Где бы ни была написана любовь

— «Я сейчас представила на столе, вместо рассказов Лавкрафта, Ваши. Стало очень тепло и приятно».;

Мы познакомились три года назад. Тогда я только начинал писательскую карьеру: закончил книгу и ждал ответа от нескольких крупных издательств, в которые отослал отредактированные рукописи. Свое нетерпение приходилось отсиживать в пабе моего старого приятеля, обдалбываясь на несколько ночей вперед. Мне казалось, что так время проходит быстрее и полезнее, нежели дома перед экраном ноутбука. Она приехала весной, в поисках чего-то нового, свежего, распутного. Покинула дом, оставив родителей и стащив пару сотен евро из отцовского кошелька. Удивительно, что ее занесло именно сюда, поскольку в этом заведении вряд ли можно было подцепить крупную рыбу. Так, только отбившуюся от косяка сельдь. Ее и выудила. ;Я предложил ей выпить, она улыбнулась. Около пяти минут мы говорили об алкоголе и танцах, а когда она узнала о моей работе, то захотела секса. Мы пошли ко мне. В течение получаса я сдержано дышал над ее вспотевшим телом, а она выкрикивала имя единственного писателя современности, которого только знала, — Рейнера Вьена.
Утром я проснулся один. Обнаружив, что в моем бумажнике не хватает купюр, я понял, что она сбежала. Ведьма. Возможно, после этого, я принял душ, выпил эспрессо в забегаловке мадам Фоше и прочел пару заголовков в городской газете. А, может, весь день пролежал в своей постели, бесцельно смотря в потолок. Вечером Ведьма вернулась. Так и началась наша интрижка. Я продолжал писать романы и курить опиум, а она хранила мне верность со всеми мужчина Парижа. От нее разило дешевыми духами и Bacardi, и она думала, что любой человек, будь ему за сорок или чуть больше восемнадцати, отдаст все за ее любовь. На деле, она так и оставалась обычной сукой, которой хотелось только одного — мужского тела. Когда очередной воздыхатель, наконец, осознал свое место в жизни беззаботной Ведьмы, возвращаясь к своему семейному быту, она снова пришла ко мне. Не помню, кончил ли я, когда она сосала мой член с растекшейся по щекам тушью, но ее вид по-прежнему говорил о том, что она просто шлюха в привлекательной обертке от Louis Vuitton. Она просила увезти ее подальше от Франции, отправиться в турне по Европе, а я сказал, что подумаю об этом, если она отсосет мне еще раз. И я подумал. Собрав вещи, я оставил свои скромные апартаменты. Один. Предупредив об отъезде только редактора. Париж потерял Рейнера Вьена на полтора года.
Сказать, что у меня на душе было пусто, — это как ничего не сказать. Разочаровался ли я в чувствах? Проигрывая в голове сценарий собственной жизни, я осознал, что в каждом ее периоде есть нечто схожее.
Рождение, детство и наивная любовь. Взросление, первые прыщи, проблемы со зрением, вызов обществу и наивная любовь. Девушка, отчаяние, отдача, боль и наивная любовь. Ведьма, работа, разочарование и — что? — наивная любовь. Куда бы я ни пошел, и чтобы я ни делал, мой путь — минное поле, где любой свободный участок земли — это наивная любовь. Опыт, возраст, время — ничто не учит мечтателя, не убивает романтика и вечного ребенка внутри. Только колыбель убаюкивает его, погружая в сон на долгие годы в том человеке, который старался стать другим. Беспорядочные связи, бездонные омуты порочных чувств, черные пятна, легкая улыбка на губах. Все это не что иное, как просто поиск самого себя. Где мой дом? Где мой мир? Сколько историй я должен рассказать, чтобы спать крепко ночами?
Разочаровался ли я в женщинах? Да, разочаровался. Но она была одной из тех, кто знал, как приходить в жизнь, и как красиво уходить из нее. Они берут тебя тем, чего в них на самом деле нет, надевая тот ярлык, который ты сам им и дал. В Ведьме не было того абстрактного, что необходимо писателю. Только клубы опиумного дыма и алкогольное опьянение. Стоит ли обижаться на их однообразность, страдать от откровенной скуки?  Она хотела верить, что границ не существует, на самом же деле, запирала себя в клетку. Своей же слепой верой и принципами. Я ненавидел наши отношения. Но мне оставалось только винить себя. Будучи в одиночестве, я оказывался на винодельне. Эти босые пятки, палящее солнце, запах дерева, звук давленого винограда. Как трескаются ягоды, словно маленькие черепные коробки. Оказываясь на винодельне, я был виноградом, и представлял, как, вычищенные до блеска языками поклонников, пятки Ведьмы давят меня, выжимая все соки. Мне казалось, что мои страдания продолжались и будут продолжаться. До ее прихода. После ее ухода. Так и привык страдать, предоставляя ей место открытой раны моего сердца. Кто-то скажет, что слезы не красят мужчин. Но насколько нужно быть слабым, чтобы разучиться плакать? Мне хотелось освободиться, вырваться, бежать. Но стоило закрыть глаза, и я видел перед собой Ведьму. Однако, когда она пропала, стало пусто и немного теплее. Все, что у меня осталось, — это разочарование. Самое большое разочарование, которое может испытать мужчина, поверивший в любовь. Захотевший любить. Давший себе шанс влюбиться в первую встречную. Начать что-то неизвестное и знать, что все когда-нибудь закончится. Потому что все, что ни начинается, всегда имеет конец. Я в это поверил.
По приезду подал в издательство очередную рукопись, не надеясь на успех, но моя первая книга все-таки появилась на полках книжных магазинов Франции. На презентации мне подмигнула девушка, от которой разило дешевыми духами и моим любимым ромом. Четверг. Каждую неделю я выбираюсь из холостяцкой берлоги, чтобы пропустить пару кружек горячего латте в какой-нибудь кофейне, надеясь отыскать идеи и вдохновение. Сегодняшний день не был исключением. Мне всегда нравилось ходить пешком. В этом одиночестве представляешь себя каким-нибудь лирическим героем - неудачником, который исполняет песню, что играет у тебя в наушниках. Наверное, я единственный человек, который может испытывать максимальное отчаяние при прослушивании заглавной темы из фильма «Das wilde Leben»:

;;«I walked in town on silver spurs that jingled to
A song that I had only sang to just a few
She saw my silver spurs and said let's pass some time
And I will give to you summer wine
Ohh, summer wine»

Негромко подпевая Наталье Авелон, я, не глядя, ступил на дорогу. Что это было: судьба или просто ошибка? Не знаю, но именно в тот момент моя жизнь сильно изменилась. Меня сбила машина. Резкий удар пришелся в корпус, и я совершенно не помню, как скатился вниз по капоту красного Peugeot, только звук тормоза и чьи-то возгласы. Голова трещала, ноги не слушались, а неустанное «мсье» назойливо возвращало меня в реальность. Картинка расплывалась, а фокус оставлял желать лучшего. Постепенно блеклые формы стали принимать цвет и вид. Губы… Они что-то громко говорили, распахиваясь раз за разом в изречении нового звука.
— Тшшш… — прошипел я, и губы тут же замолчали, а моя голова окунулась в вакуум тишины.
Блаженство длилось несколько секунд.
— Вам нужен доктор, мсье, — вновь сказали половинки. В них чувствовались тонкие, женские нотки.
— Доктора в отпуске. А мне нужно домой, — отрезав, я уперся ладонями в асфальт дороги и совершил несколько неуклюжих попыток подняться с места. Гул в голове мешал сосредоточиться, а боль от ушиба не давала принять вертикальное положение. Чья-то теплая рука скользнула по моим волосам.
— Позвольте мне помочь Вам, мсье, — снова этот напуганный голос. — Раз не хотите к врачу, то скажите свой адрес, я провожу Вас до дома.
Наступила тишина. Только сейчас я начал понимать, что мое сознание пришло в норму. Оглядевшись вокруг, все встало на свои места: меня сбил красный Peugeot на перекрестке в час-пик, который принадлежал девушке, что хаотично бегала глазами по моему лицу. Она была красива. Действительно красива. Средней длинны волосы, похожие на летнее пшеничное поле, легко колебались на ветру, а светлые, глубокие глаза искали ответы на свои вопросы. Она носила легкое нежно-фиолетовое платье, босоножки такого же цвета. И, пока корила себя за содеянное, один подбитый осел нагло любовался ею, забывая о том, что единственным виноватым был он сам. Все-таки, мне в детстве нечасто говорили, что не стоит переходить улицы на красный свет, особенно такие, как Этьенн-Марсель. Со стороны, должно быть, эта картина выглядела забавно. Высокий, взрослый мужчина в руках хрупкой, миниатюрной девушки. Представив подобное, я почувствовал себя неловко, и хотел было отвести в сторону взгляд или снова попытаться встать, но она спросила:
— Мсье, Вам хуже?;Я обессилено выдохнул, вся эта ситуация слишком затянулась, а один я вряд ли дошел бы до дома:
— Улица Мандар, дом 11. Третий этаж. Это прямо по Мантматру и направо. Здесь недалеко.
Она помогла мне подняться. Мое состояние с каждой минутой становилось все лучше, однако временами мне все же приходилось опираться на тонкое плечо девушки. Мы не разговаривали. Я тщетно пытался понять, что происходит. Стоило мне посмотреть на нее, как внутри что-то загоралось, внизу живота начинало тянуть, будто все органы сворачивались в узел. Эти ощущения были слишком волнительны и приятны. А она только смущенно отводила в сторону взгляд и лишь иногда одаривала меня улыбкой. Поднявшись по лестнице, я засунул в замочную скважину ключ и, навалившись на дверь всем телом, отпер ее, объясняя своей спутнице, что та заедает. Оставшись в дверном проеме, я нерешительно смотрел на девушку. Мне хотелось что-то сказать, начать диалог, что-нибудь узнать, пригласить к себе на чай или просто отблагодарить. Вот она, работа писателя. Сколько бы лет ты ни работал со словами, все равно не сможешь выразить то, что у тебя на душе.
— Простите меня, мсье, — негромко произнесла девушка, прерывая затянувшуюся паузу.
— Все в порядке. Это Вы меня простите, мадмуазель… — я вновь замялся, подбирая нужные слова.
— Леа. Леа Сенье, — с мягкой улыбкой она вновь помогла мне. — А Вы?…
— Рейнер Вьен, — выпалил, не позволив ей закончить. Кажется, на ее лице мелькнуло легкое удивление, но оно тут же сменилось смущением, и она, разворачиваясь, махнула мне ладонью.
— До свиданья, мсье Вьен. Аккуратнее на дорогах.
— Всего доброго… — прошептал я и проводил ее взглядом, лишь через несколько минут захлопнув дверь.
Однажды один писатель повстречал то, что никогда не должен был отпускать…

С тех пор я потерял покой. Что-то чужеродное поселилось в груди, сдавливая дыхание и не позволяя ночами спокойно спать. Я мог бы списать это на погоду или на кричащих под окнами людей, на работу или на болезнь, но обманывать себя бесполезно, поскольку очевидным фактом являлось то, что причиной моей внезапной инсомнии была Леа. Прошло четыре дня с того момента, как я услышал «аккуратнее на дорогах». Воспоминания об аварии казались нереальными, будто набор стоп-кадров из какого-нибудь фильма. Только еле заметные синяки на коже говорили о том, что все происходило на этой планете, в моем городе, и современный кинематограф тут совершенно ни при чем. Я больше походил на отчаявшегося фанатика, поскольку мои визиты на улицу Этьенн-Марсель повторялись с завидной регулярностью. Мимо меня проезжало сотни машин. Временами я замечал красный Peugeot, за рулем которого сидел какой-нибудь богатенький юнец или непривлекательная мадам. Неужели тогда было невозможным хотя бы просто попросить у нее номер? Е-мейл? Домашний адрес? Или что-нибудь, чтобы ее найти.
Я вновь возвращался домой с пустой головой, бонусным пакетом бессонных ночей и стопкой макулатуры из почтового ящика. Со стола небрежно слетали рекламные брошюры, пригласительные, визитки, газеты, и где-то под ними лежали помятые квитанции и неоплаченные счета. Задолжность была небольшой, но даже эта сумма значительно била по бюджету.
— Черт с ним! — выругавшись, я откинулся на спинку дивана и только тогда мой взгляд упал на конверт:;
— Письмо? — еле слышно прошептал я и потянулся к нему, удивленно вскинув бровь. Аккуратные буквы, выведенные черными чернилами, сообщали, кому принадлежит конверт. Сквозь приоткрытые губы можно было услышать сбивчивое дыхание:
— Отправитель: Леа Сенье. Кому: Рейнер Вьен, - я почувствовал себя мальчишкой в средней школе, который получил открытку в день Святого Валентина от первой красавицы класса. Интересно, как долго письмо находилось в ящике? И что написано в нем? Постепенно к волнению прибавилось любопытство, и, выйдя из некого транса, я распечатал конверт.

«Мсье,
Отчего же я пишу Вам, когда ночь опустилась на улицы Парижа, а Морфей давно зовет в свои объятия?
Скажите, как Ваше самочувствие? Надеюсь, что намного лучше. Простите за такую невнимательность, мне очень неловко. Водительские права я получила в прошлом году, а за руль своего Peugeot села буквально пару дней назад, и только после того, как мы с мамой смогли выплатить за него кредит. До сих пор не могу привыкнуть к сумасшедшим улицам Парижа и не менее безрассудным людям, что ходят по ним.  ;Вы любите Францию? Иностранцы говорят, что это страна, где соединяются сердца. В этом есть своя романтика, не так ли? Однако я много лет предана Японии. Культура, история, философия, традиции, языки — все настолько захватывает меня! Наверное, поэтому и поступила на факультет восточных языков. А Вы писатель, не так ли?
Признаюсь, что узнала Вас после того, как мы представились друг другу, поэтому, когда увидела в магазине Вашу книгу «Здравствуй, мое досвидания», тут же купила ее в знак прощения и читала на протяжении дня. Теперь, оставшись наедине со своими мыслями и чувствами, тщетно пытаюсь понять написанное, а точнее Вас. Мсье Вьен, я немного удивлена, поскольку, мне казалось, что надежда на светлое будущее внутри Вас все-таки живет, ведь та улыбка при нашей встрече, не могла принадлежать холодному и черствому мужчине. Как можно разочароваться в том, чего не существовало? Ведь на самом деле Вас просто никто по-настоящему не любил. Когда человек отказывается от своей мечты ради Вашей и ради будущего с Вами — это любовь. А то, о чем сказано в романе, скорее болезнь и просто притворство. Давайте вообразим, что главный герой книги кто-то другой? Право, Вы еще молоды и можете пойти абсолютно любой дорогой. Не подумайте ничего дурного, я ни в коем случае не хотела обидеть, просто мне кажется что это странно, что Ваш дух намного сильнее.
Буду ждать ответа, если захотите продолжить разговор.
Леа Сенье.»;

«Здравствуйте, мадмуазель Сенье,
Ночь прекрасна, в ней хранится какое-то таинство, позволяющее обнажать души и тела. Зачастую в это время суток я выбираюсь из дома, чтобы прогуляться. Знаете, вдохнуть глубже пропитанный насквозь газами запах города или почитать книгу в каком-нибудь парке, а могу, как завороженный, сидеть на берегу Сены и подолгу смотреть на Луну. Ночью часы идут совершенно по-другому: иногда медленнее, иногда быстрее, Вы не замечали? Днем тут слишком шумно. По реке один за другим проплывают набитые туристами Bateaux Mouches, а на набережных громкие компании раскуривают травку, играя на гитаре. Держитесь подальше от Сены в дневное время суток, мадмуазель!
Я чувствую себя прекрасно, спасибо. Жив и по-прежнему могу переносить свое тело в нужном мне направлении. Не стоит так переживать из-за происшедшего, я сам виноват, поскольку переходил улицу на красный свет, задумавшись о своем, и напрочь позабыл о правилах дорожного движения. Сейчас переживаю не самый лучший период в жизни. Когда неосознанно ищешь что-то новое, пытаясь забыть старое. Вот мне и посчастливилось поцарапать капот Вашего Peugeot. Мадмуазель Сенье, я еще никогда не встречал настолько красивых губ. Они вытащили меня из этого незабытья, погружая в более глубокое состояние опьянения…
Я люблю Париж, но временами мне бы хотелось уехать отсюда. Я не так давно вернулся из своего путешествия. Побывал в Германии, России, Санкт-Петербурге, и Скандинавии. Вы знаете, что творится в голове у француза? Я — нет, но зато догадываюсь, о чем думает русский или датчанин. Слишком тонка корка льда, чтобы спрятать под ней великие думы. Я был бы счастлив однажды посетить восток и, конечно же, Японию. Мое знакомство с ее культурой заканчивается на стереотипных представлениях. Надеюсь, Вы когда-нибудь расскажете мне больше об этих загадочных землях. Получается, что мы с Вами коллеги, ведь я закончил факультет романо-германских языков, и сам долгое время изучал английский и немецкий. Только писателем стал случайно. Приятно слышать, что Вы прочли мой роман, даже, если учесть тот факт, что он Вам не понравился. Мне свойственно застревать во всеразличных временных промежутках, и чаще всего в прошлом. На данный момент только там я могу черпать вдохновение для своих работ. Давайте просто вообразим, что у этой книги есть продолжение, и начинается оно со слов: «20 июля молодой писатель, Рйенер Вьен, попал под колеса красного Peugeot».
Захочу или нет, мадмуазель, просто продолжайте отвечать на все мои письма.
Рейнер Вьен.»

«Добрый вечер Рейнер,
Как Вы? Как Ваши дела?
Сейчас на небе необычайно много звезд. Все такие красивые, такие яркие, правда, уже конец августа, а мне не довелось увидеть падающую звезду. Стало холодать. Совсем скоро наступит осень. Не люблю холод, но мне нравится летом сидеть у окна в дождливую погоду. Это немного странно, но у меня даже есть любимая песня, связанная с дождем. Кстати, я послушала ту композицию, которую Вы рекомендовали — «Summer Wine». Спасибо за нее. Знаете, она очень похожа на Вас, особенно музыкой.
У меня тоже кое-что есть. Вы говорили, что не успеваете попасть на фестиваль, и я решила сделать несколько фотографий. Буквально пару часов назад распечатала их в местной лавке. Не судите строго, но сегодня мне очень захотелось фотографировать для Вас. Сколько себя помню, где бы я ни находилась, всегда пытаюсь сделать какое-нибудь красивое фото. Я отнюдь не фотограф, даже не читала специальной литературы, просто любитель. На третьей фотографии розы белого цвета с крупными бутонами и широкими лепестками, видите? Они распустились недалеко от Эйфелевой башни. Я обожаю розы, а Вы?
Стоит признать, что с нетерпением ждала вечера, чтобы написать ответ на Ваше письмо. Простите меня за такую медлительность, мне очень неудобно, ведь Вы всегда отвечаете намного быстрее. Надеюсь, Вы не слишком злитесь на меня. Но наше общение вызывает слишком много новых эмоций и вводит в крайне задумчивое состояние. Знаете, Рейнер, я совсем недавно перечитывала Ваше стихотворение. Перечитывала и улыбалась. У Вас получилось дотронуться до моей души с помощью этих строк, что уже давно никому не удавалось. Вроде прошел месяц, а я все еще с трепетом бегу по утрам к почтовому ящику. Мы с Вами о многом говорим, не уверена, что смогла бы так раскрыться перед кем-нибудь еще. Эти беседы настолько интимны, как будто существуют в отдельном мире. За его пределами я менее разговорчива, мне свойственна молчаливость. Кто знает, если бы не тот случай на перекрестке, возможно, мы бы никогда не познакомились. Я этому бесконечно рада…
Давно хотела спросить, Вы не находите любопытным тот факт, что в расцвет информационных технологий, когда человек может пользоваться Интернетом и мобильными телефонами, мы продолжаем обмениваться бумажными письмами? Просто романтики Серебряного века, ей-Богу!
Я скучаю за Вами, sweetheart,
Леа.»

«Моя дорогая Леа,
Я хочу увидеть Вас снова. Это желание сравнимо по силе только с пыткой на последнем круге Дантовского Ада. Давайте встретимся снова? Завтра, на том же перекрестке, в семь часов вечера. Спасите меня.
Ваш Рейнер.»

Через пятнадцать минут, я подумал, что она опаздывает. В следующие полчаса мне показалось, что я видел ее на другом конце улицы. Когда длинная стрелка достигла цифры двенадцать, пошел дождь. Он кончился через полтора часа, и сразу после этого мой старый друг Bacardi предложил выпить. Я все еще колебался, но он заверил меня, что Леа сегодня не придет. Как не придет завтра, и послезавтра, и даже через неделю. С того дня опустел мой почтовый ящик. Теперь, как и прежде, там не было ничего интересного, кроме счетов и рекламы, в то время как ящик Леи ежедневно пополнялся. Сначала я пробовал извиняться, затем пытался выяснить, не обижена ли она. Навязчиво просил ответить, сменял темы для разговора, спрашивал, все ли с ней в порядке… Писем не приходило.
Неужели она так и не заметила, как свела меня с ума? Как вдохнула жизнь в мои оттенки серого? Как я позабыл обо всем на свете кроме того огонька, что каждый вечер горел в квартирке на первом этаже улицы Байоль? Я бы никогда не заблудился, даже если бы шел с закрытыми глазами в кромешной темноте. Она появилась из неоткуда со своей смущенной улыбкой и глубокими глазами, в которых маленькие, голубые рыбки однажды безжалостно схватили меня за ноги и потащили на самое дно. Что может быть поразительнее ее взгляда, если я до сих пор вижу его в своих снах. Пожалуйста, перестань мне сниться, если это конец. Почему она не сказала, что сжигает наши мечты? Почему, перечитывая ее письма, я не нахожу ни одного ответа? Не потому ли, что я просто влюбленный дурак? И теперь земля под моими ногами плачет громче брошенного ребенка, взвизгивая от каждого шага. Черт! Я не могу этого объяснить… На какой небоскреб мне забраться, чтобы Париж услышал о моей любви к этой девушке? К одной из тех, что заигрывают с мужчинами, к одной из тех, что падают к ногам других, к одной из миллиардов! Но единственной в моем сердце. И сейчас я впервые поверил, что у этой истории, не написанной на бумаге и никем не рассказанной, никогда не будет конца. Так почему же я все еще здесь?
За углом, на улице Арбр Сек стоял припаркованный красный Peugeot, а я в нерешительности находился перед домом номер три. Мне оставалось лишь войти, подняться по лестнице вверх и нажать на звонок. У меня не было пышного букета цветов или коробки дорогих конфет, только забитая вопросами голова и бьющееся в груди сердце, которое с каждым шагом так и норовило вырваться из нее. Раздалась трель колокольчиков, тихий топот, щелчок и дверь распахнулась. Она застыла на месте, а я окончательно лишился дара речи.
— Где же ты был так долго? — ее дрожащий голос прервал тишину.
А стоило ли вообще говорить?..
— Я думала, ты уже не придешь.
… Когда при одном только слове я рассыпался на миллионы маленьких частиц. А она все еще пыталась начать диалог. Я не слушал, просто перешагнул порог ее квартиры, закрывая за собой дверь. Она посмотрела мне за плечо, осознавая, что потеряла последнюю возможность сбежать. Я обнял ее за талию, осторожно прижимая хрупкое тело к себе, словно фарфоровую куклу, боясь разбить или сломать, а она обвила мою шею руками и вплела свои узкие пальчики в густую копну смоляных волос. Кончиком носа скользнул по ее щеке, шумно выпуская из легких комья воздуха, и губами отыскал слегка приоткрытые половинки, оставляя на них долгожданный поцелуй. Она улыбнулась практически незаметно, выдыхая мое имя, а я раздвинул языком ее губы, в то время как мои ладони хаотично скользили по изящному стану визави. Леа увлекала меня за собой в спальню, оставляя свою одежду где-то в коридоре и аккуратно расстегивая ширинку моих джинсов. Кто бы мог догадаться, что любовь возбуждает намного сильнее, чем обычная животная страсть? Я слышал ее шепот, ее тихие стоны и знал, что в эту секунду ей не нужен известный писатель Рейнер Вьен или лавелас Рейнер. Ей нужен был только ее мужчина, которого она так преданно ждала все эти дни. Искренний и настоящий. ;Мое тело покрылось легкой испариной, а она ловко подмахивала бедрами в такт моим движениям. Я прижимал Лею к себе и вдыхал аромат ее разгоряченного тела. В ту ночь в Париже не было человека счастливее, чем я. В том самом городе, который не был создан для любви, но обладал свойством соединять сердца. И пока на улицах играли аккордеонисты, бились пустые бутылки, шумели пьяницы, мы неустанно любили друг друга.
Я проснулся от поцелуя. Что-то невесомое ласково касалось кожи, слегка щекоча самый уголок губ. Улыбка невольно появлялась на лице, ведь это мое первое утро, которое начиналось так тепло, до томящей сладости в самом низу живота, и я знал, кому именно принадлежали поцелуи. Леа лежала рядом, широко улыбаясь, будто приветствуя меня, незаметно наполняя ветреное, пасмурное утро своим маленьким солнцем.
— Доброе утро, Рейнер, — нежно произнесла Леа, переворачивая страничку книги.
— Доброе, — тихо отозвался я. — Ты давно проснулась?
Сонно осматриваясь вокруг, самым сложным оставалось осознание того, что я нахожусь в ее квартире. Это место выглядело незнакомым и непривычным, чужеродным и не принадлежащим Земле. Однако, зарываясь все дальше в собственной памяти, я узнавал эти обои в черно-серую полоску, пол, вымощенный паркетом из разноцветных сортов дерева, старый, дубовый комод с аккуратно сложенной стопкой писем на нем. Возможно, все это мне приходилось видеть раньше, где-нибудь на бумаге или в своем живом воображении, когда я часами напролет представлял нас вместе. 
— Решила немного почитать, пока ты спишь, — заметив мое любопытство, она прикрыла книгу, чтобы дать мне прочесть название. «Маленький Принц» Антуан де Сент-Экзюпери.
Приподнявшись с постели, я уложил голову на ее плечо, вновь прикрывая глаза и прошептал:
— Почитай вслух…
Она коснулась устами макушки, медленно начиная:
— «… А этот пророс однажды из зерна, занесенного неведомо откуда, и Маленький принц не сводил глаз с крохотного ростка, не похожего на все остальные ростки и былинки. Вдруг это какая-нибудь новая разновидность баобаба? Но кустик быстро перестал тянуться ввысь,и на нем появился бутон. Маленький принц никогда еще не видал таких огромных бутонов, и предчувствовал, что увидит чудо.»

***
Вопрос о том, существует ли любовь на самом деле, терзает день ото дня миллионы людей. Каждый человек задумывался о том, возможно ли это чувство. Но, когда девушка закрывала роман, она больше не спрашивала себя, а знала наверняка, что любовь навсегда поселилась в ее сердце. На стеклянной поверхности небольшого столика, что стоял перед диваном, лежал сборник рассказов Говарда Лавкрафта, и вскоре возле него примостилась тонкая книга одного современного писателя Франции. Девушка убрала за ухо выбившуюся прядь волос, скромно улыбаясь. Любой бы мог сказать, что сейчас она счастлива, однако секрет ее счастья хранился глубоко в душе, за тысячью замками, и был никому не известен.
Где-то послышался шорох вместе с поворотом ключа и жалобным скрипом двери. Она тихонько вздрогнула, то ли от испуга, то ли от волнения, постепенно замирая и всматриваясь в обложку книги, укладывая ладонь на грудь. Сердце билось громко, даже слишком. Ей вновь становилось радостно и тепло.
— Леа! — позвал мужской голос. — Я дома.Девушка бережно взяла Лавкрафта, поставив того на книжную полку рядом с Виктором Гюго и Уильямом Теккереем. Свет погас, погружая маленькую комнату во мрак. Зимой в Париже темно становилось рано, и только свет уличного фонаря освещал скромное содержимое столика. Книга одного современного писателя все еще лежала там, а Леа, переполненная любовью, легкая и живая, вышла в коридор. И пока ее тонкая фигурка утопала в сильных руках, а гладкие щеки ловили кроткие поцелуи прохладных губ, кто-то мог услышать самый искренний ответ на любой существующий вопрос о любви:
— Я люблю тебя, Рейнер Вьен.