Нелинейный роман

За окном кружили пушистые вихри снега. Комнату наполнял пасмурный свет, за фортепиано сидела молодая женщина, вдумчиво-медленно играла по нотам пьесы. Темно-синяя блуза на неширокой, плотной, но пронзительно-хрупкой спине выглядывала ярким пятном из пастельно-розового пространства обоев. Диван с крупным светлым цветочным рисунком стоял в углу напротив фортепиано; взобравшись на него с ногами, вторая молодая женщина в белой шерстяной тунике и джинсах что-то вязала на спицах толстой коричневой пряжей.
Мелодия плавно перетекала с ноты на ноту, с клавиши на клавишу. Женщины молчали, слушали. Молчал огромный миртовый куст на деревянном столике перед окном, вытянув к свету ветви с узкими мелкими листьями. Темноволосая женщина в синем, сыграв последнюю музыкальную фразу, затихла перед клавишами. Женщина на диване подняла голову и, прислушиваясь, сказала мягко:
– Как ты живешь с ним? Мне кажется, вы такие разные...
Обернувшись к собеседнице, женщина в синем спокойно ответила:
– Он принимает меня, я принимаю его... Он меня любит...
– А ты его?.. – уронила подруга.
Сидевшая за фортепиано, опустив голову, задумалась. Затем, покрутившись на стуле, расправила плечи, грудь и сказала просто:
– Я люблю не только его, а что-то большее через него. Может, мечту о боге, а может, – саму жизнь.
Женщина на диване засмеялась – ее грудной голос наполнил комнату плотными, густыми вибрациями. Подруга вопросительно посмотрела на сидевшую напротив и, тряхнув каштановыми волосами, стриженными в длинное каре, засмеялась тихо, мелодично, словно зазвенела китайским колокольчиком.
Дверь в комнату отворилась и на пороге появился высокий, плотный, с животиком, мужчина в очках. Увидев смеющихся, мужчина по-кошачьи сощурился, добродушно улыбнулся и произнес покровительственно:
– Чего веселитесь? Уже «во саду ли в огороде» сыграли?
Женщина в синем обернулась к мужу и сдержанно-ласково, будто с легким упреком, ответила:
– Мы только начали.
– Ну так давайте вместе, что ли, сыграем!
Мужчина двинулся в комнату, и, подойдя к куче коробок в углу, вытащил из нее балалайку. Уверенно взял инструмент и сыграл несколько аккордов – балалайка под сильными мужскими пальцами залилась разухабистым бабьим смехом.
– Ого, так вот и тянет в пляс! – широко улыбаясь, произнесла женщина на диване.
Мужчина перестал играть, ласково посмотрев на жену, сидевшую за фортепиано.
– Ну чего ты? Давай «шербургские зонтики», ты же умела раньше...
– Да их вспоминать надо, я забыла все... – заерзав на стуле, разволновалась женщина.
– Ну вот... испортили тебя в твоей школе...
Вернув балалайку на прежнее место, мужчина, выходя из комнаты, радушно пригласил сидевших:
– Как набогемитесь, приходите к нам играть. У нас тоже интересно!
И, подмигнув жене, вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Женщина за фортепиано вернулась к нотам и начала играть томное аргентинское танго. Сидевшая на диване смотрела на красивую спину в темно-синей блузе, склоненную над клавишами голову и думала о том, как хрупка и тонка любовь. «Так тонка, что не уловить человеку ее движений. Так хрупка, что разбивается от одного небрежного прикосновения. И так сильна, что выдержит и грубость, и жесткость».
Из соседней комнаты доносились радостные детские визги-вопли – там мужчина играл с детьми...