Житейские хроники Бори Брусникина. История вторая

ИСТОРИЯ  ВТОРАЯ,
в которой Петя Харин убеждается на собственном опыте, как пагубна бывает страсть, даже к технике,  что советская милиция всегда на высоте; он просыпается в полночь от грома над головой, узнает,  почем фунт изюму и что друзья познаются в беде.

Если с Сергеем Хлебковым Боря Брусникин познакомился в колхозе, куда их направили вести битву за урожай сразу после вступительных экзаменов в машиностроительный институт, и где, прожив полтора месяца в спартанских условиях и работая бок о бок с утра до вечера, они подружились, то с Петром Хариным они познакомились, когда уже начались занятия в институте, и к ним в комнату подселили невысокого рыжего паренька.

Петя Харин заканчивал сельскую школу, в отличие от Брусникина и Хлебкова, которые приехали учиться, хотя и из маленького, но все же города. Они посмеивались над Петькиным сельским говором. Но Петька был парень не простой и тоже за словом в карман не лазил. Если Серегу он уважал (тождественно «побаивался») за его физические данные, то очкарика Борю он иногда доводил своими шуточками, что называется, до белого каления. Поэтому Брусникин его иначе как рыжей бестией и не называл.

Родом Харин был из далекого от областного центра и старинного села Теплый Стан, где родители его работали в колхозе – мать дояркой, а отец скотником. Петьку же с детства тянуло к технике, он страшно завидовал пацанам, чьи отцы работали на тракторах или автомашинах. Когда он закончил седьмой класс без троек, как и обещал отцу, то упросил его купить мопед. И летом целыми днями и ночами, что особенно возмущало селян, гонял на мопеде без глушителя во главе целой моторизованной бригады таких же как он, юных любителей быстрой езды и громкого треска двухтактного двигателя.

Страдающие от этого бессонницей люди жаловались родителям. Петькин мопед запирался в сарай. Но уже через пару дней он носился по улицам села в надувшейся пузырем красной рубахе, завязанной узлом на пузе, и развевающимися по ветру рыжими вихрами. Петька Харин за лето настолько надоел односельчанам, что Федор Ноздрев, заведующий клубом – он же по совместительству начальник местного пневматического тира – большой шутник и остроумец, изготовил рыжую куклу в красной рубашечке и на велосипеде. Поставив в тире ее как главную мишень, он вдвое увеличил выручку. Мужики, попив пивка, с удовольствием пуляли в ненавистную рыжеволосую фигуру, злорадно ухмыляясь и  выпуская пар.

Любое увлечение либо умирает, либо прогрессирует. Через пару лет мопед перестал удовлетворять нашего героя, потому как многие его ровесники  уже катались на мотоциклах и мотороллерах. У Петькиного отца мотоцикла не было, и покупать его он не собирался – многодетная семья жила совсем другими заботами.  А Петька, даже не мечтал, а просто бредил мотоциклами. Ночами ему снился новенький «Восход» - как будто бы отец его дарит Петьке на день рождения.
Управлять мотоциклом он все же научился – то ребята дадут покататься, то у соседа попросит разрешение проехать сто метров. А один раз и без разрешения взял соседский мотоцикл и укатил. Когда приехал, сосед взял его за ухо и привел к отцу, который отстегал Петьку хворостиной, приговаривая: «Чужое брать нехорошо, сынок! Тем более, соседское».

Зачем он тогда это сказал: «Тем более, соседское»? Может  быть, имел в виду, что с соседями надо жить дружно? Но юный Харин понял так, что именно соседское брать нельзя, ни в коем случае. Потому что все равно узнают и выпорют. И он попробовал покататься без спросу на мотоцикле, который стоял совсем на другом конце деревни. Сунул в замок зажигания две спички и … - айда! – гонять по ночным переулкам. Покатался, бросил, и ничего! Никто не узнал, хворостиной не отреагировал. Так Петька ,посеяв один поступок, приобрел дурную привычку. И если, пока он был несовершеннолетним, ему это сходило с рук, то, когда он после первого курса института, будучи дома на каникулах, угнал у одного приезжего «Яву», а потом бросил ее за околицей в стоге сена, тут уж участковый Мотыляев, которому Харин изрядно надоел, взялся за дело всерьез.

В протоколе он написал, что мотоцикл «был спрятан в стоге сена», квалифицировал это дело как кражу и стал подшивать бумажки, одну за одной, в свою папочку. И довел бы дело до суда, если бы не вступился  председатель колхоза, который ценил родителей Харина, как людей скромных и работящих и уверен был,  что Петька, закончив институт, вернется в родную деревню и будет работать у него в колхозе механиком.

Через это дело с родителями, а точнее с отцом, Петька крепко поссорился и ушел жить к бабушке, которая жила недалеко – через две улицы, в своем пятистеннике. Уехать из деревни он не мог, потому что на все каникулы устроился работать в МТМ слесарем.

Анне Ивановне, или бабе Нюре, как звали ее внуки, было уже под восемьдесят, но здоровьем ее Бог не обидел – вовсю работала на огороде, держала кур и козочек. Единственное, на что жаловалась, это зрение – очки носила очень сильные, со множеством диоптрий.

Устроила она опального внука в просторной веранде, где у нее стояла кровать с «панцырьной» сеткой и старый комод, в котором Петька обнаружил несколько интересных книг. У кровати, вместо коврика, лежала черная козья шкура.
Зарекшись даже подходить к мотоциклам, Петя Харин, придя с работы, завалился на кровать и, скрестив руки на груди, уставился в дощатый потолок, весь пребывая в обиде на злую судьбу.
- Петруша, айда ужнать! – позвала бабушка.
- Я потом, баба. Не хочу пока.
Баба Нюра подошла к нему:
- А то поел бы, да туалет починил. Там доску заменить надо. Совсем уж сгнила.
- Завтра починю, бабушка. Сегодня у меня вдохновения нету. Как будет душевный подъем, так и починю.
- Ну, смекай сам, когда чинить. А только у деда твоего подъем-от  энтот был всегда! Бывалоча, только скажешь, тут же изладит…

Бабушка ушла в избу, но Петя недолго упивался уединением. Через десять минут раздался стук в дверь, которая тут же открылась. Вошел сосед – длинноволосый парень в потрепанных, давно не стиранных джинсах - Алексей Изюмов, более известный в Теплом Стане, как Леша-Изюм.
Изюмов был личностью неординарной. Закончив в свое время девять с половиной классов, он решил, что этого образования ему вполне достаточно и пошел работать. Вот тут то и выяснилось обстоятельство непреодолимой силы, которое огорчало близких Изюма и осложняло ему жизнь. Оказывается, у него было до невероятности стойкое – на патологическом уровне – отвращение к физическому труду. Больше двух месяцев он нигде не работал.  И к двадцати восьми годам скопил небольшую библиотечку из трудовых книжек, так как увольняли его, в основном, за прогулы или пьянство. Поэтому, устраиваясь на новую работу, он старался и трудовую завести новую.

Работать Изюм не любил, зато он любил жизнь. Ему нравилось посидеть в компании, рассказать анекдот, побренчать на гитаре, попить пивка на пляже. Как ни странно, в детстве Алексей много читал и мог поддержать разговор до определенного уровня, конечно, так как бессистемность его образования иногда подводила, и он мог запросто перепутать Степана Бандеру с Остапом Бендером.
Узнав, что Петя Харин поселился у бабы Нюры, Изюм сразу же решил его навестить, почуяв, что с Петькой вдвоем они интереснее проведут время, поэтому и прихватил с собой гитару.

После того как поздоровался сразу же провел небольшую «разведку боем»:
- Петруха, ты деньгами не богат? Дай рупь денег!
Петька хмыкнул и, не вставая с кровати, посмотрел на вошедшего:
- Садись, где стоишь! Какие рубли? Я еще аванса не получал.
- Да, и не надо, Петя. Это я так, для разговора. Конечно, неплохо бы сейчас пивка. Ну,  да ладно. На нет, и суда нет. Я ведь зашел за жизнь поговорить – давно не виделись.
Изюм, немного потрепавшись и видя, что Петька не в настроении, стал подкручивать колки у своей шестиструнной гитары:
- Я, Петруха, только вчера из города приехал. У кореша в гостях был. Песню про него написал. Сейчас сбацаю…

Изюм пробежался пальцами по струнам, подмигнул Петьке и запел:
В душе он убежденный холостяк,
Хиппи с музыкальным рок-уклоном.
Живет на очень низких скоростях
И без противоречия с законом.
Бывало, участковый навещал –
Соседи обращались за подмогой –
Ему он очень твердо обещал
Идти коммунистической дорогой.
Изюмов сделал проигрыш, еще раз картинно пробежался по струнам, потянув гриф на излом – гитара тренькнула с завыванием. Запел выше:
По своей натуре он флегматик,
Если опохмелится – сангвиник,
Если деньги есть – он математик,
Если дрожжи с сахаром, то химик…

Неожиданно Леша Изюм оборвал посредине аккорда свою «Песню о друге», наклонился к Харину и страстно прошептал:
- Петруха, у меня мешок сахара есть! В натуре! Дай сорок копеек на дрожжи. Мы тут у тебя бражку поставим. Прикинь, а? Через неделю полный бочонок будет.
Харин нехотя поднялся и сел на кровати:
- Вот, врешь же ты, Леха! Опять врешь. Ну, откуда у тебя сахар? Тем более, целый мешок.

Изюм зацепил ногтем зуб и тренькнул громче, чем на гитаре:
-  Обижаешь, Петруха! Ну! Зуб даю…
Петя подошел к висевшей на крючке куртке, достал мелочь, подал Лехе:
- Держи, химик-сангвиник!
Изюмова как ветром сдуло. Петя, не надеясь, что тот вернется, снова улегся и погрузился в свои мысли. Он помечтал, что неплохо бы у участкового инспектора угнать его «Урал», чтобы он остался безлошадным. Пусть бы побегал пешком по деревне! Петька даже представил, как он с удовольствием пустит его мотоцикл с крутого берега в глубокую реку, как накроет его речной волною, только пузырьки пойдут…

Тут его сладкие грезы опять перебил Изюмов, про которого он уже забыл. Он вошел к Петьке уже как к себе домой, весь целеустремленный и деловитый. Приволок с собой небольшой деревянный бочонок и дрожжи в пакетике. Оставив все это, убежал за сахаром.

Петр осмотрел емкость. Бочонок был добротный, литров на тридцать, с крепкой деревянной пробкой. В таких обычно на покос брали с собой холодную колодезную воду. В деревянной таре она долго не согревалась, не то, что в металлической фляге.

Пришел Изюмов с сахаром, спросил, где ведра и убежал на колодец. Когда забодяжили бражку, Петьке уже стал интересен этот творческий процесс.
- А как пить-то будем? Шланг туда опускать? – спросил он Леху.
- А хоть бы и шланг! Было бы что пить.
Заработала инженерная мысль Харина. Он сходил в сарай к своему отцу, нашел кран. На следующий день врезал его в пробку и сделал над своей кроватью крепкую полку, куда они с Изюмом и поставили бочонок. Надевая на кран резиновый шланг, Петька подшучивал:
- Вот, теперь полный порядок, Изюм! Я буду лежать, как белый человек, шланг посасывать. А ты будешь мне на гитаре играть. Нормально?
- Гы – гы… Нормально! – Изюм был доволен, что нашел единомышленника, и они вместе делают одно большое и интересное дело.

Тут же открутил кран и сделал глоток из шланга. Вздохнул:
- Вода голимая, понятное дело. Дней несколько надо для готовности.
Через несколько дней душной июльской ночью Петю Харина разбудил страшный удар грома и на него обрушился ливень. Ничего не понимая спросонья, он подумал, что крышу пробило молнией и сейчас зальет всю веранду. Вскочил, треснулся головой о полку над кроватью. Весь мокрый, кое-как нашарил выключатель. К его радости крыша была цела, зато бочки на полке не было. Она улетела в одну сторону, крышка в другую. Брагой было залита вся кровать и сам Петька с головы до пят. Он стоял в углу около выключателя, растопырив руки, как мокрая курица крылья, а гуща от браги стекала с его головы и с плеч. В этот момент из избы выглянула разбуженная грохотом баба Нюра:
- Ой, Петруша! Ты знать-то, в уборной провалился. Говорила тебе, замени доски! А ты все вдохновенья ждал. Может теперь оно придет?

Потом Петька делал уборку в своем летнем жилище и слушал ворчание бабы Нюры:
- Нашел с кем вожжаться-то, с Езюмом, с энтим…Че бы доброе придумали, а то бражку! Испоганили всю постелю…
Поворчав для порядка, баба Нюра сменила гнев на милость и даже начала подшучивать над внуком:
- Ну, теперича, хоть ,знашь, Петруша, почем он, фунт езюму-то? – Бабушка тоненько хихикала, прикрывая беззубый рот маленькой сморщенной ладошкой.
Вечером заглянул Изюм и выслушал Петькин рассказ о ночном происшествии. К концу печальной повести о гибели браги лицо Изюма вытянулось, челюсть отвисла, а брови, наоборот, поднялись:
- Зачем тебе этот кран понадобился, инженер хренов? Отвернул бы его тогда чуть-чуть, чтобы бочка не взорвалась, и все…

Изюмов взволнованно ходил из угла в угол, закатывая глаза и хищно втягивая ноздрями волшебный аромат, которым намертво пропахла веранда.
Однако, и  он переживал не долго. Махнул рукой:
- Черт с ним! У меня еще полмешка сахара осталось.
Лешка закурил, взял гитару и стал сочинять песню про Петьку Харина:
Чтоб дружбу товарищ
Пронес по волнам –
Мы гущу от браги,
И ту пополам…
- Как, Петруха? Пойдет?
- Да, иди ты со своей брагой! Слышать про нее больше не хочу. Итак, соседи смеются. Скоро вся деревня узнает, и все будут ржать и пальцем показывать.
Петя задумался. Как все-таки в городе хорошо на счет этого. Что бы ты ни сотворил, что бы с тобой ни случилось, никому до тебя дела нет. Живи, как хочешь, в свое удовольствие. А здесь, в деревне, живешь, как вошь под микроскопом. Скорее бы осень, уехать отсюда и забыть все эти неприятности.

Все проходит, прошло и лето. Начались занятия в институте. Петя снова поселился в общежитии, в одной комнате со своими друзьями – Брусникиным и Хлебковым. Однако, забыть все происшествия деревенского лета у Харина не получилось. Настоящая слава она, ведь, везде найдет и всегда догонит.
Оказывается, участковый инспектор Мотыляев, хотя и не стал возбуждать дело об угоне мотоцикла по просьбе председателя, но без наказания Харина решил, все же, не оставлять. Написал письмо в институт – просигнализировал, так сказать, по месту учебы. 

Письмо попало в деканат. Декан, человек пожилой и умудренный опытом, справедливо решил, что пропесочить студента Харина надо, в воспитательных целях, но шума большого поднимать не стоит. Не такое, уж большое преступление – на мотоцикле прокатился. Тем более, милиция мер принимать не стала. Письмо он направил не в институтский комитет комсомола, где за такое дело Харина запросто могли исключить из рядов горячие комсомольские головы. А исключение из комсомола автоматически подразумевало отчисление из ВУЗа. Такая уж была практика. Без вариантов. Поэтому, гуманный декан письмо отдал куратору группы старшему преподавателю Глухову:
- Вы,  уж там, Василий Иванович, снимите стружку с этого Харина. Да и Бог с ним, пусть парень учится дальше. Чтобы, значит, нам мусор из избы не это самое… Ну, вы меня поняли?

Василий Иванович все понял и, когда собрал группу, вопрос о Харине поднял уже в самом конце повестки, когда поговорили о прошедшем субботнике, о посещаемости лекций и даже кратко обсудили новый фильм «Романс о влюбленных». Поскольку подавляющее большинство будущих инженеров были мужского пола, то все обсуждение свелось к выяснению одного вопроса: почему затонул БТР? Из фильма было не понятно. В итоге пришли к выводу, что экипаж проявил халатность при подготовке машины к эксплуатации на воде.

И вот, когда все вопросы были исчерпаны, и группа было готова разойтись, куратор Глухов озвучил последний вопрос:
- Товарищи студенты, у нас тут письмо есть по поводу нашего товарища – Петра Харина. Пришло оно из милиции, из поселка Теплый Стан, Озерского района. Зачитывать я его не буду, коротко скажу суть…

Для Петьки, который уже решил, что эта черная страница его бурной юности уже перевернута, слова куратора прозвучали как гром среди ясного неба. Он напрягся и покраснел. На его щеках стало не видно веснушек, потому что лицо стало такого же цвета, как волосы, и голова стала похожа на красный шар.
Василий Иванович изложил вкратце содержание письма и предложил:
- Я думаю, нам нужно выслушать студента Харина. Как он объясняет свой поступок?
Петька поднялся, он явно не готов был к публичному выступлению:
- А чего там объяснять? Я думал, что мотоцикл этот, кого-то из наших… Ну, из деревенских. Взял, покатался-то всего пятнадцать минут, а шуму…
Староста группы Михаил Рыбин, который был постарше остальных ребят, потому что поступил в институт после службы в армии, человек с юмором, тут же вставил:
- Вот, за это тебя и накажем, Харин, что всего пятнадцать минут. Накатался бы на полную катушку, было бы, что обсуждать. Я предлагаю объявить Харину выговор и разойтись, а то через полчаса в столовой перерыв начнется.

Комсорг группы Рыжиков старосту поддержал:
- Наказать, действительно, надо. Я за выговор.
Но неожиданно вмешался Дима Гуревич – член институтского комитета ВЛКСМ, член редколлегии вузовской многотиражки, член … В общем – активист:
- Что-то мы все такие добренькие? Выговор – и пошли на обед! А в письме-то конкретно сказано  «совершил угон мотоцикла». То есть, комсомолец взял чужую вещь. Значит, что? Значит – украл! Какие могут быть выговоры? Что мы в бирюльки играем? Не тот случай. Я предлагаю поставить вопрос об исключении Харина из комсомола.

- Как?! – возмутился Боря Брусникин. - За что? Да у меня в прошлом году Мишка Квасов пальто взял без спросу в магазин сбегать, и пришел только к вечеру! А у меня билет в кино пропал – не в чем было выйти. Так что, его тоже надо было исключать?
- А ты, Брусникин, не подменяй понятия: во-первых, пальто, во-вторых, тебе его вернули, а в-третьих …
- Мотоцикл тоже вернули!
- … А в-третьих, вы живете в одной комнате, вот ты и заступаешься за дружка своего. Между прочим, этот вопиющий случай необходимо в многотиражке осветить …

Серега Хлебков не выдержал, поднялся:
- Ты, Митя, не забудь там осветить, сколько ты лекций пропускаешь! И кто это нам запретил выступать на собрании, если мы в одной комнате живем? Наоборот, это значит, что мы Харина лучше знаем.
- Причем тут лекции? Я из-за общественной работы пропускаю. Не уводи собрание в сторону, Хлебков. Время, действительно, мало. Нужно вопрос ставить на голосование. Некогда тут дискутировать!

Хлебков глянул на Гуревича исподлобья, слегка наклонив голову и прижав подбородок к груди. Это было признаком того, что его основательно рассердили:
- А я, Гуревич, могу и на улице с тобой подискутировать, если тебе тут некогда!
В аудитории повисла тишина. Чувствовалась некая двусмысленность в словах Хлебкова. Хотя сам Гуревич никакой двусмысленности здесь уже не усматривал. Он замер. Сразу вспомнил, как в мае они – члены народной дружины – дежурили  вечером и, проходя вчетвером по неосвещенному переулку, заросшему кленами, наткнулись на троих хулиганов, которые нагло и хладнокровно снимали с женщины серьги и часы. Та, трясясь от  страха, молча все отдавала, так как у одного из них был нож.

Он, Гуревич, тогда первый крикнул:
- Бежим звонить в милицию!
Один из блатарей откликнулся, подняв вверх лезвие:
- Правильно, канайте отсюда, пока я вам печенки не проткнул!
Однако, Хлебков весь напрягся и коротко бросил:
- Подождите. Смотрите, чтоб никто не убежал!
Пружинистыми приставными шагами он приблизился к группе грабителей. Бросив корпус влево, коротко, без замаха нанес удар в голову одному, второму, третьему. Прошло три секунды, а, может, и меньше. Серега прошел через гопников, как шар проходит сквозь кегли. И через мгновение они все трое, как кегли лежали. Тихо. Смирно. Не шевелясь.

Дима Гуревич тогда был в шоке, впервые увидев вживую, чем отличается подготовленный боксер от уличного драчуна в дракоприменительной практике. Это произвело на него сильное впечатление.Он навседа усвоил, что обидеть боксёра может любой, а извиниться успеет не каждый.
Поэтому, услышав раздраженное пожелание Хлебкова продолжить дискуссию на улице, он замер. В животе у него неприятно похолодело. И что-то сократилось. Он даже почувствовал некоторую сырость в брюках.

Неизвестно, сколько бы он еще стоял молча. Но тут инициативу в руки взял староста. Поняв ситуацию, Рыбин ухмыльнулся:
- Предлагаю проголосовать. Кто за то, чтобы Харину объявить выговор? – и первый поднял руку. Все проголосовали за выговор.
- А ты воздержался? – спросил он Гуревича, который все еще столбом стоял у своего стола.
- Нет, нет! Я как все… - Дима поднял руку и, не приземляясь на стул, прихватив портфель, вдоль стеночки вышел из аудитории.

Собрание проходило вместо четвертой пары, поэтому все трое сразу же поехали домой, в общежитие. Харин угрюмо молчал, а Брусникин приставал к нему с расспросами:
- А почему нам с Серегой сразу не рассказал про угон? А зачем ты мотоцикл в сене спрятал? Чтоб хозяева подольше искали?
- Точно, Боря! Обычный раздолбай просто так бы бросил, - засмеялся Серега, - а этот маленький рыжий Шапокляк ничего просто так не делает, а как бы повреднее. А может ты еще раз на этой «Яве» прокатиться хотел? Поэтому и спрятал, а, Петька?
Харин отмалчивался. Он опять погрузился в свою голубую мечту: «Угнать «Урал» у Мотыляева, наверное, не получится.  А вот сахара насыпать в бензобак – запросто. Точно! Как только приеду в деревню на выходной, попрошу у Изюма килограмм – нет, лучше три – и высыплю все в бачок. Пусть потом попробует завести свой моцик, волк позорный!».