Я отвезу тебя домой. Глава 34. Прощание

Великий сахем позвал Клементину в свой дом на следующий после окончания траура день.
Готовилось пиршество. Душа Уттесунка добралась до обители Великого Духа, и больше, - считало племя, - не было никаких причин для скорби.

- Радуйся! Душа нашего сына и твоего мужа достигла равнины небес. И теперь он будет ждать нас там, - сказала Са-Ина, встречая Клементину на пороге дома.
- Подойди сюда, Тасунке-Хинзи.
Великий сахем тоже поднялся ей навстречу. Приблизился. Положил ей руки на плечи. Вгляделся в ее лицо.
- Достигшие обители Хавеннейюгех больше не страдают, - сказал. – Великий Дух собрал там все творения мира природы. Там стоят вечно одетые в листву леса, там ровная гладь озер бесконечно радует глаз. Никакое зло не входит в этот мирный приют невинности и чистоты. Ты должна успокоиться.
Он смотрел на круги под глазами Клементины. Она похудела, истаяла за последние дни. И вид ее говорил великому сахему больше, чем любые слова.

Клементина кивнула.
- Я знаю. Таньян-Яхи и Санлата говорили мне об этом. Я все знаю. Но сердце мое не умеет так быстро забывать.
Дайо-Хого отпустил ее плечи, вернулся к очагу.
- Сядь, - сказал. – Я хочу с тобой поговорить.
Клементина села.

Он говорил долго. Снова и снова рассказывал ей о том, как хорошо, как легко живется достигшим небесной обители. Они свободны от необходимости выживать, заботиться о тепле, пище, питье. Они живут там ради удовольствия. Ничто не может нарушить спокойствия этой счастливой страны.
Он говорил и говорил.

Наконец, вернулся к ним, оставшимся на земле.
- Вчера закончился траур, - сказал торжественно. - Сегодня все мы снова начинаем жить в свете и радости. И это естественно, Тасунке-Хинзи. И так же естественно то, что именно сегодня ко мне пришли двое, чтобы говорить о тебе. Ты стала свободна, Тасунке-Хинзи. И двое воинов нашего племени хотят взять тебя в жены. По нашим обычаям, они имеют право просить. А ты можешь выбирать.

Клементина смотрела на вождя. Молчала долго. Потом поднялась.
- Нет, великий сахем, - сказала твердо. – Я не буду выбирать. В моем сердце, - она коснулась рукой груди, как будто боялась, что Дайо-Хого не поймет одних ее слов, - еще живет Уттесунк. И пусть вы думаете, что с этого дня все могут и должны веселиться. Я не могу. И не буду.

Договорив, она вдруг осознала, насколько сказанное оказалось правдой.
Она едва нашла в себе силы дойти до дома. И уже на лежаке, скрючившись, свернувшись в комок, обхватив руками голову, зарыдала – в голос, громко, безудержно. Криком своим она испугала Вик, переполошила весь дом.
Санлата схватилась успокаивать ребенка. Таньян-Яхи поднялся со своего ложа. Простоял какое-то время у черты, отделявшей его «дом» от «дома» Уттесунка. Смотрел неотрывно на захлебывающуюся в рыданиях Клементину. Потом повернулся, откинул полог, вышел из хижины.

*

 Последующие дни тянулись нескончаемо долго, перетекали один в другой. Незаметно слагались в недели.
День наступал поздно. Свет с трудом пробивался сквозь низкие тучи, опускался на землю вместе со снегом. Потом, довольно скоро, - казалось Клементине, - снова устало уползал вверх, за тучи. Тени ложились на селение. Красили фиолетовым землю.

В эти дни все старались не выходить из своих домов. Ждали, когда прекратит сыпать, валиться огромными, тяжелыми хлопьями снег.
В один из таких сумеречных дней в селение пришел мальчик-могавк. Вошел в деревню, с трудом передвигая ноги, добрел до дома великого сахема. Ступил внутрь. О чем-то долго говорил с Дайо-Хого.
Спустя некоторое время селение загудело, как потревоженный улей. Могавки собирались группами, что-то тихо, но обеспокоенно обсуждали.
Клементина заметила бы это, если бы не была все эти дни погружена в себя. Говорила только с Санлатой, обращала внимание только на детей. Кормила их, ухаживала за ними. Следила, чтобы они не опрокинули на себя котелок с похлебкой, не касались углей, не трогали ножей.
Дети, - одновременно оба, - пошли. Уследить за ними стало непросто. И пока малышня бодрствовала, женщины были заняты только ими.

*

Очередное приглашение в дом великого сахема застало Клементину врасплох.
Она явилась настороженная, настроенная возражать. Если речь опять пойдет о выборе мужа, - думала, - она не будет церемониться, скажет, как есть - что она не хочет, не может… ни за что!
Оттого и слушала она вождя вполуха - так была уверена в том, что все равно ответит отказом.
Когда Дайо-Хого произнес ожидаемое:
- Теперь тебе надо принять решение… - она приготовилась произнести свое «нет».
Раскрыла рот, вдохнула воздуха. Но старый могавк поднял руку.
- Дай мне договорить, Тасунке-Хинзи. Это очень важно. Я хочу, чтобы ты поняла все точно. Таньян-Яхи приходил на Совет. Он говорил о тебе. Он сказал, что тебе не нужно выбирать из тех, кто тебе не нравится. Он готов заботиться о тебе и твоей дочери до того момента, пока ты не будешь готова к выбору. Но он же сказал мне, что ты тоскуешь по своему племени. И мы понимаем твою тоску. И не имеем права удерживать тебя. В особенности теперь, когда жизни всего нашего племени, - и твоей жизни, Тасунке-Хинзи, - угрожает опасность.

Клементина в этот момент пыталась понять, что же она пропустила. И благодарила Господа за то, что индейцы так многословны. И редко обходятся без повторений. Дайо-Хого не был исключением.  Он говорил и говорил. А она теперь уже внимательно слушала. 
 
Мальчик принес дурную весть. Несколько селений, расположенных на берегу реки-моря, поразила страшная болезнь. Многие умерли. Те, что пока живы, мучились от жара и сильнейших болей.
- Надо уходить, - сказать Дайо-Хого. – Мы должны покинуть эти места. И ты можешь идти с нами. Но можешь и вернуться к своим. Выбирать тебе.
Дайо-Хого смотрел на нее внимательно. А она вдруг, неожиданно для себя, никак не могла найти слов для ответа.
 
Домой! Она может вернуться домой!
От этой мысли у нее перехватило дыхание, зазвенело в ушах. Она ослабла. Опустилась на колени, закрыла лицо руками. Пыталась сосредоточиться.
Са-Ина подошла к ней, присела рядом. Отняла ее руки от лица, заглянула в глаза.
- Мы не гоним тебя, Тасунке-Хинзи, - сказала. – Ты можешь остаться с нами.

Дайо-Хого курил, пускал дым к потолку. И тот поднимался, повисал на время над головой индейца, застилал сизым туманом пространство. Рассеивался медленно.
Вождь смотрел в глаза Клементине. Молчал.

А она все тянула с ответом.
Думала: как же?.. Как оставит она Санлату? Малыша Тава-Ко? Куда пойдет? Кто и… что ждет ее в Квебеке?
Потом закусила губу, сжала кулаки: она просто трусиха!

Конечно, она должна идти. Если она останется у могавков, ей никогда не удастся вернуться во Францию. А она так хочет к родителям, в свой старый замок. К своей реке! Лесу.  К своим друзьям.
- Да. Я хочу… домой, - выговорила, наконец.


*

Они уходили на следующий день. Могавки спешили. Так что сборы Клементины были недолгими. Рано утром, едва рассвет вполз в хижину, Таньян-Яхи появился на ее половине дома.
- Собирайся, - сказал. – Надо идти.

Несмотря на то, что у Клементины была целая ночь для того, чтобы осознать этот неожиданный поворот в своей судьбе, она все равно поднялась с ложа в растерянности. Никак не могла сообразить, что должна делать. И если бы не Санлата, она провозилась бы еще Бог знает сколько времени. Но Санлата была собрана и деловита. Она сложила мешок для Клементины. Поставила его у порога.
- Там, - сказала, - одежда для тебя, Тасунке-Хинзи, и для маленькой Са-хинзи-ре.  А еще я положила тебе травы и снадобья. Они понадобятся тебе зимой.
Таньян-Яхи укрепил на волокушах несколько больших узлов. Клементина не стала спрашивать, что в них – и так было ясно: могавки поделились с ней тем, что, как они считали, могло ей пригодиться.
Признательность переполняла ее сердце.

Индейцы высыпали из своих домов – проводить их. Галдели, хватали ее за руки, желали удачи.
Дайо-Хого вышел на порог дома, встал рядом с Са-Иной. Поднял руку в знак расставания.
 
Они уже попрощались накануне. Обнялись с Са-Иной, обменялись последними словами с великим сахемом.
- Будь сильной и смелой на выбранном тобой пути, - сказал Дайо-Хого, - и Великий Дух направит твои шаги.
Такими словами, - Клементина знала, - могавки провожали на испытания своих детей. Она улыбнулась.
- Я буду сильной, - ответила. – И я буду помнить вас, свою семью, всегда. Куда бы ни забросила меня судьба.   

*

Идти было тяжело. Снег был рыхлым, влажным. И путники то и дело проваливались по щиколотки в серую слякотную жижу.
Шли молча. След в след. Четыре могавка и белая женщина с ребенком.
 
Едва выйдя из деревни, Клементина задала Таньян-Яхи один-единственный вопрос:
- Разве Квебек не в той стороне? – указала за спину.
- В той. Но мы не можем теперь идти в город. С той стороны и приближается болезнь. Мы отведем тебя к белому охотнику. Он по весне проводит тебя к твоему народу.

Больше они не говорили.
И Клементина, механически переставляя ноги, бредя в молчании извилистыми тропами, все возвращалась и возвращалась памятью в недавнее прошлое. Вспоминала последние их с племенем минуты прощания. Думала: как так может быть, что она, все это время мечтавшая о возвращении домой, не испытывает теперь той великой радости, которую должна была бы испытывать? Одну тревогу! 
Взглядывала на впереди идущего Таньян-Яхи. Печалилась об Уттесунке.

*

Клементина старалась идти, не сбивая дыхания. Прислушивалась к тому, что происходит за спиной. Вик, похоже, спала. Во всяком случае, из мехового свертка, накрепко привязанного к колыбели, не доносилось ни звука.
Могавки шли медленно. Приноравливались к ее шагу.
Клементина знала, как быстро умеют передвигаться индейцы по лесу. И могла сравнивать. Но даже этот темп давался ей непросто. К вечеру, когда они наконец добрались до места, она не чувствовала ног.

*

Старик, встречавший их на пороге, определенно, не был рад их приходу. Он обменялся с Таньян-Яхи приветственными словами, нахмурился, когда тот что-то коротко ему сказал. Взглянул на Клементину, стоявшую в нескольких шагах от могавков.
- Этого еще не хватало, - пробурчал.
Впрочем, махнул рукой – входите, что уж.

Могавки сгрузили с волокуш мешки, внесли их в дом. Положили в угол. Сами по-хозяйски расположились у очага. Клементина поставила на пол люльку. Присела на корточки, развернула мех, достала Вик из корзины.
При виде девочки старик охнул.
- Еще и ребенок!
Ничего больше, впрочем, не сказал. Поставил перед индейцами котел с тушеным мясом. Повернулся к Клементине:
- Иди есть.

Она кивнула благодарно. Подсела к огню, выловила из котла несколько кусочков мяса. Наелась быстро. Усталость была сильнее голода. Только попросила воды. Старик подал ей кружку, наполненную кипятком.
 Индейцы тоже не рассиживались. Перекусили, обменялись несколькими словами с хозяином дома. Поднялись. Собрались уходить.

Уже шагнув на порог, Таньян-Яхи обернулся к Клементине:
- Весной старик отведет тебя в Квебек. Удачи тебе, Тасунке-Хинзи. Тебе и твоей дочери.
- И вам пусть всегда и во всем сопутствует удача, - ответила Клементина.
Едва удержалась от того, чтобы не протянуть к нему руки, не обнять его – чужого и уже далекого. Он кивнул в ответ на последние ее слова. И вышел в темноту.