А я бегу, бегу...

Таланты в провинциальных городах хороши тем, что накапливают высокую концентрацию выдержки. Они словно добротное вино – изготовлены без примесей из натуральных компонентов. В мегаполисах, все-таки, дело обстоит иначе, потому что там все творцы вовлечены во всеобщий механизм вращения. Либо тебя признали, либо вылетел в аут – иного не дано. Всё это определяется быстро. А вот в глубинке…

Мой знакомый самородок из города К. Колымага (за этот творческий псевдоним он не обижается, считая его оригинальным) отличается удивительной реакцией организма на алкоголь, употребленный в чрезмерных количествах. В таких случаях – а они довольно редки, т.к. человек благовоспитанный – Колымага попросту вырывается из окружения друзей и начинает бег!.. Да, именно так, что неоднократно уже было подтверждено.

Впрочем, будет лучше привести один из подлинных примеров жизни, чем объяснять теоретически.

*          *          *

Выносливость по пьяному делу у него была поразительная. Колымага, не сбрасывая темпа, пробежал, как минимум, километр. Лишь когда уперся в последнюю черту "цыганский поселок" и начался пролегающий вдоль центральной дороги частный сектор, он слегка поостыл и перешел на бег трусцой. Зачем и куда бежать, Колымага не задумывался. Действие было импульсивным и вытекало из глубины организма. Перенасыщенные алкоголем клетки, может быть, пытались привести себя в порядок, запрашивая обильную циркуляцию кислорода.

В районе заброшенного кладбища, которое пролегало слева, Колымага окончательно успокоился и перешел на шаг. Мыслей в голове не было    никаких. Он шел, безразлично поглядывая на темные очертания домов, крестов и нависающих  крон деревьев.

У гастронома "Юбилейный" его внимание привлекло оживление. На дорожке вдоль входа, облепив перила воробьиными стаями, гнездилась молодежь: был слышен раскатистый смех, обильно шел в ход "пивасик". Колымага завернул в магазин, сам не понимая зачем, отстоял в очереди и купил бутылку "Янтарного".

Прильнув к горлышку, в один прихват он вылакал пиво в  темном переулке. Но легче от этого не стало. Появилась тошнота – алкоголь вновь могучим демоном окреп в организме, раскатывая по телу хмельные волны. Колымага понял, что сморозил глупость, отшвырнул бутылку – и побежал вновь, поставив перед собой задачу не останавливаться до полного отрезвления.

Асфальт грохотал под его ногами, дыхание было тяжелым. Он бежал как олень, на ходу сбивая копыта. Ночной город вымер и редкие машины, которые прокатывались по дорогам, были единственными живыми существами в мире. Черное небо, черные мысли, черная пустота. И вдруг, среди умершего царства, он увидел очаг света – приземистый, довольно обширный дом, с включенным светом во всех комнатах.

Колымага бездумно открыл калитку и пошел по дорожке вглубь – на свет, к жизни, к людям. Нисколько он не беспокоился о том, что может оказаться незваным гостем. Никакой здесь не оказалось стерегущей собаки, незапертой была и дверь.

Обитателей в доме было порядком, но его приходу никто не удивился, даже мало кто и вовсе поднял глаза, чтобы посмотреть на гостя.

– Тебя, наверное, Мартын направил? – спросил кто-то безразличным тоном.

– Было дело, – ответил Колымага утвердительно, вскользь подумав о том, что интересно было бы знать, на кого опирается.

– Мартын любит подкидывать козырных валетов, да самого что-то давно не видно.

Колымага  опустился на табуретку перед столом. Инерция  понесла его по скользкой дорожке – остановиться было трудно.

– На вот, выпей! – Ему подвинули мутный граненый стакан с влитой на четверть зловонной жидкостью, вдогонку спросив: – Кстати, ты с собою принес?

– Нет. Я не знал, что это нужно, – Колымага исключительно был честен вне зависимости от состояния, в котором находился.

– Ладно. Поставишь утром. Пока у нас есть.

Пить не хотелось – явно и определенно это было лишним.  Колымага намеревался рассказать о том, что попал сюда случайно, просто увидел во тьме свет, а до этого и сам был на гулянии, довольно прилично там наклюкавшись, так что употреблять алкоголь сейчас вовсе не обязательно, лучше обойтись. Он поведал бы об этом, если бы кто-то слушал. Но лица у всех были рыбьими, ничего не выражали глаза, только рты были в ходу и руки, которые подносили стаканы.

Он и сам выпил, с досады.

Дом, надо сказать, был примечательный. Комнат, если не считать прихожей, оказалось три. Во всех отсутствовали двери. Колымага в данный момент находился там, где шло застолье. Выпивки было много, но вся дешевая, закуска и вовсе почти отсутствовала: только, раскисшие, лежали в тарелках огурцы, еще был виден хлеб и сомнительного качества квашеная капуста.
   
В другой комнате практически всё доступное место занимала кровать: громадное такое ложе. Вряд ли, собственно, это была кровать, скорее – стеллаж, выложенный из досок. Или несколько кроватей без спинок, придвинутых друг к другу. Или только матрасы, уложенные на возвышении. На этом импровизированном ложе,  вульгарного вида, лежали две девицы. Мужики, сидевшие за столом, иногда поднимались и шли к ним для соития. Никто никого не стеснялся.

В следующем помещении столбом стоял дым, но был он каким-то необычным: сладким, не вызывающим кашля. Скорее всего, там курили "запрет" – слабый наркотик.  У стены сидели двое: они закатывались в неестественно веселом смехе и тыкали друг в друга пальцами.

А в последней комнате лежали тела. Не мертвые, конечно, эти тела были, а живые, но упившиеся (или обкурившиеся) до такой степени, что иного применения им не находилось. С того места, на котором Колымага сидел, было видно три тела, но не исключено, что их было больше. О телах никто не заботился, если не считать того, что укладывали их на бок, чтобы во сне не захлебнулись от рвоты.

"Да это же блатхата! – подумал Колымага восторженно. – Глубокое дно жизни и низ в ней падения. Но это мне  будет полезно для познания сути и накопления литературного опыта!"

– Любить хочешь? –  спросили у него.

– В каком смысле? – Он растерялся.

– В прямом. На бабу полезешь?

– Хочется кого-нибудь порвать, хочется куда-нибудь любить, – ответил Колымага строкой из группы "Агаты Кристи".

Вряд ли присутствовавшие здесь слышали шедевры Глеба Самойлова, но смысл оказался понятен.

– Дерзни! – ему указали дорогу на ложе.

Однако тут же выяснилось, что к девицам допускают лишь тех мужиков, которые залпом выпьют  стакан самогона. Не слабый, причем, стакан – в народе его называют "малиновским", вмещающем двести грамм, если налито по ободок. Для эрекции – это здесь называлось. Тех, кто не вытягивал, обратно усаживали за стол – догоняться. Если же кто-то по ходу «шел в отруб», то его оттаскивали в дальнюю комнату и укладывали в компанию к телам.

Колымага усомнился, но слабины не показал. Ему налили. Он поднял и неуверенно взял в другую руку огурчик.

О!

Как он вытянул, не вполне понятно. Если бы кто-то загодя предположил, что это ему по силам – не поверил бы. Но дело было сделано и путь на ложе наслаждений открыт.

Он подошел и, пошатываясь, остановился у края.

– Какой сладенький! – сказала молодка,  лежавшая ближе. Потом  протянула  руки и стала стягивать с него штаны.

 "Это фасон моряков. Пуговицы расположены по сторонам, впереди ничего нет – в схожем стиле шьются комбинезоны", – он не смог этого сказать, потому что не ворочался язык.

Очнулся Колымага, дрожа от холода.  Он лежал раздетым, вперемешку с другими телами. Впритык к его лицу громоздилась большая рыхлая женская задница. Смотреть на нее было не радостно. Не сладостно. Что-то иное хотелось  увидеть, пробуждаясь ото сна.

Свет в комнатах горел до сих пор. Все спали. Многослойный как туман, разливался храп. Колымага слез с кровати и в разбросанной вокруг одежде стал разыскивать свою. От холода он не то, что дрожал – его колотило. "Почему нет одеял? Также окоченеть можно", – подумалось суматошно.

Одеваясь, он заметил темные пятна на теле и, приглядевшись, с досадой подвел черту:

– Наклеили засосов, стервы!

Голова болела ужасно, раскалываясь. При каждом движении в затылок словно бы ударял молоток. В жгучем к себе презрении, Колымага задержал взор на ложе, пытаясь что-то вспомнить.  Но память была стерта начисто.

Мятые деньги, которые удалось найти в карманах, он оставил на столе –  постояльцам на опохмелку. Все-таки, он стремился быть порядочным, хотя на этот раз испытание выпало суровое.

Уходя, Колымага старался как можно меньше производить шума, чтобы никого не разбудить.

*          *          *

Случались и еще несколько раз у творца Колымаги жизненные ситуации аналогичные приведенной выше, но это лишь незначительные огрехи, а в целом его тактика вызывает уважение. Уж хотя бы она хороша тем, что затрат не требует, а пользу приносит очевидную. Не всем людям, конечно, и не всегда такой способ подойдет, но его не помешает знать цивилизации, которая явно и неоспоримо имеет в 21-м веке проблему алкоголизации населения.


Август 2007, февраль 2015

(из сборника "Динамит")

*иллюстрация Игоря Коломыцына

От автора. О рассказе более точно было бы сказать, что это глава из повести "Натуральный свиной мех", но я стремился к тому, чтобы текст был самодостаточным.