Место

Ранним февральским утром тетя Хамида вышла из дома. Неспешно шагая по пустой кривой улочке села Усмонбек, она несла в руках большого черного петуха. Старуха поглаживала его голову с кривым красным гребнем и приговаривала:
-Успокойся, милый,  сейчас уже дойдем.
А петуха совсем не устраивала эта ранняя прогулка. Широко раскрыв испуганные глаза, он еще раз попытался вырваться, хлопая свободным крылом. Тетя Хамида крепче прижала его к своему телу.
- Э, шайтон! - ругнулась старуха. – Все, попался!
Ее руки, словно капкан, цепко держали пленника. Обессиленный петух внял, наконец,  словам старухи и, обмякнув, замолчал. Женщина прижала птицу к самому сердцу и, осторожно прикрыв его голову от холодного зимнего ветра краем своего халата, тяжело вздохнула. 
Дождь со снегом вчера сильно промочил улочки и дувалы, так что приходилось обходить лужи, подернутые корочкой льда. Из труб глинобитных домов валил черный дым. Суровые зимы нынче в Канибадаме: север есть север, что и говорить. Сегодня, правда, день обещал быть ясным. Солнечные лучи постепенно вытесняли тени из глухих уголков. У арыков с мутной водой  сиротливо стояли голые деревья айвы и абрикоса. На проводах сидели нахохлившиеся птицы.
У краеугольного камня тетя Хамида очистила свои галоши от налипшейся грязи и зашагала к священному мазару Тезгузар. Холодный ветерок трепал прядь седых волос, выскользнувшую из-под черного платка старухи. Приподняв подол халата, осторожно обходя глубокие лужи со скользкими краями, она, наконец, свернула на небольшую улицу с невысоким глиняным забором священного мазара Тезгузар. Дойдя до мазара, женщина присела под дувалом напротив его ворот. У припаркованной рядом иномарки стоял молодой водитель и нервно курил сигарету. Петух старушки опять забеспокоился и, высунув голову, начал тревожно оглядывать незнакомую местность. Старуха снова стала уговаривать его:
- Успокойся, наконец. Вот домулло из тебя шурпо сделает, успокойся.
Затем она оглядела молодого водителя. Парень выпустил большой клуб дыма и, равнодушно фыркнув, отвернулся. В это время из ворот священного мазара вышел статный мужчина лет сорока в дорогой кожаной куртке. Это был Насибджон, бизнесмен, который теперь жил в России. За ним семенил сельский домулло, одетый в длинный зеленый халат и белую чалму. Они  прощались, и домулло, почтительно склонив голову, поддакивал мужчине.
- Все будет хорошо, не переживайте, – сказал он, угодливо провожая Насибджона к автомобилю. 
Мужчина поклонился ему и обернулся в сторону тети Хамиды, которая все это время сидела у дувала.
- Здравствуйте, тетя Хамида, – обратился он к пожилой женщине. 
- Здравствуй, сынок! - вставая с места, ответила она. – Приехал в родные места?
Насибджон не стал продолжать разговор и обратился к священнику.
- Домулло, надеюсь, мы договорились? – с улыбкой спросил он.
- Конечно, Насибджон, – ответил тот, показывая в широкой улыбке три передних золотых зуба. – А как же иначе? Мое слово - металл.   
Насибджон, удовлетворенный ответом, сел в машину, и она тронулась с места. Домулло вскинул руки вверх вслед машине и, прочитав короткую молитву, сделал омин. Белые, как снег, четки в руках домулло закачались, словно маятник часов. Тетя Хамида тихо подошла к нему. Петух встрепенулся. Домулло недовольно посмотрел на женщину и укоризненно покачал головой. 
- Опять вы, Хамидахон? Я же сказал: не могу это разрешить! - вдруг взорвался он. - Это не по шариату. И что скажут люди из нашего села?!
Пряча глаза, он быстро забормотал высказывания пророка Мухаммада из священного хадиса. Тетя Хамида просительно смотрела на него и терпеливо ждала, когда он закончит. Наконец, он замолчал, и женщина, вытащив петуха, протянула его домулло. 
- Возьмите,  домулло. Это хороший петух, шурпо из него  сделаете, - дрожащим голосом умоляла она. -  Прошу вас, разрешите, чтобы меня похоронили на этом кладбище рядом с мужем, я ведь ему обещала.
 Домулло нервно спрятал свои четки в карман, подошел к тете Хамиде и уставился на петуха.
 - Не болеет? – спросил он, с подозрением разглядывая клюв и глаза петуха. В ответ просительница,  энергично покачав головой, поднесла птицу к самому носу мнительного домулло, чтобы тот сам мог убедиться, что петух здоров.
Петуху явно не нравился пристальный осмотр посторонним человеком. Он отчаянно вырывал свою голову из чужих жирных пальцев. Довольный, домулло выхватил птицу из рук старухи и, держа ее за ноги головой вниз, пошел к воротам мазара. Петух отчаянно голосил, словно моля о пощаде и прощении своих грехов, но вскоре, вконец обессилев, перестал сопротивляться. Вдруг домулло резко повернулся к тете Хамиде, словно вспомнил о чем-то важном. 
- Ладно, вот только разрешение председателя джамоата на погребение нужно. Напишите заявление, они любят официальные бумаги, он подпишет, и я разрешу вам, - важно проговорил домулло. – Да пребудет с вами аллах, Хамидахон.
Он быстро скрылся за воротами мазара. Старые деревянные резные ворота  кладбища, скрипя, закрылись за ним. Тетя Хамида краем платка закрыла рот, радостно кивая ему вслед.
- Сегодня же пойду к председателю, домуллоджон, - пообещала она закрытым воротам. 
+++
В приемной председателя джамоата народу было не очень много. Люди нервничали,  суетились и спрашивали выходящих от раиса, в каком он настроении, подписал им бумаги или нет. Из кабинета доносились голоса, иногда было слышно, как раис ругался с посетителями. Тетя Хамида терпеливо ждала своей очереди, разглядывая секретаршу, которая печатала что-то на допотопной  машинке. Старушка сняла свой халат и положила на  колени. Из кармана ее синего ватного камзола с большими черными пуговицами торчал край заявления. Она достала его и крепко зажала в руке.
Вдруг, обитая черным дерматином, дверь широко открылась, и из нее в приемную вышел огромный мужчина в сером драповом пальто, дорогой ондатровой шапке, съехавшей на бок и с толстым портфелем в руке. Он был весь в поту. Вытерев скомканным платком лицо и шею, человек нервно оглядел ожидающих в приемной.   
- Не подписал! – отчаянно сказал он. – Уже в третий раз прихожу. Совсем совести нет!
Крепко выругавшись вслух, он широкими шагами направился к выходу.  Сельчане, разинув рты, смотрели вслед возмущенному посетителю. Тетя Хамида аккуратно положила свой халат на стул, выпрямилась и решительно вошла в кабинет председателя.
- Ассалому алайкум, раис, - тихо поздоровалась она на пороге кабинета.
Председатель сидел за большим столом. Это был тучный мужчина лет шестидесяти, в очках, съехавших на кончик носа, его  лысая голова  ярко блестела в свете настольной лампы, как новая монета. Он сквозь очки посмотрел на старуху и погладил свою лысину широкой ладонью.
- Салом, Хамидахон. Только быстро, у меня нет времени. Давайте я подпишу ваше заявление, но учтите, на складе нет муки, возьмите пока зерно.  Ну, что у вас там, сколько килограммов просите?
Выхватив заявление из рук обескураженной женщины, он стал читать.
- Что? – взревел председатель. Люди, сидевшие в приемной, замолкли. Секретарша прекратила печатать на машинке и прислушалась: не случилось ли чего? Раис, словно выброшенная на берег рыба, задыхался от возмущения, читая:
 - Когда я умру… прошу похоронить меня рядом с мужем на старом кладбище…
Не закончив чтение, председатель резко повернулся к тете Хамиде и поднял очки.
- Вы что, с ума сошли, Хамидахон?! Кто вас надоумил с таким заявлением обращаться ко мне?! Я такое в первый раз… читаю… вижу… Возьмите свою бумагу и уходите. Это не мои полномочия, и меня хукумат не для этого сюда поставил, – раис швырнул бумагу на стол.
- Прошу тебя, раисджон, подпиши, - взмолилась тетя Хамида.
Раис жестом указал на двери.
- Идите, у меня и без вас много дел.
Тетя Хамида молча встала, забрала заявление и поплелась к дверям, огорченно качая головой. Остановившись у порога, она подумала немного и вернулась к столу. Ее голос зазвучал увереннее.
- Раисджон,  я тебе не сказала, ведь наш домулло согласен. У меня дома три курицы остались, что они без петуха? Возьми их и подпиши мое заявление, - и протянула бумагу.
Раис схватился за голову обеими руками и нервно передернул плечами.
***
Из джамоата тетя Хамида вышла очень расстроенная. На улице она накинула халат, порвала  свое заявление и побрела домой. Ветер унес клочки бумаги в арык с черной водой…
Наступал вечер. Из труб домов валил едкий дым, клубы поднимались в темнеющее небо.  В окнах мерцал желтый свет керосиновых ламп, похожий на сияние молодых звездочек, дрожащих от сильного холода. Тетя Хамида зашла к соседке. За пиалой зеленого чая женщины долго беседовали о наболевшем. Мутная луна скрылась за плотными тучами, затянувшими к ночи небо. Темнота окутала село Усмонбек. Слышен был только вой собак.
- Не к добру это, - сказала тетя Хамида, возвращаясь в пустой дом. Пошел мелкий снег… 
***
На следующее утро тетя Хамида снова пришла к старому кладбищу. У широко открытых ворот несколько парней с шумом разгружали ЗИЛ с кирпичами. Женщина вошла во двор мазара. Зимний двор с голым деревянным топчаном выглядел тоскливо. Несколько ив склонили заиндевевшие ветви над хаузом, покрытым тонким слоем льда. У веранды дымился мангал с небольшим казаном с куриным шурпо. От него шел густой аппетитный пар. Молодой повар в короткой куртке и спортивной шапочке ходил вокруг казана с половником и шутками подбадривал рабочих, которые неохотно таскали кирпичи.         
- Быстрее работайте! Вот молодцы! – заливаясь смехом, обращался к ним повар. 
Из небольшой кибитки вышел домулло. Заметив тетю Хамиду, он подошел к ней.
 - Салом, Хамидахон, ну что, раис подписал?
- Нет, он сказал, что такие вопросы не решает, - тяжело вздохнув, ответила старушка.
- Бюрократ! – притворно возмутился домулло и вкрадчиво стал уговаривать пожилую женщину.  - Хамидахон, зачем вам это место? Давайте я скажу домулло Хафизу, и вас похоронят на другом кладбище. В Хавзи баланде. Сами знаете, у  нас ведь старое кладбище, оно закрыто, да  и мест совсем нет. Мы ведь тут никого не хороним. Уже семь лет…
Тетя Хамида покачала головой и посмотрела в сторону кладбища.
- Я мужу обещала, что, когда умру,  меня похоронят рядом с ним, - печально сказала она, не отводя  взгляда от кладбища. - Что я ему скажу в судный день? И могильщик Абдурахмон мне место занял рядом с ним.
-Так могильщик Абдурахмон давно умер. Это - священный мазар, Хамидахон, - начал укорять ее домулло.
Мимо них прошел рабочий с кирпичами. Вдруг он поскользнулся, и кирпичи выпали из его рук на землю. Рабочий бросил в сердцах:
- И что этого Насибджона угораздило строить мавзолей своему отцу в такую погоду?
Услышав это, тетя Хамида рванулась к старым могилам, а домулло - за ней. Около могилы своего мужа старушка увидела, как рабочие складывали в кучу кирпичи со старых захоронений. Рядом, на тропинке двое парней готовили цементный раствор. Тетя Хамида бросила гневный взгляд на подоспевшего домулло. От быстрой ходьбы он задыхался и держался за сердце.
- Домулло, это же мое место. Что они тут делают?
- Хамидахон, наш уважаемый Насибджон хочет построить саркофаг и поставить новую плиту… для своего отца. Он решил сделать небольшое ограждение вокруг могилы, - заикаясь, оправдывался служитель. - Места, как видите, было мало, и решили немного расширить... Я  же вам сказал, Хамидахон, мы тут никого не хороним.   
 - Нет, домулло, это мое место, я обещала мужу, что лягу здесь, рядом с ним.  Могильщик Абдурахмон обещал, - стояла на своем тетя Хамида.
Домулло попытался снова объяснить ей:
 - Поймите, Хамидахон, если вам обещал могильщик, который…
Женщина, не дослушав его, подошла к могиле мужа и осторожно присела рядом. На фанерной дощечке синей масляной краской было написано: «Усто Ганиджони Усмонбеки» (Мастер Ганиджон из села Усмонбек).
Домулло стоял поодаль и искоса поглядывал на удивленных рабочих. Они же в недоумении следили за действиями старушки. В это время появился сам Насибджон. Двое парней несли  за ним тяжелую могильную плиту из черного мрамора. Насибджон, заметив старуху, резко остановился. Затем, осмотревшись, дал знак рабочим. Те быстро положили плиту у его ног. Насибджон подошел к растерянному домулло. Они начали  шептаться. Вдруг Насибджон поднял кулак прямо перед его лицом, и хранитель священного мазара испуганно замолчал. Насибджон приблизился к тете Хамиде и присел рядом с ней.
- Тетя Хамида, простите меня, - он держал руку у сердца.  - Мы в России совсем забыли уважение к своим традициям. Поверьте, я не знал, что это ваше место. Я… понимаю вас, человек должен выполнять обещание, которое он дал. Но поймите и меня, я тоже хочу выполнить свое обещание. Понимаете?
Тетя Хамида посмотрела ему в глаза и ничего не ответила. Насибджон покачал головой, склонился и виновато уткнулся  взглядом в землю. Наступила напряженная тишина, слышно было только карканье кладбищенских ворон. Наконец Насибджон решился: он неуверенно вытащил бумажник из кармана куртки.
- Хорошо, тетушка Хамида, я у вас куплю это место. Сколько вы хотите? Я готов заплатить любую сумму, - предложил он.
- Мне не нужны твои деньги, – ответила она и отвернулась.  - Оставь меня, Насибджон, я хочу помолиться.   Тетя Хамида приготовилась читать молитву.
Насибджон застыл с открытым кошельком. Тетя Хамида начала громко читать молитву. Бизнесмену ничего не оставалось, как встать и отойти в сторону. Домулло, словно ощипанный петух, метался между могилами, не зная, что делать. Растерянные рабочие, услышав молитву старухи, сели на землю. Тетя Хамида закрыла глаза и продолжала читать суры Корана. Громко!
-Ло илоха иллав лоху, Оллоху акбар -  эхом доносился голос старухи.
Насибджон, кусая губы, оглядел старое кладбище и быстро пошел к выходу, а домулло, перепрыгнув через новенькую могильную плиту отца Насибджона, поспешил за ним. Тем временем тетя Хамида заканчивала свою молитву. 
- Аллах Всемилостивый, упокой душу моего мужа, усто Ганиджона в раю и дай нам, оставшимся, терпения и воли, чтобы быть сильными и верными своему слову. Омин, Аллоху акбар! - она подняла руки и замолчала.   
Рабочие также молча подняли руки и повторили движения тети Хамиды. Затем бросили свои инструменты и спешно покинули кладбище. А тетя Хамида еще долго сидела среди могил и тихо разговаривала сама с собой. Не чувствуя холода, она легла на землю рядом с могилой мужа. Вороны, каркая, закружили над ней, словно выкрикивая прощальную песню. Крупными хлопьями медленно пошел снег. Огромные снежинки медленно таяли еще на теплом лице тети Хамиды.

Она закрыла глаза и сделала последний выдох…