Леший продолжение 4

Прошло два месяца.
По утрам уже лужи стеклил тонкий ледок, когда «грузчик» Благодарь Федор Васильевич неторопливо брел на «службу». Жил он у своей покровительницы, которая все сильней и сильней привязывалась к нему. Полученный паспорт, как магнит, притянул всевозможные документы. Были заведены трудовая книжка и профсоюзный билет. Прописался же Леший у доброй бабы Нюры, что стоило Надежде Викторовне двухдневных мотаний на своей «семерке» и бесчисленных сверточков. Таким образом, при сносе ветхой избушки бабы Нюры, Леший получал бы однокомнатную квартиру. Неизвестно правда, когда бы наступил еще этот снос: домишко ютился в тупике и никому не мешал.
Надежда Викторовна, впрочем, могла ради столь чудесного любовника снести полгорода, – все или почти все «было схвачено» у темноглазой заведующей, - но она опасалась,что обретя самостоятельность, Леший может ее оставить.
Едва тот заходил в магазинный дворик, она накидывала «куфайку» и выбегала ему навстречу. Они шли в кабинет, пили чай с бутербродами. Надежда Викторовна смотрела на Лешего, а Леший уныло смотрел в окно, где привычный Адам ворочал за двоих. Иногда к нему подключался возникающий из пепла бессмертный Епифанов. Адам, конечно же уразумел новый статус «Феди», но особо не переживал, поскольку получал двойную оплату.
Посвященная Леночка попыталась было играть роль наперсницы, но ей довольно грубо посоветовали заниматься своими делами и не совать милое рыльце в чужой огород. Она смолчала, но с этих пор стала копить и документировать материал. Иногда, после работы она брала у уборщицы ключ от кабинета и сиживала в кресле заведующей, смотря телевизор, в котором пятнистый генсек возвещал, что процесс пошел, и это – правильно, товарищи.
Надежде Викторовне про репетиции девушки, похожей на свинку, было возвещено свистящим шепотом той же уборщицы; она усмехнулась, но промолчала.
Да и не того ей было. Служебные дела тащила бедная заведующая по инерции, вся поглощенная странным своим романом. Постепенно возникла мысль о браке с Лешим. Однажды красивая Надежда Викторовна раскрыла «Феденьке» свои матримониальные планы. Леший довольно равнодушно обронил свое обычное «А зачем?».
- Как зачем?! – загорячилась заведующая. – Как зачем? Надо же это как-нибудь оформить…
Леший отмалчивался. Он никак не мог взять в толк, какая связь существует между словом «расписаться» и тем, чем он неустанно занимался с хлопотливой вдовой.
Он тоже сильно изменился. Сонливости, предшествующей зимней спячке, не наблюдалось, зато явились угрюмая мрачность и раздражительность. Чтобы отвязаться, он согласился, решив во сем довериться женщине.
И вот Надежда Викторовна решилась ввести его в свое общество, дабы постепенно приручить таинственного жениха и примирить ближайшее окружение с очевидным мезальянсом.
Поводом явился день рождения дочери: Нателле Гивиевне исполнилось шестнадцать.
            
      Собрался небольшой круг близких знакомых. Были два человека из торга, был репетитор Нателлы, ставший другом семьи Вольдемар Сергеевич Пенский, был журналист Стервецов. Изволил быть толстый , с остренькой бородкой профессор Фрейдихин, психиатр, консультировавший Нателлу во время потрясений переходного возраста. Украшал компанию крупный деятель агропрома Михно.
Была и сама Нателла. Леший должен был с ней познакомиться. Эта девочка, хрупкая на вид, капризно поглядывала на гостей черными византийскими глазами. Странный обволакивающий взгляд и тихий, но чрезвычайно внятный голос вселяли какое-то беспокойство.
Надежда Викторовна хлебнула горя со своей дщерью. Начиналось неплохо. Секции, элитная школа с английским уклоном, но вот года три назад…
Дотоле скромная Нателла словно сорвалась с цепи. Появились странные приятели – то волосатые, то бритые, в цепях и без цепей, с шипами и без шипов, орущие, развинченные… Голова шла кругом. Рекомендованный профессор Фрейдихин явился, когда дело зашло слишком далеко. Нателла несколько раз не ночевала дома, возвращалась пьяная или странно возбужденная, хохочущая без причины.
- Дурь! – с ужасом сообразила Надежда Викторовна. А когда она от Ниночки узнала, что Нателлу замечали у распутного грека, массажиста Полихрониди, то подобно тургеневской барышне, свалилась в обморок. Рыдая, она выложила все Фрейдихину, тот утешал высоким тенорком, добродушно и безмятежно.
- Да, не переживайте вы так, матушка! Не вы первая, не вы последняя. Переходный возраст, что хотите. Бывают вывихи-с…
На вопрос, не произошло ли у дочки чего-нибудь с психикой, Фрейдихин отнесся следующим образом:
- Все дураки, матушка! Каждый из нас немножечко лошадь. Пройдет-с.
Нателла с недельку полежала в клинике, попила «порошочки» и вернулась домой тихая и скромная.
- Надеюсь, все останется между нами, - спросила Надежда Викторовна, передавая конвертик. – Ну, это… как там у вас… учет какой-то?
- Какой там, матушка, учет! – замахал Фрейдихин огромными лапами, в которых непостижимым образом аннигилировал конвертик. – Это половину Союза надо тогда на учет ставить. К тому же – свои люди… Гм…
Нателла сидела дома, буйных приятелей отвадили, хорошие оценки в школе возвратились, но покоя в душе уже не было. Мать все с тревогой ожидала от нещечка новых каверз, вспоминая же распутного грека Полихрониди, в иные минуты даже скрипела зубами.
Тогда же появился и Пенский, высокообразованный кандидат наук, ставший готовить Нателлу к поступлению в один престижный вуз. Пенский был мелок и безгрешен. В те годы девяносто процентов населения можно было за что-нибудь посадить, а вот Вольдемар Сергеевич даже свое репетиторство ухитрился оформить надлежащими бумажками. Замечательно, что и мама и дочка, не сговариваясь, стали относиться к нему весьма легкомысленно и иронично, прозвав Гувернером. Надежда Викторовна как-то незаметно стала употреблять кандидата для мелких семейных дел, покрикивая за бестолковость. Платили ему, впрочем, хорошо.
Журналист Стервецов написал как-то хвалебную статью о флагмане Свинаревского пищеторга, магазине №15 и перспективном его руководителе, проявляющем новое мышление, и был приближен.
Двое торговских деятеля и Михно присутствовали здесь по своим причинам, о которых мы узнаем позже.

И вот появился импозантнейший Леший под руку с Надеждой Викторовной, гордо взглядывающей то на своего друга, то на собравшихся.
Словно сквозняк пронеся между гостями. Торговские переглянулись усмешливо. Михно, собравшийся было хлопнуть водочки, стопку отставил, воззрившись на Лешего из-под густейших бровей.
Пенского, что-то чирикавшего, не дослушали, договаривал он в пустоту.
О женихе были наслышаны. Злые языки на все лады перемывали косточки красивой заведующей, которая подобрала дебиловатого грузчика на помойке, отмыла и отчистила его. Женщины говорили об этом со скрытой завистью, мужики с понятной досадой.
Подскочивший Вольдемар Сергеевич представил Лешего, после чего тот скромно уселся в глубокое кресло, и погрузился в важное молчание, отделываясь односложными ответами.
Сияющая Надежда Викторовна (только-только от Ниночки) поводила вокруг молодыми очами, и внезапно остановила взгляд на дочери.
Нателла в упор смотрела на Лешего. Глаза ее влажно заблестели, словно по засохшей туши мазнули свежий слой.
- Нателлочка! – оживленно пропела мать, доставая коробочку. – Примерь, девочка!
Нателла не реагировала.
- Ты слышишь, - стараясь сохранить спокойствие, повысила голос Надежда Викторовна.
Но Нателла не слышала.
Хмыкнул Стервецов. Чувствительный Вольдемар Сергеевич потупился. И тогда Фрейдихин, сидевший рядом, чтобы исправить положение, отечески хлопнул Нателлу пониже спины, сказав громко: «Ну-ка, давай посмотрим, что там нам мама подарила!».
Нателла, словно очнувшись, обернулась к встревоженной Надежде Викторовне. Раскрыв коробочку, достала небольшие изящные сережки, сверкнувшие бриллиантами.
- Спасибо, мамочка! – рассеянно сказала она, чмокнув Надежду Викторовну в щеку.  Та внимательно смотрела на дочь. Она хорошо помнила этот влажный блеск глаз. Ох, как хорошо она его помнила…
Внезапно всем почему-то стало скучно…

(продолжение следует)