ни постели, ни одежды, ни скатерти на столе.
- Шали? Как она могла после все того , что между ними было? – стучало у него в голове, комок злобы подкатился к горлу, - Нет, она не могла так с ним поступить! Цыгане!? Они нашли её!

   Шато сел на опустевшую кровать. Что-то блеснуло в углу. Он поднял блестяшку. Это была брошка, её он подарил Шали недавно. Брошка была с кусочками материи, видать, её сорвали с платья девушки.

   Под ногами заскулил щенок. Шато взял его на руки.

- Осиротели мы с тобой,- горестно проговорил рыбак.

   Все дни до отхода шхуны Шато пытался напасть на след цыган. Никто ничего не знал.

   Шали держали на цепи, как медведя. Она шла по грязи, босиком за повозкой своей семьи. Мать плакала, когда приносила ей поесть, но ничего не могла сделать. Решение вожака табора не оспаривали.

  Девушка  сначала кричала, звала на помощь, но когда вышли из города, замолчала. Весь долгий кочевой путь она не проронила ни слова. Ни плеть вожака, ни насмешки цыганок, ни камни детворы не заставили её застонать и заговорить. Скоро все стали замечать, что она  улыбается. Решили, что не в своём уме, и сняли цепь. Она никуда не уходила, выполняла всю  работу, но молчала или мычала какую-нибудь мелодию. Сняли с её ног оковы и перестали приглядывать. Только старая знахарка Чалима  не спускала с неё глаз.

- Хочешь мне помогать? – спросила она как-то Шали, -  Мне давно нужна помощница. Старая я стала. Силы уходят.

   Шали молчала.

- Только так я уберегу тебя и твоего ребёнка от смерти. Ты знаешь наши законы, - сурово сказала Чалима.

  Шали не ответила, а только подняла на знахарку глаза, полные слёз. Потом посмотрела в сторону, где стояла мать и вожак.

- Ну-ну, не надо плакать. Я всё улажу. Сегодня же ты будешь жить в моей кибитке.

   Впервые за долгий кочевой путь Шали спала в тепле. Теперь её никто не обижал. Знахари и их ученики в таборе были неприкосновенны.

   В начале лета на свет, благодаря стараниям  старой знахарки,  появилась  крошка Шатоноре.

   Шатоноре или просто Норе росла чистым  дьяволёнком.  От неё страдали все в таборе. Если её  мать или Чалиму  кто-то ненароком обижал словом или делом, Норе придумывала такие планы мести, что в другой раз обидчик задумывался, прежде чем связаться с ними.

   Норе  слушалась только маму и Чалиму, когда та была жива. Вот уж год как её не стало, и главной знахаркой в таборе стала Шали. Ей приходилось лечить и помогать тем,  кто семь лет назад оскорблял её, издевался над ней.  Но никто не слышал от неё слова упрёка.
 
  Много лет подряд приходил табор на берега Финского залива, но ни разу Шали не дождалась Шато.  Рыбацкая шхуна больше не заходила в тот порт.

 - Мама, мама! – в шатер  вбежала встревоженная Норе,- Мама, тебя ищет какой-то страшный моряк. Он плохо говорит по-русски. Он ищет молодую цыганку со шрамом на щеке, как у тебя мама. Прячься скорей.

   Сердце Шали от такой новости замерло.

- Стой, дочка, не кричи. Какой он, тот моряк, рыжий?
- Не знаю, мама. У него на голове платок и шляпа, это, наверное, пират, - возбуждённо тараторила девочка.
- Не надо мне прятаться, может, моряку нужна моя помощь, может, он болен.
- Он? Нет! Он здоров как бык.
- Может, болен его друг, - Шали взяла дочь за руку и потащила её  из шатра.
- Мама, смотри, он дал мне золотой и даст ещё, если я скажу, где ты! Он и другим детям так говорил. Не может у простого моряка быть столько золотых. Это пират или разбойник, - не унималась Норе.

  Шали оглянулась на шум. Огромный моряк в окружении цыганят двигался в её сторону.

- У-у, предатели! – Норе спряталась за мать.
- Ты Шали? – спросил моряк.
- Да, это я, знахарка Шали. Вам нужна моя помощь? – спокойно ответила цыганка.
- Меня зовут Норманн.  Надо поговорить один на один, - разглядывая Шали, сказал моряк.
- В шатре поговорим, - цыганка подняла полог и отогнала детвору, поручив следить за ними Норе.
- Вот смотри, это твоё? – матрос развернул тряпицу, на ней лежала брошка.

   Шали трясущимися руками взяла брошку и прижала её к губам. Слёзы потекли по её щекам. Немного справившись с нахлынувшими чувствами, она спросила:
- Откуда у вас эта брошка?
- Я знал Шато. Он рассказывал нам о тебе. Но наши пути разошлись. Я тогда слёг с лихорадкой, когда  они ушли в море. Был шторм. Больше никто их не видел.  На берег вынесло несколько вещей со шхуны. Там был деревянный сундучок Шато. Мы сразу узнали его. На нем была нарисована цыганка. В нём  мы и нашли брошь и письмо.

- А письмо где?
- Письмо подмокло и плохо сохранилось. Но ты бы ничего там не поняла. Написано по-скандинавски.  Мы еле разобрали слова «…моей Шали.», «…после моей  сме…» и «… сильно люб…». Вот ещё.

   Матрос вложил в руки Шали кошелёк.

- Это его сбережения. Я потратил тут половину, тебя искал.
-Возьми деньги себе, мне не надо, - цыганка вернула кошелёк, не смотря на сопротивление  рыбака, - самое ценное у меня есть – это  моя и Шато дочь  Шатоноре. А за брошку спасибо. В ней отражаются добрые глаза моего моряка.

   За спиной Цыганки раздалось всхлипывание дочери.

- Что ты, Норе?  Не плачь, - Шали обняла Норе, - Наш Шато жив, смотри, что он тебе послал. Голубая брошка, как глаза у твоего папы. Никто его мертвым не видел. Мы с тобой обязательно его дождёмся. Надо только верить! Правда, Норманн?
- Да, Шатоноре, жди, Шато вернётся к вам, он так вас любит,- бывалый моряк  посмотрел вверх, чтобы никто не заметил его слёз.
                *
- Б-бабушка, скажи, так он так и не вернулся? – спросила Маришка, всхлипывая и утирая распухший нос платком.
-Нет, а то бы я тебе об этом поведала, - со вздохом ответила Бабка Маня.
- Жаль... А ещё о  ком- нибудь из родных ты мне как-нибудь  расскажешь?
- Если вспомню, расскажу при случае, а ты потом своим внукам, а они своим, - согласно кивнула бабушка.
- Каким внукам? Их у меня нет!- удивленно воскликнула Маришка.
- Но ведь будут когда-нибудь.
- Это ещё когда будет?
- Я тоже так думала, когда навроде тебя была, а теперь уж бабушка,- Бабка Маня обняла Маришку за плечи и поцеловала в макушку.

    Они ещё долго сидели за пряжей и неспешно вели беседу. Внучка спрашивала, а бабушка отвечала.